— Витя, мы тут пива взяли, в холодильник влезет? Есть место?
Голос Максима, усиленный гулом приятелей, ворвался в пространство кухни, словно фальшивая, неуместная нота в тщательно выстроенной симфонии. Здесь, в её кулинарном королевстве, витал аромат качественного бельгийского шоколада, ванили и свежей лимонной цедры. Воздух был плотным и тёплым от работающей печи, а каждый сантиметр столешницы был занят с точностью, достойной ювелира. Для Евы это была не просто кухня. Последние трое суток это была её лаборатория, её личный штаб, где она создавала главный проект за всю свою практику — грандиозный, пятиярусный торт для торжества на сто двадцать приглашённых.
Она не повернулась. Всё её внимание было сосредоточено на тончайшем сахарном цветке, лепестки которого она выводила с почти ювелирной точностью. Любое неверное движение, дрогнувшая рука от резкого звука — и эта хрупкая, почти живая красота мгновенно превратилась бы в бесформенный, сладкий комок. Она чувствовала Виктора за спиной, его нетерпение, его полное непонимание священного процесса, который происходил в этом помещении. Он не видел искусства, он видел лишь неудобный беспорядок.
— Витя, только предельно осторожно. И не на рабочую поверхность, там ингредиенты. Поставь на пол, у самого входа, я позже приберу.
Она слышала, как его друзья, Максим и Игорь, протопали в гостиную, как щёлкнул включатель и тут же завопил футбольный комментатор, заполняя квартиру мужским рёвом и резкими свистками. Сам Виктор задержался у проёма. Он небрежно обвёл взглядом кухню, заставленную противнями, чашами с кремом самых разных оттенков и ровными рядами остывающих, безупречных бисквитов. На его лице появилась знакомая снисходительная усмешка, которую она уже научилась ненавидеть всей душой.
— Ну и суматоху ты тут развела. Вся квартира пропахла этой твоей сладкой пылью. Когда уже эта эпопея закончится?
Это был не вопрос. Это было категоричное утверждение. Утверждение того, что её профессиональная деятельность — нечто временное, несерьёзное, мешающее его личному комфорту и привычному образу жизни. Она аккуратно отложила готовый цветок на пергамент и медленно выпрямила спину, чувствуя, как ноет поясница от многочасового напряжения. Она повернулась к нему, скрестив руки на груди.
— Это закончится завтра, когда я сдам этот сложный заказ и получу за него деньги. Деньги, на которые, кстати, куплена добрая половина содержимого твоего «алтаря», — она кивнула в сторону гостиной, где в специальном шкафу с подсветкой, словно драгоценные реликвии, стояла его коллекция элитного алкоголя.
Виктор фыркнул, скривив губы. Его «алтарь» был его неприкосновенной гордостью. Односолодовый виски двадцатилетней выдержки, винтажный портвейн, редкие сорта джина — он мог часами напролёт рассказывать об оттенках вкуса и богатой истории каждой бутылки. Это, по его словам, была «инвестиция». А её торты, которые фактически оплачивали и коммунальные счета, и продукты, — так, «невинное хобби для девочек».
— Не сравнивай великое с пустяковым, — бросил он и, наконец, вошёл на кухню, держа в руках тяжёлую картонную упаковку с пивом. Упаковка была мокрой от конденсата, с неё густо капало прямо на чистый пол. Не глядя, он развернулся и водрузил её на единственное свободное, как ему показалось, место — на большую белую коробку, стоявшую у самой стены. — Ладно, не буду тебя отвлекать. Занимайся дальше.
Он вышел, а Ева замерла. Её сердце не просто пропустило удар, оно будто рухнуло в ледяную пропасть. В той самой крупной белой коробке, на которую он только что поставил мокрую, тяжёлую, сочащуюся влагой упаковку, лежала основа всей будущей конструкции. Пять нежнейших, пропитанных сиропом бисквитных коржей разного диаметра, которые она выпекала и выравнивала последние двое суток. Фундамент её репутации и чек с пятью нулями — 140 тысяч гривен. Она медленно повернула голову, провожая взглядом тёмное мокрое пятно, которое с хищной скоростью расползалось по девственно-белому картону, проникая внутрь.
Секунды, пока она смотрела на расползающееся пятно, растянулись в мучительную вечность. В голове не было ни паники, ни ярости — только холодный, звенящий вакуум. Она отложила кондитерский стек на пергамент, вытерла руки о фартук и, как заводной механизм, шагнула к коробке. Её движения были медленными, почти ритуальными. Она не сорвала крышку. Она аккуратно подцепила её пальцами, боясь увидеть то, что уже совершенно точно знала.
Запах ударил первым. К тонким, изысканным ароматам ванили, миндаля и цитрусового сиропа примешался грубый, дешёвый дух пивного солода. А потом она увидела. Верхний, самый крупный корж, который должен был стать основанием всей конструкции, промок насквозь. Его пористая, нежная структура, впитавшая в себя влагу, как губка, превратилась в жалкое, просевшее месиво. Картонная упаковка пива, тяжёлая и неуклюжая, продавила не только крышку коробки, но и сам бисквит, оставив на нём уродливую вмятину. Два дня кропотливого труда. Десятки яиц, килограммы самой дорогой муки, настоящий бельгийский шоколад, превращённый в пыль. Всё это теперь пахло затхлой пивной и выглядело как мусор.
Ева молча закрыла крышку. Она не стала кричать. Она развернулась и прошла в гостиную. Там, на диване, развалившись в позе хозяина жизни, сидел Виктор. Рядом — его приятели, сгрудившиеся над журнальным столиком, уставленным чипсами и орешками. Они орали на экран, где двадцать два миллионера гоняли мяч по полю.
— Витя. Подойди сюда, на кухню.
Её голос был на удивление спокоен, но в нём прозвучал металл, заставивший его друзей на секунду замолчать и обернуться. Виктор раздражённо махнул рукой, не отрывая взгляда от телевизора.
— Ева, ну что опять? Самый напряжённый момент! Позже.
— Сейчас.
Он недовольно крякнул, бросил на Максима и Игоря извиняющийся взгляд и нехотя поднялся, всем своим видом демонстрируя, как его отвлекают от очень важного дела. Он вошёл на кухню, уже готовый к активной обороне.
— Ну, что тут стряслось?
Ева молча указала на коробку. Он проследил за её взглядом, увидел мокрое пятно, сморщился.
— И это всё? Я думал, тут что-то серьёзное. Ну, промокло немного, высохнет. Что за трагедию ты разводишь из ничего?
Именно в этот момент холодный вакуум в её голове взорвался раскалённой магмой. Его слова, его тупое, самодовольное непонимание ценности её труда стали детонатором. Он не просто не понимал. Он принципиально не хотел понимать. Он обесценивал её, её работу, её жизнь.
— Высохнет? — переспросила она, и голос её обрёл силу и громкость, от которой, казалось, задрожали банки со специями на полках. — Ты хоть отдаёшь себе отчёт, что ты натворил?! Это основа торта! Его больше нет! Он уничтожен! Два дня работы, самые дорогие продукты, сорванный заказ на 140 тысяч гривен! Это всё теперь мусор из-за твоего дрянного пива!
Виктор отшатнулся от неожиданной мощи её голоса, а потом его лицо исказилось ответной злобой. Он не привык, чтобы на него кричали. Тем более из-за такой, по его мнению, ерунды.
— Да что ты так орёшь! Подумаешь, какой-то бисквит! Испеки новый, в чём твоя проблема? Ты мне весь вечер испортила из-за своих тортиков! Вечно у тебя вселенская катастрофа из-за куска теста!
Его слова били наотмашь, но она уже не чувствовала боли. Только ярость. Чистую, незамутнённую, придающую сил. Она сделала шаг к нему, глядя ему прямо в глаза.
— Моя работа позволяет нам нормально существовать, а ты свою зарплату только и спускаешь на эту алкашку! Так что прикрой свой рот, пока я не продала твою коллекцию этих дорогих помоев!
Он замер, поражённый в самое сердце — в свою святыню, в свой шкаф с бутылками. Нападение на его коллекцию было для него хуже личного оскорбления. Это было настоящее кощунство.
— Ты… Ты совсем с ума сошла?! — прошипел он, подавшись вперёд. — Даже не смей трогать мои вещи! Ты живёшь в моей квартире и будешь выполнять то, что я скажу! А сейчас быстро иди и пеки свой торт, раз уж взялась за дело!
Она не отступила, её взгляд был твёрд, как закалённая сталь. Она смотрела на его побагровевшее лицо, на раздувающиеся ноздри, и не видела перед собой мужа. Она видела врага. Врага, который только что объявил ей войну. И она её приняла.
Утро не принесло совершенно никакого облегчения. Оно пришло с тяжёлой, густой тишиной, пропитанной запахом вчерашнего скандала. На кухне всё ещё витал тошнотворный дух дешёвого пива, смешанный с тонким, едким ароматом ванили — как на поминках по чему-то светлому и чистому. Ева вошла туда, как в мавзолей своей разрушенной надежды. Коробка стояла на прежнем месте, уродливым памятником бездумной халатности. Она не стала открывать её снова. Взяв коробку двумя руками, она, не сгибаясь, донесла её до мусорного контейнера в коридоре и с глухим стуком опустила внутрь. Десятки часов работы, сотни граммов дорогостоящих ингредиентов, её талант и её нервы — всё это теперь лежало в одном пакете с кофейной гущей и яичной скорлупой.
Она вернулась на кухню, сварила себе крепкий, чёрный, без сахара, кофе и села за стол. Первым делом нужно было решить проблему с клиенткой. Ева нашла её номер в телефоне и набрала, готовясь к самому неприятному разговору в своей карьере. Она не стала врать про больную бабушку или сломавшуюся технику.
— Здравствуйте, Света. Это Ева, ваш кондитер. Я вынуждена сообщить, что не смогу выполнить ваш заказ. Произошёл форс-мажор, основная часть торта безвозвратно испорчена. Я понимаю, что до свадьбы остался всего день, и это настоящая катастрофа. Я верну вам предоплату в двойном размере в качестве неустойки. Деньги будут у вас на карте в течение нескольких часов. Мне очень, очень жаль.
В трубке повисло долгое молчание. Потом раздался растерянный голос невесты. Были и упрёки, и отчаяние, но Ева слушала их отстранённо, как слушают шум дождя. Она не оправдывалась. Она просто повторяла, что всё понимает и что компенсация будет переведена немедленно. Закончив разговор, она положила телефон на стол и сделала большой глоток горького кофе. Эта часть была завершена. Теперь начиналась другая.
Дождавшись, когда за Виктором хлопнула входная дверь — он ушёл на работу, не сказав ни слова,
— Ева поднялась. Она действовала без лишней суеты, с холодной и выверенной точностью хирурга. Сначала она достала из шкафа профессиональный фотоаппарат, которым делала снимки для своего портфолио. Затем она прошла в гостиную и включила всю подсветку в его «алтаре». Бутылки засияли, как драгоценные камни в витрине.
Она начала методично, одну за другой, доставать их и фотографировать. Вот пузатая бутылка яблочного бренди из Нормандии. Щёлк. Вот тёмно-зелёное стекло с выдержанным Lagavulin, его особая гордость. Щёлк. Ряд из пяти коллекционных джинов с разными ботаническими профилями. Щёлк. Винтажный портвейн, который он купил на аукционе. Щёлк. Каждая бутылка фотографировалась с трёх ракурсов: этикетка, уровень жидкости, акцизная марка. Она не испытывала ни злорадства, ни сожаления. Она просто выполняла свою работу. Это была инвентаризация актива, который необходимо было срочно ликвидировать.
Закончив фотосессию, она села за ноутбук. Нашла нужный форум коллекционеров элитного алкоголя — Виктор сам когда-то хвастался, как выгодно приобрёл там пару редких экземпляров. Быстрая регистрация. Создание новой темы. Заголовок: «Срочная продажа коллекции. Львов. Самовывоз сегодня». В тело сообщения она загрузила все фотографии и написала короткий текст: «Продаётся одним лотом. Более 40 бутылок виски, джина, бренди, портвейна. Список по запросу. Цена за всё — 100 тысяч гривен. Без торга. Только самовывоз в течение дня». Она знала, что реальная стоимость коллекции была минимум в полтора раза выше. Но ей нужна была не максимальная выгода. Ей нужна была скорость.
Она нажала «Опубликовать» и пошла мыть посуду. Не прошло и десяти минут, как телефон завибрировал. Первое личное сообщение на форуме: «Добрый день! Готов забрать. Это не шутка?» Следом второе, третье. Через полчаса раздался звонок с незнакомого номера.
— Добрый день. Я по поводу объявления на форуме. Коллекция ещё в продаже?
— Да, — ровным голосом ответила Ева.
— Цена окончательная? Я могу быть у вас через час с наличными.
— Цена окончательная. Жду.
Она продиктовала адрес и положила трубку. Ровно через час в дверь позвонили. На пороге стоял солидный мужчина лет пятидесяти с молодым помощником. Он бегло, но со знанием дела осмотрел выставленные на полу коробки с бутылками, кивнул сам себе, достал из портфеля пухлый конверт и протянул его Еве. Она, не отходя от двери, пересчитала деньги. Всё сошлось. Мужчины молча, деловито вынесли коробки. Через пятнадцать минут на месте «алтаря» Виктора остались лишь пустые полки и еле заметные прямоугольники осевшей пыли. Ева закрыла за ними дверь. Она аннулировала его святилище. В руках у неё была толстая пачка купюр, а впереди — долгий вечер и неизбежный разговор.
Вечер спустился на город незаметно, заливая окна серым, безразличным светом. Ева не включала свет в гостиной. Она сидела на диване, в тени, и просто ждала. В квартире было неестественно чисто и пусто. Кухня, вымытая до блеска, больше не пахла выпечкой. Гостиная, лишённая главного своего экспоната, казалась неуютной и гулкой. На журнальном столике лежал толстый белый конверт без надписей. Всё было готово. Она не чувствовала ни страха, ни триумфа. Только холодную, звенящую пустоту, какая бывает после долгой, изнурительной болезни.
Она услышала звук ключа в замке. Дверь открылась, и вошёл Виктор. Он бросил ключи на тумбочку в прихожей, разулся и прошёл вглубь квартиры, неся с собой ауру раздражения и усталости. Он всё ещё дулся после вчерашнего. Проходя мимо гостиной, он даже не посмотрел в её сторону, направившись прямиком на кухню. Наверное, за пивом, чтобы залить тяжёлый день.
Ева слышала, как открылась и закрылась дверца холодильника. Потом — шаги обратно. Он вошёл в гостиную, уже открывая бутылку, и только тогда, в поисках места, куда её поставить, его взгляд скользнул по комнате. И замер.
Сначала на его лице отразилось недоумение. Он моргнул, словно пытаясь смахнуть наваждение. Потом его взгляд сфокусировался на зияющей пустоте там, где ещё утром стоял его стеклянный алтарь. Пустые полки под тусклым светом из окна выглядели как выбитые зубы в оскале черепа. Бутылка пива выскользнула из его ослабевших пальцев и с глухим стуком упала на ковёр, оставляя быстро темнеющее пенное пятно.
— Где?.. — выдохнул он. Это был не вопрос, а хриплый, сдавленный звук, полный первобытного ужаса. Он медленно повернул голову в её сторону, и в его глазах она увидела, как недоумение сменяется диким, животным осознанием. — Что ты сделала?
Ева не ответила. Она молча, без единого лишнего движения, взяла со столика конверт и положила его на видное место, на край. Звук, с которым плотная пачка купюр ударилась о дерево, прозвучал в тишине как выстрел.
Виктор перевёл взгляд с её лица на конверт, потом обратно на пустые полки. Его лицо начало наливаться тёмной, нездоровой краской. Он сделал шаг вперёд, потом ещё один. Он не кричал. Он шипел, как змея, готовящаяся к броску.
— Ты… что ты наделала, тварь?
— Это компенсация, — её голос был ровным и холодным, как поверхность замёрзшего озера. — Мне за сорванный заказ и неустойку клиентке. Как видишь, твоё хобби теперь тоже принесло хоть какую-то пользу.
Он замер в двух шагах от неё. Эта фраза, произнесённая с ледяным спокойствием, подействовала на него сильнее, чем любой крик. Она не просто уничтожила его коллекцию. Она унизила её, приравняв к его же презрительному определению её работы. Она взяла его «инвестицию», его гордость, и превратила в банальные деньги для покрытия убытков от её «возни на кухне».
— Ты сумасшедшая… Ты продала… Ты всё продала! — его голос наконец сорвался на рык. Он рванулся вперёд, но не к ней. Он бросился к пустым полкам, начал шарить по ним руками, словно надеясь, что бутылки просто стали невидимыми. Его пальцы натыкались лишь на гладкое, холодное стекло и слой пыли.
— Я всё продала, — подтвердила она, поднимаясь с дивана. Она смотрела на его мечущуюся спину без всякого сочувствия. — Ты вчера очень доходчиво объяснил мне, что я живу в твоей квартире. А я сегодня поняла, что эта квартира, как и всё в ней, оплачена моими тортами. И я просто взяла своё.
Он резко развернулся. Его лицо было искажено гримасой такой ярости, что на мгновение он стал похож на чужого, незнакомого человека.
— Это были мои вещи! Мои! Я собирал их годами!
Она усмехнулась. Тихо, безрадостно.
— Твоё? В этом доме не было ничего твоего, Виктор. Было только то, что я позволяла тебе считать своим. А теперь моё терпение кончилось. Забирай деньги. Можешь начать собирать новую коллекцию. Где-нибудь в другом месте.
Она развернулась и пошла в спальню. Он остался стоять посреди гостиной, между пустым, осквернённым алтарём и пачкой денег на столе, которая теперь казалась не компенсацией, а платой за полное, окончательное аннулирование их жизни. Скандал закончился. Больше не было ничего, о чём можно было бы спорить…
