Когда Анна подписывала документы на свою квартиру, она ощущала себя героиней банковской рекламы: сияющая улыбка, глаза полные восторга, а голова занята планами на будущее. Стены ещё хранили запах свежей побелки, а в её кармане приятно оттягивал ключик от её собственной, честно заработанной обители.
Богдан стоял рядом, обнимал её за пояс и негромко говорил что-то о «нашем пристанище».
Как позже выяснилось, это «пристанище» можно было сдать в аренду на короткий срок, даже не спросив у его настоящей хозяйки.
— Ну что, — произнесла Анна, поворачивая ключ в замке, — теперь это наш дом.
— Ну да, — протянул Богдан с той своей особой полуулыбкой, что всегда заставляла её сердце биться чаще. — Главное — не забывать, кто здесь главный.
— Не шути так, — хмыкнула Анна. — Мне ещё два десятка лет за неё платить, если что.
В тот момент она не уловила этого странного оттенка в его голосе. И совершенно зря.
Первые сигналы тревоги прозвучали ещё на празднике в честь новоселья.
Лариса Павловна — будущий главный персонаж всех кошмаров Анны — появилась на торжестве в цветастом наряде и с тортом, который весил, как хороший кирпич. Она осматривала жильё с таким выражением, будто её пригласили в сарай.
— Хм… потолки низковаты, — протянула она, заглядывая в спальню. — Богданчик, а у тебя в детстве было куда просторнее. Комнаты больше, окна выходили на южную сторону…
— Мама, — прервал её Богдан, — давай без таких сравнений.
— Я просто говорю. И кухня совсем малюсенькая, как ты тут будешь борщи варить, Анечка?
— Не волнуйтесь, — улыбнулась Анна, — борщи у меня и в трёхлитровой кастрюле получаются, совсем необязательно в пятнадцатилитровой.
Лариса Павловна недовольно сузила глаза. И тогда Анна впервые ощутила на себе этот взгляд — будто её уже оценили, признали слишком легковесной и собирались отправить обратно, откуда взяли.
Поначалу их совместная жизнь была вполне терпимой. Анна работала в банковской сфере, вставала рано, возвращалась поздно, но с чувством выполненного долга. Богдан то подрабатывал в какой-то мастерской, то «искал себя» — чаще всего во сне до обеда. Лариса Павловна звонила каждый вечер. И, если Богдан не отвечал, набирала Анне.
— Анечка, ты Богданчику курицу купила?
— Купила.
— А постирала его джинсы?
— Постирала.
— А он у тебя чем занимается?
— Мама, — Богдан тут же перехватывал трубку, — это тебя не касается.
— Как это не касается? Ты же мой сын. Ты же мой любимый…
Анна иногда шутила: «Если Богдан — «любимый», то я, видимо, собираю крошки». Но смех как-то всё чаще был через силу.
Всё резко поменялось, когда Лариса Павловна предложила им поездку в санаторий.
— У меня есть путёвки, — объявила она за ужином, — от профсоюза. Для двоих. Поезжайте, поправляйте здоровье, отдыхайте.
— А что будет с квартирой? — насторожилась Анна.
— Да что с ней будет? Постоит пустой, хуже не станет.
Тогда Анна ещё не понимала, что «хуже не станет» — это у Ларисы Павловны такая поговорка, которая в реальной жизни означала прямо противоположное.
Санаторий оказался очень приятным местом, если не принимать во внимание трёхразовые лекции о пользе дыхательных упражнений. Богдан там определённо приободрился, нашёл компанию для вечерних посиделок, а Анна просто высыпалась. Вернулись они отдохнувшими, с загорелой кожей и кучей планов, как всё преобразят в квартире.
Ключ вошёл в замок, провернулся — и из-за двери донёсся чей-то смех.
Анна застыла.
Богдан нахмурился.
Они открыли дверь — и прямо у порога стояли двое незнакомых им людей в тапочках. Мужчина в растянутой футболке и женщина с влажными волосами.
— Вы кто? — спросила Анна так, что Богдан немного отступил назад.
— А мы… квартиранты, — ответила женщина, поправляя полотенце на плечах. — Нам Лариса Павловна сдала.
Анна повернулась к Богдану.
— Ты издеваешься?
Богдан замялся:
— Мама… хотела помочь… с деньгами… ипотека же…
— Помочь?! — Анна сделала шаг вперёд, и у мужчины в футболке задрожали ноги. — То есть моя квартира, за которую я выплачиваю, теперь у вас с мамой в аренде? Без моего ведома?
— Ну не горячись… — начал Богдан.
— Богдан, — Анна смотрела на него так, что даже тот незнакомец в футболке понял — ему лучше бы оказаться сейчас на Северном полюсе, — ты у нас кто? Муж или агент по недвижимости?
Всё завершилось грандиозным скандалом прямо на лестничной площадке. Лариса Павловна примчалась через двадцать минут и закатила настоящий спектакль.
— Я для вас же старалась! — кричала она, прижимая к груди сумку. — Хотела как лучше!
— Для кого? — Анна упёрла руки в бока. — Для этих двоих в тапочках?
— Для нашей семьи!
— Семьи?! Семья — это когда спрашивают разрешения, прежде чем выносить мои вещи из моего же шкафа!
Соседи тихонько выглядывали из-за дверей. Мужчина в футболке прошептал своей спутнице: «Идём собирать вещи, а то нас тут поубивают».
Когда всё утихло, Анна стояла в пустой прихожей. На полу остались капли воды от мокрых тапочек, а в воздухе витал запах чужого шампуня.
Она осознала — пути назад больше нет.
И если Лариса Павловна думает, что она здесь полноправная хозяйка, — придётся ей это объяснить, но уже совершенно иначе.
После того случая с «квартирантами в тапочках» Анна три ночи почти не спала.
Точнее, она не спала, а лежала, вслушиваясь в тиканье часов, и снова и снова прокручивала в голове одну и ту же сцену: Лариса Павловна, которая врывается в её квартиру, как в свой собственный кабинет, и самовольно распоряжается её имуществом.
Богдан пытался «мирно поговорить».
— Ань, ну чего ты… это же мама…
— А я кто? — прищурилась Анна. — Соседка из подъезда, что ли?
— Ты жена, но… надо понять… у мамы пенсия небольшая…
— Тогда пусть сдаёт в аренду свою пенсию, а не мою квартиру!
Богдан мялся, почёсывал затылок, и было ясно — он совершенно не понимает, что настоящая проблема не в «пенсии мамы», а в том, что его семья живёт по принципу: «Сначала делаем, а потом, возможно, спросим».
На четвёртый день Анна пошла на консультацию к юристу. Молодой парень в строгом костюме, который, казалось, ещё вчера сдавал экзамен по гражданскому праву, внимательно выслушал её историю и вынес вердикт:
— Вам нужно подавать иск в суд.
— А если попробовать «по-хорошему»? — спросила Анна.
— «По-хорошему» здесь уже всё давно закончилось.
И вот в тот же вечер, за ужином, Анна озвучила своё решение.
— Богдан, я подаю иск в суд.
— На кого? — он чуть не выронил вилку.
— На тебя и на твою маму.
— Ты… ты совсем с ума сошла? Это же… близкие люди!
— Близкие? — Анна криво усмехнулась. — Близкие вещи из моего шкафа теперь в чьём-то чемодане.
Лариса Павловна, как назло, пришла именно в этот момент.
— Что за крики? — спросила она, входя, как к себе домой. — Я, между прочим, ключи вам вернула!
— С прекрасным дополнением в виде суда, — сказала Анна. — Готовьтесь, Лариса Павловна.
— Ты что, всерьёз? — свекровь вытаращила глаза. — Ты пойдёшь против семьи?
— Я иду против вторжения в мою жизнь.
— Да это просто смешно! — Лариса Павловна хлопнула ладонями по столу. — Суд — это для жуликов и аферистов, а не для своих!
— Тогда вы попали по адресу, — тихо ответила Анна.
Первое судебное заседание стало настоящим представлением.
В коридоре суда, среди людей с толстыми папками, потрёпанными сумками и уставшими лицами, Лариса Павловна выглядела как актриса, которая по ошибке попала не на свою премьеру. Изящная шляпка, шёлковый платочек, крупные серьги — словно собиралась на день рождения, а не на судебное разбирательство.
— Сынок, посмотри, сколько тут всяких… — начала она. — Господи, прямо как в кино!
— Мама, прекрати, — буркнул Богдан.
— А что? Я просто говорю, что у нас-то всё прилично, а здесь люди из-за чего-то серьёзного судятся…
— Лариса Павловна, — Анна повернулась, — я напомню: мы здесь потому, что вы сдали мою квартиру без моего согласия. Это по закону называется «самоуправство».
— Анечка, — с наигранной жалостью сказала свекровь, — ну ты же разумная женщина, зачем так себя позорить?
— Лучше опозориться в суде, чем жить под вашим контролем, — отрезала Анна.
На самом заседании всё шло по классическому сценарию драмы.
Судья, женщина лет пятидесяти с ледяным взглядом, выслушала Анну, потом Богдана, а затем и Ларису Павловну.
— Я просто хотела помочь, — начала свекровь. — Молодым непросто, ипотека, высокие цены… а тут такая возможность…
— Возможность? — Анна не выдержала. — Возможность выставить меня из моего собственного дома и поселить там совершенно чужих людей?
— Да вы ничего не понимаете, — перебила Лариса Павловна. — Они были очень порядочные!
— В тапках и с влажными волосами.
Судья подняла руку:
— Давайте без лишних деталей, у нас здесь не телевизионное шоу.
Богдан всё это время хранил молчание, лишь иногда бормотал: «Ну зачем всё это…». И в какой-то момент Анна поняла — он уже не её муж, а просто посредник между ней и матерью. Причём посредник, который всегда поддерживает только одну сторону.
После заседания они встретились в коридоре.
— Ань, — Богдан поймал её за локоть. — Ну хватит. Это же мама…
— Богдан, — она вырвала свою руку, — у меня нет желания лечить чужое чувство собственности.
— Ты думаешь, победишь?
— Я знаю, что выиграю.
— А что дальше? — он смотрел в пол. — Мы же… семья…
— Семья? — Анна горько усмехнулась. — Семья не сдаёт тебя вместе с мебелью.
Вечером Лариса Павловна позвонила.
— Анечка, — голос был приторно-мягким, — я тут подумала… может, мы обойдёмся без суда? Я ключи отдала, те люди съехали, всё как и было…
— Лариса Павловна, — устало сказала Анна, — как и было уже не будет.
— То есть… ты не простишь меня?
— Я не какой-то банковский кредит, чтобы вас прощать.
И она положила трубку.
На душе было тяжело, но в то же время удивительно легко. Как будто она наконец-то сбросила огромный рюкзак, который тащила на себе годами, и теперь просто идёт вперёд.
Её собственная мама, Татьяна Николаевна, восприняла эту новость спокойно:
— Молодец, доченька.
— Мама, я боюсь, что всё это выльется в настоящую войну.
— Так война уже началась, — вздохнула мать. — Только ты до этого делала вид, что не замечаешь её.
Следующее заседание назначили через две недели. И Анна осознавала: там будет решаться не только вопрос с квартирой. Там определится, останется ли у неё хоть какая-то семья… или она закроет эту главу навсегда.
В зале суда царила та самая тишина, от которой у людей появляются мысли «а может, лучше сбежать?».
Анна сидела, положив перед собой аккуратную папку с документами. Богдан — рядом, но немного отодвинувшись, как человек, который уже осознал: мосты сожжены, но пока делает вид, что ищет спасательный круг.
Лариса Павловна, как всегда, была готова к представлению. На этот раз — чёрный платок, строгий костюм, лицо, полное вселенской трагедии. Если бы вручали «Оскар» за роль жертвы, её бы наградили без всяких сомнений.
Судья вошла, постучала молоточком:
— Начнём.
Выступление Анны было чётким и без лишних эмоций. Она рассказала всё: от того, как получила квартиру в собственность, до момента, когда обнаружила совершенно чужих людей, поселившихся там по доброй воле свекрови.
— Я считаю, что это было самоуправство, — закончила она. — И требую компенсацию, а также судебный запрет на любые действия с моей собственностью без моего письменного согласия.
Лариса Павловна поднялась и выдала речь на полчаса.
— Я просто хотела помочь! Я же мать! — восклицала она. — Мой сын всегда был под моей опекой! Я и подумать не могла, что нужно спрашивать… мы же семья!
Судья подняла глаза:
— Семья не отменяет закон, Лариса Павловна.
Богдан в этот момент попытался вставить:
— Может, мы… как-то… без суда…
— Богдан, — Анна повернулась к нему, — это единственный способ, чтобы вы наконец-то поняли: моё — это моё.
— Ты просто мстишь, — глухо сказал он.
— Нет, я просто защищаю себя.
Когда судья огласила решение, в голове Анны стучало одно: «Дожила…»
— Суд постановил: удовлетворить требования истца, взыскать компенсацию, запретить ответчикам совершать любые действия с объектом недвижимости без письменного согласия собственника.
Лариса Павловна ахнула, как будто ей сообщили о конце света.
— Это… это предательство! — воскликнула она. — Ты развалила нашу семью!
— Нет, — Анна встала, — я просто вышла из вашей.
Уже в коридоре Богдан догнал её.
— Ань, ну ты же понимаешь… я оказался между двух огней…
— Нет, Богдан, ты просто стоял на одном — на мамином.
— Ты так и не простишь меня?
— А за что прощать? За то, что ты сдал меня в аренду вместе с ковриком у двери?
Он сжал кулаки, но потом опустил руки.
— Значит, это конец?
— Конец, Богдан. И спасибо за наглядный урок того, что значит «семейные ценности» в вашей версии.
Когда Анна вышла на улицу, воздух показался ей таким холодным и чистым. Она шла, держа в руках решение суда, и чувствовала — внутри пусто, но как-то легко.
У входа в здание суда Лариса Павловна кричала что-то ей вслед.
— Ты ещё пожалеешь! Без семьи ты никому не нужна!
Анна обернулась.
— Может, и пожалею. Но уж точно не о том, что вышла из вашей квартиры, из вашего брака и из вашей жизни.
И она пошла дальше.
Эта история о том, как непросто порой бывает найти себя и отстоять свои границы, даже когда речь идёт о самых близких. А бывало ли у вас такое, что ради сохранения мира в семье приходилось жертвовать собственными интересами?
