Утро, которое обещало быть тихим, началось в шесть. Жанна, ещё толком не проснувшись, встала на кухню — блины жарить. Так она привыкла: по субботам блины, по воскресеньям омлет. Монотонная рутина давала странное ощущение контроля — как будто, если всё делать по плану, жизнь не поедет под откос.
Тесто булькало в миске, пахло молоком и чуть подгоревшим маслом. В окно лился ранний свет — холодноватый, с намёком на осень. И тут, как в старой комедии, дверь в прихожей хлопнула. Это не мог быть Иван — он спал в комнате, раскинув руки. Значит, кто-то свой.
— Вот опять крыша течёт, — прозвучало в коридоре, и через мгновение на кухне появилась Людмила Петровна, мать Ивана. — Весь дом затапливает, как только дождь начинается.
Она говорила это, аккуратно размешивая сахар в чайной кружке, которую Жанна даже не успела поставить на стол. Появилась — и уже хозяйка.
Жанна подняла глаза от тарелки, в которую выкладывала блины. Свекровь всегда входила в дом так, будто у неё здесь прописка с дореволюционных времён. Без звонка, без смущения.
— А многоэтажки вон под реновацию идут, — продолжала Людмила Петровна, поправляя седую прядь. — Людям новые квартиры дают. А мой дом никому не нужен. Стоит и разваливается потихоньку.
Жанна молча поставила перед ней тарелку. Запах блинов, казалось, должен был смягчить разговор, но в воздухе уже повисла вязкая тяжесть.
— Тридцать лет в нём прожила, — вздохнула свекровь, осматривая кухню. — У вас тут светло, тепло. А у меня — полы скрипят, окна продувает.
— Да, старые дома требуют ухода, — осторожно заметила Жанна, понимая, куда всё идёт.
Людмила Петровна отставила кружку, губы сложились в обиженную улыбку.
— Ухода? Там капитальный ремонт нужен! Фундамент трещинами пошёл. Знаешь, сколько это стоит?
Знала. И знала, что денег нет.
— Может, обратиться в администрацию? — осторожно предложила она, уже понимая, что услышит в ответ.
— Обращалась. Говорят, не аварийный. Живите, мол, пока не развалится.
Дальше пошла уже привычная песня, и Жанна кивала, но думала о том, что блины остывают, а утро — испорчено.
Вечером, когда Жанна в гостиной складывала бельё, Иван, полусидя на диване, переключал каналы.
— Мама приходила? — спросил он.
— Да.
— Про дом рассказывала?
— Да.
Иван отложил пульт и повернулся. Взгляд у него был такой, будто сейчас скажет что-то важное.
— Там совсем плохо. Представь, как ей там одной. В её возрасте.
Жанна молчала, загибая угол простыни.
— Может, поможем? Крышу залатаем хотя бы.
— На какие деньги? — спросила она, не поднимая глаз. — У нас машина на ремонте и счета за коммуналку.
Он кивнул, но было видно — мысль отпустить не готов.
На следующий день, уже в офисе, Жанна услышала встревоженный голос в телефоне:
— Жанночка, тут такое началось! Ливень хлынул, крыша совсем прохудилась!
За окном и правда шлёпали по подоконнику первые капли.
— Вода прямо в дом льётся! Я тазы подставила, но их мало.
— Может, вызвать аварийку? — предложила Жанна.
— Да какая аварийка! Они только за деньги. Можно я к вам на недельку? На диване устроюсь.
Жанна закрыла глаза. Секунда колебания.
— Приезжайте. Иван вечером за вами заедет.
Вечером Иван тащил чемоданы матери. Чемоданы оказались не на неделю — а на половину дачного сезона: три огромных, две сумки, несколько пакетов.
— Я быстро, — улыбнулась Людмила Петровна. — Как только просохнет, сразу уеду.
Но у Жанны в груди уже ворочалось тревожное предчувствие.
Ночью она не спала. Из гостиной доносилось бормотание телевизора, шелест пакетов.
— Иван, — шепнула она мужу. — Это надолго?
— Не знаю, — сонно ответил он. — Может, пару недель.
Жанна поняла: две недели — это в его языке значит «сколько потребуется».
Первую неделю Жанна терпела. Даже нашла в себе силы улыбаться, когда Людмила Петровна в семь утра, бодрая и одетая, как на дачный рынок, ставила на плиту кастрюлю с каким-то мутным отваром «для печени» и спрашивала, куда в вашей кухне прячутся хорошие ножи.
— Вон в ящике, — отвечала Жанна, думая, что свои ножи прячет, скорее всего, в душе.
Но уже к пятнице дом стал напоминать гостиницу с очень странными правилами: по телевизору крутился дневной сериал, на кресле лежала чужая кофта с вытянутыми локтями, а на подоконнике в кухне поселились банки с проросшей пшеницей — «для витаминов».
В субботу, когда Иван уехал на пару часов «по делам», в дверь постучали. Жанна открыла и увидела соседку с третьего этажа — Елену Николаевну, маленькую женщину с прической «а-ля птичье гнездо».
— Здравствуйте, дорогуша, — затараторила соседка, заглядывая в прихожую. — У вас тут, кажется, новоселье?
Жанна моргнула:
— С чего вы взяли?
— Так я вчера видела вашу свекровь на рынке, — Елена Николаевна понизила голос. — Она там всем продавцам рассказывала, что перебралась к вам жить. Надолго, говорит.
Жанна промолчала. Елена Николаевна вошла в прихожую, как будто её звали. Сразу заметила сумку Людмилы Петровны в углу и шёпотом добавила:
— Вы только осторожнее. У неё характер… я б на вашем месте дверь на засов закрывала.
Когда Людмила Петровна вернулась с прогулки, в руках у неё был здоровенный букет астр.
— Это кто приходил? — спросила она, заметив соседку на лестнице.
— Никто, — быстро ответила Жанна.
— А у меня, кстати, новость! — радостно объявила свекровь, поставив цветы в банку. — Встретила старого знакомого на рынке.
Оказалось, «старый знакомый» был некто по имени Борис Михайлович — пенсионер, бывший бухгалтер и, по словам Людмилы Петровны, человек «с золотыми руками». Она тут же позвонила ему, и через два дня Борис Михайлович уже стоял в их коридоре, обутый в стоптанные кеды и с чемоданчиком инструментов.
— Это я крышу вашей мамы смотреть, — пояснил он Ивану, а потом, как бы между делом, добавил: — Но заодно могу и у вас кое-что подлатать, если надо.
Жанна сразу поняла: «заодно» — это значит, что он теперь тоже будет ходить в их квартиру без предупреждения.
Тем временем Людмила Петровна всё чаще говорила о том, что «жить одной — глупо», а «вместе веселее».
— Ты посмотри, — говорила она Ивану, — у вас кухня тёплая, ванна хорошая, а я там в своей дыре мучаюсь. Зачем?
Иван молчал, но Жанна видела, что он уже мысленно согласился.
Вечером она предложила:
— Давайте поищем квартиру для вас на время ремонта. Вот, например, однокомнатная, недалеко.
— Пятый этаж? — поморщилась Людмила Петровна. — Я ж туда не поднимусь.
— Вот на третьем, с мебелью, — Жанна прокрутила.
— Далеко от поликлиники.
Так шло с десяток вариантов. Всё не то.
На третий день поиска Жанна уже готова была сдаться, но тут в квартире появился ещё один гость — Ольга, её подруга со студенческих времён. Пришла «на пять минут» и осталась на чай.
— Ого, у вас тут движуха! — хмыкнула она, увидев чемоданы и банки с пшеницей. — Это кто?
Жанна кивнула в сторону гостиной.
— Мама Ивана.
Ольга приподняла бровь и шепнула:
— Я б на твоём месте сбежала.
Жанна усмехнулась. И вдруг поняла: да, она как будто в собственном доме стала гостем.
К концу второй недели Людмила Петровна встала за стол, положила ладони на скатерть и сказала:
— Я тут решила. Останусь у вас насовсем. Так будет лучше для всех.
Жанна услышала за спиной, как Иван перестал листать планшет.
— Для всех? — переспросила она.
— Конечно. Я же не чужая.
С этого момента в квартире установился новый порядок. Утром — лекции о том, как правильно варить кашу. Днём — пересмотр расположения мебели. Вечером — комментарии к сериалу, которые Людмила Петровна адресовала вслух актёрам.
Жанна начала ловить себя на том, что мечтает задержаться на работе, лишь бы не возвращаться.
Но всё переменилось, когда в один из вечеров позвонила та самая Елена Николаевна и сказала фразу, которая у Жанны потом ещё долго звенела в ушах:
— Ваша свекровь сегодня в ЖЭКе интересовалась, как её прописать в вашей квартире.
В тот вечер Жанна сидела на кухне одна. Чай остыл, лампа светила тускло, и тиканье настенных часов казалось громче обычного. Внутри росло раздражение — то самое, которое долго прячешь, а потом оно вырывается, сметая всё на пути.
Иван вернулся поздно. За ним вошла Людмила Петровна — в халате, с пакетиком из аптеки. Они о чём-то шептались в прихожей, но Жанна расслышала несколько слов: «поликлиника», «постоянная прописка» и «всё равно согласится».
— О чём это вы? — спросила она, входя в коридор.
Людмила Петровна спокойно, как будто обсуждает погоду, сказала:
— Решили, что я останусь тут жить. Постоянно. Так будет проще.
— Для кого проще? — Жанна чувствовала, как в груди поднимается волна.
— Для всех, — вмешался Иван. — Мама будет рядом, мы будем спокойны.
Жанна долго смотрела на мужа. Казалось, он говорит чужими словами.
— Напоминаю, — произнесла она тихо, — это моя квартира.
— Ну и что? — Людмила Петровна сложила руки на груди. — Ты жена моего сына. Значит, мой дом — и твой дом. А твой — и мой.
Эта фраза почему-то стала последней каплей.
— Вы оба сейчас берёте свои вещи и уходите, — сказала Жанна, даже не повышая голос.
— Что? — Иван удивлённо моргнул.
— Я сказала: уходите. Иначе я вызову полицию.
Взгляд мужа метался между ней и матерью. Людмила Петровна причитала, хваталась за сердце, но Жанна стояла у двери, держа ручку.
— Жанна, ты пожалеешь, — процедил Иван.
— Возможно, — кивнула она. — Но я буду жалеть в тишине.
Они вышли. Дверь закрылась. Замок щёлкнул.
В квартире воцарилась пустота — звенящая, почти радостная. Она облокотилась на дверь, закрыла глаза. И впервые за долгое время почувствовала, что здесь — её пространство. Без вторжений. Без чужих запахов, чужих голосов.
Впереди её ждала не свобода даже — а пауза. Простая человеческая пауза, в которой можно было вдохнуть и подумать, что делать дальше.
История Жанны — это история о том, как медленно, но верно чужие желания начинают поглощать твою жизнь. О том, что иногда даже в самых близких отношениях приходится отстаивать свои границы. Ведь дом — это место, где ты чувствуешь себя в безопасности, а не в ловушке.
А как вы думаете, как бы вы поступили на её месте? 🤔
