Обратный путь Вероника преодолевала неспешно, будто ноги сами тянули её прочь от дома. Рабочий день оказался невероятно тяжёлым: шеф постоянно кричал, бухгалтерия снова что-то потеряла, а зарплату снова урезали за счёт премии. Хотелось только одного — тишины, большой кружки с ромашковым чаем и чтобы её никто не беспокоил. Но с первой же секунды, когда она переступила порог, Вероника поняла: никакой ромашки ей сегодня не видать. Прямо по центру коридора расположился чемодан. Тот самый, видавший виды, ещё с их первого совместного отпуска. Только тогда он пах свежим морским воздухом, а теперь от него исходил отвратительный запах предательства. — Что это за дела? — невозмутимо, почти леденящим тоном поинтересовалась она, снимая пальто.
— Не пугайся, — Георгий оторвал взгляд от экрана телефона, словно его только что отвлекли от какой-то вселенской миссии. — Мы решили перебраться к моей матери. Вероника даже не сразу смогла осознать смысл услышанного. «Мы». Он всегда любил говорить этим «мы», даже если речь шла исключительно о его желаниях: мы так решили, мы решили купить, мы так подумали. — Переезжаем? — её голос задрожал. — По какой причине?
— Ну… Полина стала совсем взрослой. Ей нужно отдельное жильё. Они с Павлом планируют съехаться. Нужно им помочь.
— И ты решил подарить им нашу квартиру? — прищурилась Вероника, хотя и так знала, что ответит.
— Ну не «подарить», — он пожал плечами, — а просто оставить. Мы же всё-таки семья. — Какая семья? — вспыхнула она. — Ты, я и твоя взрослая дочь, которой двадцать лет, и которая ещё не знает, с кем проснётся завтра?
— Не нужно так драматизировать, — нахмурился Георгий. — Я её отец, я просто обязан.
— А я тебе кто? Просто гардеробная? Он шумно втянул воздух и хлопнул ладонью по столу: — Хватит этих истерик! Мы взрослые люди. Мы поживём у мамы, там очень много свободного места. Тебе будет комфортно — бабушка будет рядом, сможет тебе помочь. Вероника рассмеялась так, что даже сама испугалась этого звука. — То есть теперь я у твоей мамы буду жить? Ты это серьёзно? В сорок лет я должна делить одну кухню с тёщей, которой я абсолютно чужой человек?
— Она не тёща, а мать. И перестань устраивать эти сцены. — Сцены? — её голос стал острым. — Ты называешь сценой то, что я не хочу расставаться со своим домом? Георгий устало потёр лицо. — Ты должна понять…
— Стой! — Вероника вскинула руку. — Если я ещё раз услышу вот это твое «ты должна понять», я брошу в тебя чайник. Он скривился. — Вот ты какая… Я столько лет тянул на себе семью, а ты…
— Ты тянул? — она шагнула ближе. — А я тогда кто? Подпорка для твоих амбиций? Сидела, молчала, терпела. Вот только у любой женщины терпение имеет свойство заканчиваться. В коридоре хлопнула дверь. Полина вошла — короткая куртка, наушники в ушах, жвачка в зубах. — О, привет, — протянула она, осматривая чемодан. — Пап, спасибо. Мы с Павлом уже прикинули, как тут мебель переставим.
— А вы что, сразу же въезжаете? — леденящим тоном спросила Вероника.
— Ну а чего оттягивать? — усмехнулась девушка. — Всё равно вам тут было тесно. Вероника сделала шаг к ней. — Послушай, девочка, ты ещё вчера по ночам мультики смотришь, а уже на моё место метишь?
— Не ваше, а общее, — ухмыльнулась Полина. Георгий вскинул руки, словно миротворец: — Хватит! Я сказал, так будет. Мы съезжаем. Точка. — Какая точка? — Вероника схватила чемодан и толкнула его обратно к стене. — Ты решил — ты и съезжай. Я отсюда никуда не собираюсь. — Вероника, ты меня вынуждаешь…
— Вынуждаю? — её глаза сверкнули. — Ты меня двадцать лет заставлял молчать! Но сегодня — хватит. Полина закатила глаза: — Господи, опять двадцать пять…
— Замолчи, — рявкнула Вероника так, что девушка подпрыгнула. — Пока ты живёшь за папин счёт, у тебя здесь нет права голоса. Георгий побагровел. — Не смей так разговаривать с моей дочерью!
— А ты не смей вытирать об меня ноги! Густая тишина повисла, будто воздух стал бетонным. Господи, неужели всё действительно рушится вот так, среди курток и ботинок в прихожей? — мелькнула мысль у Вероники. Она сжала кулаки и сказала твёрдо: — Хорошо. Тогда давай по закону. Квартира у нас общая. Делим через суд. Георгий уставился на неё, будто она только что ударила его в лицо. — Ты что, совсем с ума сошла? Судиться со мной?
— Да. Если ты решил, что я всего лишь вещь, которую можно переставить к твоей маме, то у нас теперь будут только документы и юристы. Полина нервно жевала жвачку, но глаза у неё забегали — явно не ожидала, что мачеха так заговорит. — Вероника, ну ты же перегибаешь… — начал Георгий.
— Нет, Георгий. Это ты перегибаешь. Всю нашу жизнь. Она подняла чемодан и поставила прямо к его ногам. — Собирайся. К маме. Его лицо скривилось в гримасе ярости. — Ты мне ещё пожалеешь, что так поступила…
— Это твоя любимая фраза, — усмехнулась она. — Только теперь я не буду её бояться. И впервые за много лет Вероника почувствовала — можно наконец вдохнуть полной грудью. Пусть даже и среди чемоданов.
Телефонный звонок юристу оказался самым трезвым решением в её жизни. Вероника сидела на кухне, обняв кружку с остывшим чаем, и слушала, как в трубке уверенный женский голос объяснял: — Вам нужно подготовить все документы на квартиру. Если у вас совместная собственность, то муж не имеет права единолично распоряжаться жильём. — А если он уже решил, что «мы переезжаем»? — устало спросила Вероника.
— Пусть решает что угодно, — усмехнулась юрист. — Это называется «голос в воздухе». Закон сильнее семейных приказов. Вероника даже улыбнулась. Закон сильнее Георгия — звучало почти как анекдот. Вечером Георгий вернулся с тяжёлым видом хозяина, которому не позволили дожать ситуацию. Полина шла за ним, как маленькая победительница, но глаза у неё бегали — явно нервничала. Вероника сидела в кресле, перед ней аккуратно разложенные папки. — Ну что, — хмуро бросил Георгий. — Снова будешь устраивать театры?
— Нет, — спокойно ответила она. — Сегодня у нас новый жанр — документальная драма. Она подняла один из листов. — Вот выписка. Квартира оформлена на нас обоих. Любое решение мы принимаем только вместе.
— Ты что, к адвокатам побежала? — он фыркнул.
— Побежала, — кивнула она. — А ещё бегать умею. Если надо будет, добегу и до суда. Полина прижалась к стене и вдруг выдала: — Ну папа же просто хотел нам помочь. Чего ты сразу в штыки?
— Девочка моя, — Вероника посмотрела прямо на неё, — помогать можно деньгами, советом, поддержкой. Но не чужим жильём. — Оно не чужое! — вспыхнула Полина. — Это же квартира папы тоже!
— И папы, и моя, — жёстко отрезала Вероника. — А тебя в этом списке нет. Георгий ударил кулаком по столу. — Ты меня позоришь перед дочерью!
— А ты меня — перед жизнью! — сорвалась Вероника. — Ты хоть один раз спросил, чего я хочу? Он резко шагнул к ней, схватил за локоть. — Да ты просто змея! Всё было тихо, пока ты молчала, а теперь…
— Отпусти, — спокойно сказала она, но взгляд её был таким, что он отшатнулся. — Мам, хватит уже, — пробормотала Полина. — Мы же нормально жили.
— Мы? — Вероника усмехнулась. — Мы жили так, что твой отец даже чашку за собой не мыл. А я всё делала и молчала. Знаешь, почему? Потому что думала — ради семьи. Вот только семья — это когда тебя уважают. Георгий шагал по комнате, будто тигр в клетке. — Ну ты даёшь… Из-за каких-то бумажек…
— Ради своей жизни, — резко оборвала она. — И знаешь, Георгий, я устала быть твоей бесплатной сиделкой. — Вероника, да ты без меня…
— Что? — перебила она. — Пропаду? Погибну? Да я без тебя только и начну жить. Тишина опять повисла. И тут Полина вдруг тихо спросила: — А если я съеду? Они оба повернулись к ней. — Ты чего, — ошарашенно пробормотал Георгий. — Я ради тебя всё это…
— Да не надо ради меня ссориться, — пожала плечами дочь. — Я у Павла могу пожить в Одессе. — Ну конечно! — взорвался Георгий. — Ты что, думаешь, я ради тебя всё затеял?
— А ради кого ещё? — удивилась Полина. Вероника прикрыла рот рукой, чтобы не расхохотаться. Ирония была в том, что вся эта «битва за ребёнка» обернулась тем, что ребёнок спокойно смылся к парню, а Георгий остался со своим чемоданом и глупым видом. — Слышал, — усмехнулась Вероника. — Даже твоя дочь считает, что твои идеи — лишние. Георгий резко схватил чемодан, поднял его и со злостью поставил в прихожей. — Ладно. Раз ты такая умная, живи тут сама. Я ухожу. — Правильное решение, — спокойно сказала Вероника. — Только не забудь забрать свои носки из-под дивана. А то я их выброшу вместе с чемоданом. Полина тихо прыснула со смеху. — Пап, серьёзно, это ты носки под диван пихаешь?
— Да заткнитесь вы обе! — рявкнул он и выскочил в коридор. Дверь хлопнула так, что ваза на тумбочке качнулась и едва не упала. Вероника опустилась на диван. Её трясло. Боже, неужели я правда смогла сказать ему всё это? Полина переминалась на месте. — Слушай… ну… я, наверное, перегнула. Не хотела так нагло…
— Поздно извиняться, — тихо сказала Вероника. — Но если ты хоть что-то поняла сегодня — уже хорошо. Они замолчали. За дверью стихли шаги Георгия. Впервые за многие годы Вероника почувствовала, что стены квартиры — её, только её. И вместе с этим — страшный холод одиночества. Вечером, когда она разбирала документы, в голове вертелось: Что дальше? Суд? Развод? Новая жизнь? И вместе с этим где-то глубоко внутри жила крошечная, наглая искорка: А вдруг теперь всё только начинается? Судебное заседание длилось всего полтора часа, но для Вероники это было как целых три жизни подряд.
Георгий сидел мрачный, будто его только что лишили звания «главный мужчина района».
Полина пришла тоже — в чёрной кофте, с серьёзным видом, впервые без жвачки и кривляний. Судья зачитывал документы сухим голосом, и каждое слово било в Георгия, как молотком. — Совместно нажитое имущество… раздел пополам… право проживания за Вероникой Юрьевной… Вероника слушала и думала: Господи, а ведь можно было решиться на этот шаг гораздо раньше. Сколько лет я тратила на молчание? Георгий резко вскочил, как только заседание закончилось: — Ну и ладно! Пусть подавится своей половиной! Я ещё посмотрю, как она тут одна справится! Вероника собрала бумаги и улыбнулась: — Лучше быть одной, чем с человеком, который всё время жмётся, как пятитысячная купюра в кошельке пенсионерки. — Ты неблагодарная! — заорал он. — Я ради семьи!..
— Стоп, — подняла ладонь Вероника. — Только не начинай снова. Ради семьи — это когда учитываешь жену, а не размахиваешь дочкой, как флагом. Полина вдруг шагнула вперёд. — Пап, хватит, — тихо сказала она. — Вероника права. Я сама виновата. Я влезла нагло, а она вообще-то всегда к нам нормально относилась. Георгий уставился на дочь, будто та предала его хуже, чем все суды вместе взятые. — То есть ты на её стороне?!
— Нет, пап, — Полина вздохнула. — На стороне совести. Вероника впервые за долгое время посмотрела на девочку и не почувствовала злости. Только усталое понимание: перед ней не враг, а ещё один человек, который учится на ошибках. Они вышли из зала суда. Георгий рванул вперёд, не прощаясь.
Полина задержалась, переминаясь с ноги на ногу. — Вероника, прости. Я правда не думала… Я считала, что раз папа всё решает, то это нормально.
— Это ненормально, Полина, — мягко сказала Вероника. — Но то, что ты это поняла — уже хорошо. — Можно я… иногда буду заходить?
Вероника пожала плечами.
— Зайди. Дверь открыта. Только без чемоданов. Они обе улыбнулись. Вечером Вероника сидела в своей гостиной. Квартира казалась огромной и невероятно тихой, будто сама затаила дыхание вместе с ней.
На столе лежали документы, и каждая печать на них означала свободу. Она подняла бокал вина и сказала сама себе: — За новую жизнь. Без «ты должна понять». И впервые за двадцать лет ей не пришлось ни с кем спорить. Только улыбаться.
