Вероника томно покручивала чайную ложку в чашке, затевая нервную музыку фарфору. Каждый звон ложки напоминал ей о скором возвращении Григория и его матери, Галины Ивановны, — и мысль о «солнечном будущем» в захолустной деревушке под Одессой вызывала у неё острое желание прыгнуть в окно.
День и без того сложился не лучшим образом: рабочие дедлайны тянулись, как нескончаемая череда проблем, а заказчики с каждым сообщением умудрялись открывать всё новые «горячие вопросы». Но главное недовольство зрело в душе у Вероники — её собственная кухня ожидала гостей, с которыми она не желала иметь ничего общего.
Дверь распахнулась с громким стуком. В проёме появилась Галина Ивановна, сияя как на Красную дорожку:
— Мы дома! — воскликнула она. — Верочка, моя родная, как я рада тебя видеть! Гриша, переобувайся — пол ещё сырый!
Она вошла в прихожую, демонстративно сбросила шубу на вешалку и, не дожидаясь приглашения, влезла в чужие тапочки. За ней поспешил в квартиру Григорий, тяжело опустившись за стол в своих домашних штанах.
— Добрый вечер, — сдержанно сказала Вероника, стараясь не выдать раздражение.
Галина Ивановна лениво открыла холодильник, словно в нём скрывались глобальные нарушения гигиены:
— И что это за «питательность»? — осмотрела она содержимое. — Йогурты, сыр, помидоры… А где котлеты, ухица душистая? В нашем селе всё по-другому: говядина своя, молоко только из-под коровы. Настоящее счастье!
— И комары-темнокрылы, — хладнокровно отметила Вероника, наблюдая, как свекровь укладывается за столом, словно хозяйка жизни.
Григорий вздохнул, готовясь к буре:
— Это же просто разговор, Вер. Мы хотим обсудить переезд, ничто не навязываем.
— Разговор? — Вероника с усталым взглядом посмотрела на разбросанные по столу каталоги загородных домов. — Вы уже третий вечер обсуждаете конкретные варианты: цены, районы, расстояние до ближайшей амбулатории. Опять карты «Авито» листаете?
— Ну и что? — парировал Гриша. — Твоя квартира ведь тоже пылится? Бабушка же — добрая душа — оставила тебе возможность жить в городе, а мы хотим вернуть тебя к природе.
— В мою квартиру я живу ежедневно, — отрезала она. — А вы возвращайте меня в… в «расслабляющее болото», как вам удобно.
Галина Ивановна плотно сжала губы:
— А ты не рада, что сын хочет простора и свежего воздуха? Дети в садике получат здоровье, а не инфекции из-под светофора.
— Детей нет, — саркастично напомнила Вероника. — Вам не известно. Мы с Гришей — взрослые люди. Ваши «детские здоровые будни» нас не касаются.
Григорий встал, сойдя по столовой до прихожей:
— Ну хватит! — в голосе прозвучала досада. — Почему ты всегда так резко? Дай нам шанс хотя бы поговорить.
Вероника поднялась, и её взгляд стал твёрдым, как сталь:
— Потому что «нас» здесь нет. Вы — команда «где-то лучше», а я — лишь временная жилка в этой вашей фермерской идиллии.
Свекровь захлопнула салфетку:
— Неблагодарная! — уколола она. — Гриша, не мучайся рядом с этим упрямцем.
— Я… — попытался он что-то вставить, но дверь в прихожую уже открылась.
Вероника схватила сумку:
— Убирайтесь сами в глушь, с вашей «идеей» и «сельским счастьем». Я не приду во влажную хижину, чтобы жить на ваших условиях.
Хлопок двери перекликнулся с бьющимися в шкафу бокалами. У коридорной стенки Григорий остался один, растерянный и злой, а Галина Ивановна, сняв шубу, лениво отхлебнула чай:
— Побегает где-то, приползёт обратно. От голода даже самые упрямые возвращаются.
— Это ложь, — шепнула она себе, выходя на лестницу. Сердце стучало, но слёз не лилось. Впервые за долгое время она почувствовала вкус свободы.
Прошла неделя. Звонки, сообщения, «случайные» встречи у подъезда. Григорий звонил сначала с раскаянием, потом пытался воззвать к совести, затем вновь умолял — словно меняя скорость на старом тракторе. Но Вероника не отвечала.
В воскресенье он всё же настиг её у подъезда, когда она выносила мусор.
— Вер, остановись! — тяжело выдохнул он. — Дай поговорить.
— Разговаривать? — усмехнулась она. — Наедине с собой ты хоть пытался поговорить?
— Мама давит! — пожал он плечами. — Я хотел лучшего для нас… для тебя.
— Для кого? Для тебя? Для мамы? — сорвалось у неё. — Я не часть ваших «семейных планов на огород и ульи».
Григорий опустил взгляд:
— Я люблю тебя. Но распирает между вами: и ты меня не понимаешь, и мама…
— Я не хочу жить по её сценарию, — твёрдо сказала Вероника. — Если для тебя «жизнь» — это когда мама в моей кухне указывает мне, что и как, — я не ваш человек.
Он молча смотрел в асфальт, потом шагнул к ней.
— Вер, я подам на развод, если ты хочешь.
— Хочу, — спокойно кивнула она. — Возьми вещи, что хочешь забрать, и смело уезжай к ней в деревню. Говорят, сейчас август — лучшее время для продажи домиков.
— Ты жалеешь хоть немного? — спросил он тихо.
— Я жалею только о том, что тратила семь лет на мужчину, который так и не вырос, — сказала она и нажала на звонок в домофоне.
Дверь хлопнула, и Вероника почувствовала, как расправляет плечи: она освободилась.
В тот же вечер ей пришло СМС от неизвестного номера:
«Если думаешь, что это конец, — ошибаешься. Тебе нужен сильный мужчина. Одна не справишься».
Вероника сухо ответила:
«Мне не нужен сильный мужчина. Мне нужен тот, кто не боится собственной матери».
Телефон упал на диван, и она впервые за неделю спокойно заварила травяной чай. Сев у окна, она тихо улыбнулась сквозь пар над кружкой.
«Впереди много нового. И я готова к этому.»
А вы когда-нибудь решались разорвать цепи чужих ожиданий ради собственного счастья?
