В нашей семье был негласный закон: о провалах не говорят вслух. Борис терял деньги — я молчала. Он попадал в очередную неприятную историю — я разгребала последствия. Мы словно танцевали какой-то странный танец: он спотыкался, я его подхватывала, а потом делали вид, что ничего не случилось.
Началось всё с мелочей. Зимним утром Борис вернулся с работы без телефона. Стоял в прихожей, стряхивал снег с куртки, и у него был такой виноватый вид, что я сразу поняла — случилось что-то.
— Телефон украли, — сказал он, не глядя мне в глаза. — В маршрутке. Отвлёкся, сумку рядом поставил.
Я смотрела на его лицо — растерянное, почти детское. Сорок два года, а выглядел как школьник, который разбил окно и теперь не знает, как это объяснить маме.
— Ладно, — сказала я. — Завтра новый купим.
Двадцать тысяч гривен. Я достала их из конверта, где копила на чёрный день. Деньги лежали в старой коробке из-под печенья, аккуратно. Каждая тысяча давалась с трудом — я работала продавщицей в киоске продуктов, зарплата небольшая, но платили стабильно. Борис взял купюры, пересчитал, сунул в карман.
— Я отработаю, — пообещал он. — К лету всё верну.
Не вернул. К лету случилась история с кошельком. Тот день я запомнила в деталях. Майское утро, за окном цветёт черёмуха, на кухне пахнет кофе и свежими слойками. Борис сидит за столом, мрачно разглядывает пустую чашку.
— Кошелёк потерял, — говорит он, не поднимая головы. — Вчера был — сегодня нет.
— Где искал?
— Везде. По всем карманам, на работе. Исчез.
— А деньги там были?
— Семь тысяч. И карты все. Уже заблокировал, но деньги… — он развёл руками.
Семь тысяч. Наша продуктовая корзина на неделю. Я открыла холодильник — почти пустой. В морозилке лежал пакет пельменей и курица. В овощном отделе — три картошки и луковица.
— Займу у Вики, — сказала я сестре по телефону. — До зарплаты потерплю.
Вика вздохнула — она уже не в первый раз выручала нас.
— Светлана, что с вами происходит? Борис же работает…
— Временные трудности, — ответила я дежурной фразой. — Скоро всё наладится.
Но ничего не налаживалось. Через месяц Борис пришёл домой с горящими глазами — у него была идея.
— Виталя просит в долг, — сказал он, усаживаясь рядом со мной на диван. — Пять тысяч до пятницы. У него заказ горит, материал купить надо срочно. Я дам — он в пятницу вернёт десять.
Виталя. Я знала этого друга детства. Рыжий, весёлый, но неосновательный. Любил выпить, любил поговорить о больших делах, но до результата дело редко доходило.
— Откуда у нас пять тысяч для Витали? — спросила я.
— У тебя же есть отложенные. На чёрный день.
Мои отложенные. Коробка из-под печенья стояла на антресоли, за старыми одеялами. Туда я складывала всё, что удавалось сэкономить. Тысячу в месяц, иногда полторы — когда премию давали.
— Борис, это же на критический случай. Мы же откладываем.
— Виталя вернёт с процентами! Получится может семь тысяч чистой прибыли!
— А если не вернёт?
— Как не вернёт? Мы с ним двадцать лет дружим! В армии вместе служили!
У меня было плохое предчувствие, но я сдалась. Достала коробку, отсчитала пять тысяч. Борис взял деньги, поцеловал меня в щёку.
— Спасибо, солнышко. В пятницу у нас будет десять тысяч.
В пятницу у нас не было ничего. Виталя исчез. Телефон не отвечал, по рабочему адресу его не видели неделю. Позже выяснилось — он ушёл в запой после того, как его жена подала на развод.
— Найду его, — клялся Борис. — Он честный мужик, отдаст.
Не нашёл. Виталя объявился через полгода — трезвый, раскаявшийся, но без денег. Развёлся, работу потерял, жил у матери. А у нас тем временем случилась история с машиной. Субботний день, солнечный и тёплый. Борис пошёл с друзьями к супермаркету — хотели что-то для шашлыка купить. Вернулся через час бледный, взволнованный.
— Серёжа меня толкнул, прикалывался, — рассказывал он, нервно сжимая кулаки. — Хотел меня разыграть, подставил подножку. Я не удержался, упал на машину. Чёрная иномарка, новая. Царапина на капоте, стекло треснуло.
— А что хозяин?
— Хозяин увидел как раз, камера на магазине всё сняла. Говорит — давай по-хорошему, без полиции, но ущерб возмещай.
Сорок тысяч гривен. Столько я за два месяца зарабатывала. Стоимость стекла, покраска машины, работа — всё по чекам, всё честно.
Я открыла все свои заначки. Достала деньги, отложенные на новый диван. Выпросила аванс. Заняла у коллег под расписку.
— Борис, ну как можно быть таким неосторожным? — спросила я, пересчитывая купюры.
— Да я что, специально падал? Серёжа виноват — он толкнул!
— А ты почему с ним связываешься? Он же всегда ерунду вытворяет!
— Слушай, мы же друзья! И потом — с кем не бывает таких историй?
«С кем не бывает». Эта фраза стала рефреном нашей жизни. Деньги кончились, но мы продержались. Я взяла подработку — писала по вечерам лёгкие рефераты для школьников. Сидела допоздна за компьютером, глаза слезились от усталости, но по пятьсот гривен складывались в приличную сумму.
Борис тем временем решил уйти с постоянной работы. Поссорился с прорабом из-за графика, хлопнул дверью.
— Так даже лучше, — убеждал он меня за ужином. — Сам себе хозяин. Свободный график. Заработал, всё себе в карман положил — и отдыхай сколько хочешь.
Заработки стали нерегулярными. То неделю сидел без дела — «заказов нет, всё схвачено». То вдруг находил сразу два объекта и пропадал с утра до ночи.
И вот в один прекрасный день пришёл домой довольный, с блестящими глазами.
— Серёжа классное дело нашёл! — рассказывал он, размахивая руками. — Старый сарай разобрать надо. Хозяин хорошие деньги платит, материал весь нам оставляет. Кирпич, доски — всё продадим, двойной заработок получится!
Работали они три дня. Я видела, как Борис уходил рано утром и возвращался поздно вечером — усталый, грязный, но довольный. Рассказывал за ужином, сколько кирпича нашли, какие доски попались. А в четверг пришёл мрачнее тучи.
— Мужик кинул нас, — сказал он, рухнув на диван. — Говорит — денег у него нет, в следующем месяце заплатит.
— А материалы?
— И материалы забрал. Говорит — это компенсация за то, что мы сарай разобрали неаккуратно.
— Как неаккуратно?
— Да нормально всё было! Просто не хотел платить. А мы дубаки — договор не составили, по-честному работали. Он пригрозил полицию вызвать, что мы крадём у него.
По-честному. Борис всегда верил, что люди порядочные, что слово дороже денег. И каждый раз обжигался на этой вере. Через неделю сломался его перфоратор. Старый, ещё от тестя доставшийся, но надёжный. Борис с ним на все объекты ходил — и стены долбил, и плитку снимал.
— Мотор сгорел, — вздыхал он, разглядывая мёртвый инструмент. — Видимо, перегрузил. Ремонтировать дороже, чем новый купить.
— На что покупать? — спросила я, заглядывая в кошелёк. — У нас три тысячи осталось до зарплаты.
— Не знаю! Без инструмента я работать не могу!
Пришлось опять занимать. Сестра Вика дала пятнадцать тысяч — неохотно, со вздохами, но дала. Я клятвенно обещала вернуть к концу месяца. К концу месяца возвращать было нечем. Борис две недели сидел без работы — все объекты требовали своего инструмента, а наш был новый, незнакомый. Пока приспосабливался, пока осваивался — время ушло, заказчики нашли других мастеров. Я работала уже на двух официальных местах. По выходным убирала офисы. Спала по четыре часа, но деньги приносила. А Борис сидел дома, смотрел телевизор и рассуждал о кризисе в стройиндустрии.
— Рынок упал, — объяснял он, переключая каналы. — Люди ремонты откладывают, экономят. Что поделаешь — время такое.
Время было такое, что мне хотелось выть от усталости и безысходности. Но я молчала. Делала вид, что это временно, что скоро всё наладится.
А потом до нас дошло — денег катастрофически не хватает. Коммуналка не оплачена уже два месяца, грозят отключить. За телефон долг висит. В холодильнике пусто.
— Может, квартиру родительскую продадим? — предложил Борис как-то вечером, листая газету с объявлениями. — Старая она, большая. Продадим, купим однокомнатную поновее, остальные деньги в дело вложим. Долги закроем.
Квартира от его родителей. Двухкомнатная в старом доме, с высокими потолками и скрипучими полами. Не новая, конечно, но просторная, тёплая. Мы в ней десять лет жили, обустраивались понемногу.
— В какое дело вложим?
— Придумаем что-нибудь. Может, торговую точку откроем. Или мастерскую. Главное — от этой квартиры избавиться.
Я долго сопротивлялась. Жалко было расставаться с просторными комнатами, с кухней, где помещался большой стол. Но выхода не было.
Продали за полтора миллиона, купили однокомнатную за миллион двести. Осталось триста тысяч — по нашим меркам огромные деньги.
— Теперь заживём! — радовался Борис, пересчитывая купюры. — Можно в отпуск съездить, одежды купить, ещё и на дело останется.
Месяц мы действительно чувствовали себя богатыми. Покупали продукты, не считая деньги, сходили даже в кафе, планировали будущее. Борис даже костюм новый купил — говорил, что для серьёзного дела нужно солидно выглядеть.
А потом пришёл с очередной гениальной идеей.
— Серёжа схему предложил! — возбуждённо рассказывал он, расхаживая по комнате. — Навоз покупаем оптом, расфасовываем в мешки, по рынкам развозим. Сезон начинается, дачники побегут покупать. Навоз копеечный, а продавать будем втридорога!
— Что за навоз?
— Коровий, для огорода. Мы с Серёжей договорились — фуру возьмём, в гаражах расфасуем, по садовым товариществам развезём. Один мешок покупаем за пятнадцать, продаём за пятьдесят. Считай сама — прибыль какая!
У меня сердце ёкнуло. Опять Серёжа, опять сомнительная схема.
— А вдруг не купят?
— Как не купят? Весна же! Все грядки копают, сажают. Без навоза урожая не будет!
— А ты в этом разбираешься?
— А что тут разбираться? Навоз он и есть навоз. Главное — качественный взять.
Качественный не взяли. Через неделю привезли фуру тёмно-коричневой массы с таким запахом, что соседи начали жаловаться в управляющую компанию. Навоз оказался старый, перепревший, с примесью торфа и каких-то химикатов.
— Дачники от этого носы воротят, — жаловался Борис, возвращаясь с очередного рынка. — Говорят — воняет, качество плохое, земля может сгореть от такого удобрения.
Две недели они пытались сбыть товар — продали несколько мешков знакомым по сниженной цене. Остальное пришлось везти на свалку.
Сто пятьдесят тысяч гривен на ветер.
— Серёжа сказал, что поставщик подставил, — оправдывался Борис. — Обещал качественный товар, а привёз гнилой.
— А проверить нельзя было?
— Откуда мы знали? Мы же не специалисты по навозу!
Зато теперь мы были специалистами по спущенным деньгам.
Остатки ушли на жизнь в течение двух месяцев. Я снова взяла подработки, снова занимала у знакомых, снова считала каждую копейку. А через полгода стало ясно — и однокомнатную придётся продавать.
— Может, комнату в коммуналке купим? — предложил Борис, изучая объявления. — Дешевле выйдет, а жить можно. Там хоть кухня общая есть.
Комната в коммуналке. Вот до чего мы докатились за три года. От двухкомнатной квартиры до комнаты с соседями.
— Борис, — сказала я, глядя на мужа, который увлечённо изучал варианты жилья, — что с нами происходит? У нас была нормальная квартира. Деньги были. Мы планировали детей завести…
— Временные трудности, — отмахнулся он. — Встану на ноги — всё восстановим. Купим ещё лучше, чем было.
— Когда ты встанешь? Ты уже три года падаешь!
— А что ты хочешь? Кризис в стране! Безработица! Никто толком не зарабатывает!
— Зарабатывают! Посмотри на людей вокруг — все покупают машины, квартиры меняют на лучшие! А мы что? Скатываемся всё ниже!
— Слушай, жизнь — штука непредсказуемая. С кем не случается всяких историй.
«С кем не случается». Опять эта фраза. Как заговор от ответственности.
В тот вечер, когда всё переломилось, Борис пришёл домой в рваной куртке. Той самой синей, которую я ему дарила на день рождения. Разрыв шёл от плеча до локтя, подкладка клочьями торчала наружу.
— Что случилось? — спросила я, рассматривая повреждение.
— На стройке зацепился за арматуру. Не заметил, дёрнул — и порвалось.
— И что теперь делать?
— А что делать? Ходить буду так. Новую купить не на что.
Он сказал это спокойно, даже с какой-то обречённостью. Словно смирился с тем, что нормальные вещи — не для него.
— Борис, да у тебя всегда «не на что»! — взорвалась я. — У тебя деньги как дым — появляются и исчезают! Я устала тебя тянуть! Устала выкручиваться за твои ошибки! Устала занимать и оправдываться перед людьми!
— Что ты хочешь от меня? — повысил голос он. — Я же стараюсь! Работаю!
— Стараешься? — Я почувствовала, как внутри что-то ломается, какая-то невидимая плотина рушится, и годы накопленной боли выплёскиваются наружу. — Ты телефон в маршрутке «потерял» — я новый покупала! Витале денег дал — я из отложенных отдавала! На машину упал — я ущерб возмещала! Навоз покупал — я остатки добивала! А теперь что? В рваной куртке ходить будешь?
— Хватит! — рявкнул он. — Мне надоело твоё нытьё! Собирайся и поезжай к моей матери! Там тебя научат, как себя с мужем вести! Как уважать и поддерживать!
— К твоей матери?
— Да! Я — муж! Я главный в доме! А ты должна меня поддерживать, а не «устала, устала, устала»! Поезжай к маме — она тебе растолкует, что такое женская доля и покорность! Как надо себя с мужиком вести! Она бы никогда такого не позволила себе отцу сказать! Все стерпела бы!
Я встала с кресла медленно, посмотрела на него внимательно. На рваную куртку, на самодовольное лицо, на позу человека, который считает себя правым.
— Знаешь что, Борис, — сказала я тихо, — ты совершенно прав.
— Вот видишь…
— Я действительно должна к твоей матери поехать. Только не учиться, а извиниться.
— За что извиняться?
— За то, что из её сына получилось. За то, что она старалась вырастить мужчину, а я позволила ему превратиться вот… в это.
Я показала рукой на него — на рваную куртку, на растерянное лицо.
— Родители оставили тебе двухкомнатную квартиру. Хорошую, тёплую. А мы что с ней сделали? Продали! Из-за твоих промахов, из-за твоей неосмотрительности! Из-за твоей безалаберности!
— Это были временные трудности…
— Временные? Три года временные? Сейчас мы в однокомнатной живём. Завтра в комнату переедем. А послезавтра что — в подвал?
— Ты несправедлива…
— Справедлива! Я тебя тяну, как тяжёлый мешок. Занимаю деньги на твои долги, работаю на двух работах, стыжусь перед родными! А ты что? Рассуждаешь о мужском достоинстве!
— Да как ты смеешь…
— Смею! Потому что пора сказать правду! Ты спустил родительское наследство! Ты спустил наши сбережения на ветер! Ты превратил меня в уборщицу, которая расплачивается за твои ошибки!
Борис стоял с открытым ртом, не находя слов.
— И к твоей матери я поеду. Обязательно поеду, — продолжала я, чувствуя странное облегчение от того, что наконец говорю всё, что накопилось. — Только не за советами о покорности. А чтобы сказать ей правду о том, что стало с её сыном. Что его жена работает на двух работах, а он разгуливает в рваной куртке и рассуждает о главенстве в семье. Что у него была квартира от родителей — и он её просадил. Что у него были деньги — и он их спустил на навоз.
— Не смей!
— А что не смей? Твой отец всю жизнь вкалывал, чтобы эту квартиру купить. Каждую копейку считал, каждую гривну откладывал. А ты за три года всё растратил. И теперь строишь из себя главу семьи?
Борис молчал, смотрел в пол.
— Знаешь, что самое обидное? — добавила я, почувствовав, как голос дрожит не от злости, а от боли. — Не то, что денег лишились. А то, что ты до сих пор не понимаешь, в чём дело. Всё время кто-то виноват — Виталя, Серёжа, поставщик, кризис. Только не ты. Никогда не ты.
— Я старался…
— Старался проиграть? Старался довериться проходимцам? Старался не подумать о последствиях?
Он не ответил.
— Иди к своей матери сам, — сказала я, направляясь на кухню. — Расскажи ей, как ты «стараешься». Как ты мужскую роль исполняешь. Посмотрим, что она скажет о твоих стараниях.
Борис остался в коридоре. Долго стоял молча, потом тихо прошёл в комнату и закрыл дверь. А я сидела на кухне до утра и думала о том, что три года молчания закончились. О том, что больше не буду делать вид, будто всё нормально. О том, что пора перестать тащить на себе человека, который даже не замечает, что его тащат.
Может, и правда пора к его матери съездить. Не за советами о покорности, а за советами о том, как не дать сыну окончательно опуститься. Потому что дальше падать уже некуда.
А вы считаете, она правильно сделала, что наконец высказала всё, что накопилось? Как бы вы поступили на её месте? 👇
