Зинаида собиралась на работу затемно. До выхода в поле нужно было успеть накормить скотину. Работала Зинаида, несмотря на возраст, бригадиром «полевой бригады». Женщины с утра до вечера работали в поле: сеяли, пололи, собирали урожай. Работа была тяжёлая, мало кто сдюживал — бежали в город, на фабрики и заводы, где восьмичасовой рабочий день и угол в общежитии.
Зинаида сама бы сбежала, но не решалась оставить мать, та в последнее время часто хворала.
Вот и сейчас, она охала на печке, и Зинаида подумала, что надо привести фельдшера.
Геннадий Антонович был один на две деревни и без особой надобности его старались не тревожить, но Александре Терентьевне становилось всё хуже. Она жаловалась на приступы боли, мешавшие ей вести общественно-полезную жизнь. Лет ей было всего около пятидесяти, точнее никто сказать не мог, она и сама не знала.
— Потерпи, мама, сегодня постараюсь привести к тебе доктора, — Зинаида накрыла мать самодельным одеялом.
— Да я, дочка, видать, помру скоро, — слезливо отозвалась мать, — сейчас ничего, а повернёшся не так, и хоть на стенку лезь! Боль такая… скорей бы уж…
— Не говори так, — сказала Зинаида, — доктор будет, потерпи.
Геннадий Антонович нравился Зинаиде, но она стеснялась обращаться к нему по своим надобностям, переносила хвори на ногах. Именно потому, что лелеяла она мысль, что когд-нибудь, фельдшер решится и сделает ей предложение. А кому нужна больная жена?
Когда праздновали первое мая, в деревне устроили танцы. Геннадий Антонович был нарасхват: баб поди много, а мужиков — полторы калеки! Но когда предоставилась возможность, фельдшер пригласил на танец Зину. Сам пригласил! И Зинаида расправила плечи: почувствовала, что нравится ему.
Беда была в том, что работала она, не разгибая спины, и приходя домой, её только и хватало на то, чтобы выпить кружку молока и раздевшись, рухнуть в постель. В минуты перед тем, как провалиться в сон, она воображала себе, как кружит её в танце интеллигентный доктор, а на ней белая фата и платье в мелкую розочку, что мать берегла ей на свадьбу.
С утра объяснив работницам, что ей необходимо привести матери фельдшера, Зинаида отправилась в соседнюю деревню, где был медпункт, пешком.
— А ведь он ей нравится, — сощурив глаза, сказала Катька- пересмешница, глядя на удаляющуюся фигурку бригадирши,— фельдшер-то!
— А чего ж? Мужчина он интеллигентный, не то, что некоторые! И не пьёт! — отвечала ей Антонина, которую Зинаида вместо себя назначила за главную.
— Не выйдет у ней ничего, фельдшрап, тот обходит двести дворов, где-нибудь, уже поди, зазнобой обзавёлси! — прыснула рыжая Клава, сама имевшая виды на Геннадия Антоновича.
— Не «фельдшрап», а «фельдшер», темнота! — засмеялась Катька.
— Ну, хорош языком молоть, — хлопнула в ладоши Антонина. Пошли, бабоньки, пока солнце не лютое!
И женщины, разбившись по двое, пошли вдоль картофельных гряд, тянувшихся на километр, выявлять колорадского жука.
Зинаида обрадовалась, увидев, что медпункт открыт, — значит, доктор на месте. Каково же было её разочарование, когда вместо Геннадия за его столом она обнаружила молодую женщину, которая что-то писала в объёмную тетрадь.
— Здравствуйте, — оторвавшись от записей, сказала женщина, — вам что?
— Мне… вернее моей маме… а где же Геннадий Антонович? — наконец, пришла в себя Зинаида.
— Пока что я вместо него, — женщина надела очки, придавшие солидности её молодому лицу, — так что с вашей мамой?
— У неё приступами… сильная боль.
— Как давно? — нахмурилась женщина, встала и подошла к стеллажу, где на полочках стояли разные склянки и порошки.
— Да с неделю уже…
— Да что же вы тянули? — с упрёком сказала медичка, — надо ж в райцентр, в больницу везти!
Пришли к Зинаиде, та дверь толкнула в горницу — тихо. Никак померла матушка! Бросилась Зинаида к печи, а там нет никого!
Медичка, губы поджала и давай выговаривать Зинаиде: мол, больные ждут, а она тут шутки шутить задумала! А Зинаида стоит, никак в толк взять не может: куда делась больная мать с печи?!
Бросилась она из избы и побежала по дороге, кого не увидит, всех спрашивает, не видал ли кто матушку, Александру Терентьевну.
— Видала, а то как же! Совсем заморила ты её, Зинаида! Повели её соседки к Евдокии Карповне! — сказала одна из соседок.
— Как… повели? Она ж не вставала! — всплеснула руками Зинаида, — да и Карповна уж давно сама не встаёт!
— Вот так и повели, под белы рученьки! — качая головой, сказала соседка, — а Карповна, хоть и не встаёт, а понятие имеет, и коли возможно излечить, излечит! Не то, что эти вот… лахудры с райцентра!
Она кивнула в сторону медички, которая, вляпавшись в свежую коровью лепёшку, с досадой пыталась очистить изящный туфель о траву.
Зинаида подошла к ней.
— Извините меня, я никак не могла ожидать, что мать…
— Не могла… ладно уж, но если ходит, пусть уж до медпункта дойдёт, с болями шутить не стоит!
— А… Геннадий Антонович как? Или вы теперь заместо него? — с замиранием сердца спросила Зина. Ведь в мечтах, фельдшер ей был почти что муж.
— Его в Шалаевку перевели. Тамошний фельдшер утонул в реке. Слышали?
— Слышали… так отчего же его в Шалаевку, а не вас? — не сдержалась Зинаида, — мы к нему тут все привыкли.
— Так там теперь администрация, вот и выбрали себе более квалифицированного, — горько отозвалась медичка, — но вы не огорчайтесь, Геннадий Антонович сам просится назад, не хочет оставлять своих больных. Как замену ему найдут, так и вернётся.
«А что, неплохая она баба», думала Зина, наблюдая, как медичка садится в попутку.
Мать вернулась к вечеру. Самостоятельно, без чьего-либо сопровождения. Села за стол, и сцепив руки в замок, исподлобья посмотрела на дочь.
— Ты чего, мам? — спросила Зинаида, — я полдня сегодня бегала, то за врачом, то за тобой.
— Так чего ж к Карповне не зашла? Тебе же сказали, что я там, — мать говорила спокойно, без одышки и не охая, как бывало в последнее время.
— Мне к Карповне нельзя! — озираясь по сторонам, хоть они были абсолютно одни в доме, сказала Зина, — ты что? Ведь на работе засмеют, могут даже из комсомола выгнать.
— Ясно. А Евдокия Карповна спрашивала про тебя, как живёшь, об успехах твоих наслышана… интересовалась, не собираешься ли замуж.
При этих словах Зина вспыхнула.
— За кого же это мне собираться? У нас кругом старики да бабы!
— А доктор-то наш, фельдшер? Все знают, что ты на него глаз положила! — сказала Александра Терентьевна, и зашептала: — Карповна берётся помочь!
— Ерунда это всё, бабкины сказки! Отстань, мам, — закрутила головой Зинаида.
— Ну, как знаешь… — грустно вздохнула Александра Терентьевна, — токмо я не вечная. Призовет меня скоро создатель, с кем останешься?
Тяжёлая работа в поле отсекла все мысли. Зинаида вместе со своей бригадой вышла в передовики. Её портрет даже напечатала местная газета.
А после начались затяжные дожди. Работа в поле была закончена, и у Зины, наконец, появилось время. Как раз, в Шалаевский Дом Культуры привезли новую картину, и Зина с подругой Антониной оправились туда. Еле успели купить билеты. Позже, рассаживаясь в тесном зальчике, Зина краем глаза заметила Геннадия Антоновича. Сердце её забилось чаще, но едва не остановилось, когда она увидела рядом с доктором какую-то крашеную блондинку, с выщипанными «под Орлову» бровями.
Перехватив её взгляд, Антонина легонько толкнула её локотком: «Зина, хватит уже туда смотреть. Перед людьми неудобно!»
Выключили свет. Перед фильмом крутили документальное кино об успехах нашей промышленности, потом начался и сам фильм, но Зинаида не видела, что происходит на экране. Время от времени она бросала взгляды в сторону, где сидел Геннадий Антонович со своей спутницей, которую Зинаида сразу про себя обозвала «ощипанной». Факт того, что Геннадий Антонович если и сделает предложение, то не ей, резко отрезвил Зинаиду и вернул из страны грёз на грешную землю.
Она знала, что Карповне удавалось невозможное. Старуха растворяла камни в желчных пузырях и почках, заговаривала больные зубы и алкоголизм, также ворожила на будущее, и воссоединяла разбитые семьи.
Зинаида решила, что хуже не будет. Что может быть хуже, чем остаться никому не нужной, старой перечницей. Конечно, не зазорно, многие теперь так живут, это всё отголоски войны… с другой стороны, так хотелось пожить мужней женой, родить детишек, и чтобы по праздникам за столом собиралась большая и дружная семья… неужели она, Зина, этого не достойна?! А что из комсомола выгонят… так может, и не прознают.
Карповна лежала посреди горницы, где у обычных людей стоит стол. А стол стоял у окна и возле него, на широких дубовых скамейках, сидели, как вороны, незнакомые Зине старухи.
Все они, впились глазами в лицо Зинаиды.
— Кто там? Никак, Зинаида? Поди-кось сюда, — махнула иссохшей рукою Карповна, — давно тебя жду.
— Зачем? — не поняла Зинаида, — я и не знала, могли бы позвать…
— Так я весточку тебе с мамкой твоей посылала, — слабо улыбнулась Евдокия, — я ведь помочь тебе хочу. Чтобы вышла ты замуж за того, что люб тебе, не осталась куковать свой бабий век, как та берёзка на пригорке…
Зинаида сразу поняла, что старуха имеет ввиду одинокое дерево, что видно из её окна.
— А что взамен? — спросила она, глядя на заскорузлые, словно корни старого дерева, пальцы ведьмы.
— Я скоро умру, — вздохнула та, — и земные блага меня не прельщают. Хочу лежать среди покойников, а не на распутье дорог, как издревле хоронили тех, кто обладает тайным ведением. Люди неблагодарны.
— Я сделаю всё, — горячо заверила её Зинаида, — не волнуйтесь, тётя Евдокия. Как придёт срок, ваше последнее желание будет исполнено!
А сама думает: «Оно меня ни к чему не обязывает, потому как кому придёт в наше-то время на распутье хоронить. Это же средневековая дикость.»
— Хорошо, — закрыла глаза Карповна,— теперь иди домой и ни о чём не беспокойся.
В следующий кинопоказ, Зинаида издалека увидела доктора. Он похоже, кого-то ждал, высматривал в толпе. «Обманула старуха», — решила Зина, но тут доктор увидел её, лицо его оживилось и он шагнул ей навстречу:
— Зина? А я боялся, что не придёте! У меня тут лишний билетик…
— Тонь, извини, но… — Зинаида, беря доктора под ручку, бортанула ничего не понимающую подругу, — после увидимся!
Через месяц играли свадьбу. Сыграли бы и раньше, да Александра Терентьевна отчудила: взяла и померла. Фельдшер не смог спасти будущую тёщу, он вообще стал каким-то странным, путал диагнозы, разучился писать на латыни, и как-будто враз поглупел. Но отступать было поздно, и вот за длинным столом собралась добрая половина деревни, а другая половина топталась у дома в ожидании угощения.
— Гляди, невеста какая безрадостная! — говорил, оторвавшись от окна, местный забулдыга, — Кабы моя Нюрка с такой физией за свадебным столом сидела, я б живо ей замену нашёл!
— Да, тут не без ведьминых козней! Говорят, Карповна сворожила! Смотри: фельдшер с Зинки глаз не сводит, всё одно, как пёс, — вздохнула баба, закутанная в тёплую пуховую шаль, — а его помощница, Белла, порошками отравилась, еле откачали!
— Всё-то у вас, баб, не как у людей! — махнул на неё рукавицей забулдыга, но поймав тяжёлый взгляд из-под платка, замолк.
Стали молодые жить, да всё не ладится у них. Геннадий Антонович поселился у жены, и ходил на работу в соседнюю деревню, как прежде. Вот только люди не узнавали его, все как один отмечали, что доктора словно подменили.
И Зинаида сама не рада, что связалась с ведьмой. Она как никто чувствовала, что её муж вовсе не тот человек, которого она когда-то полюбила. Осталась от фельдшера разве что оболочка.
Как-то зимним вечером слышит Зинаида стук в окошко. Смотрит она в окно, а там темень непроглядная, снег. «Послышалось» думает. А утром узнала она, что Евдокия Карповна приказала долго жить.
Стали звать попа, но тот сказал, что Карповну отпевать не станет, потому как не видел её ни разу среди прихожан. «Пускай ей черти тризну правят»!
Выяснилось, что хоронить старуху некому: изба её стояла на стыке двух районов: Ша-ского и Пер-ского. Ни та, ни другая администрация брать на себя похороны не захотела. Но мертвому нужна могила. Соседи взяли и захоронили старуху недалеко от избы.
Почти сразу после этого, фельдшер пришёл в себя, ушёл от Зинаиды и уехал со своей ощипанной блондинкой в неизвестном направлении. Зинаида больше замуж так и не вышла.
***
Через сорок лет, когда от ведьминой избы и печки не осталось, там проложили современное шоссе. Бабкина могилка, которая никак не была обозначена, оказалась ровно на перекрестке. Там постоянно бьются люди.
Это место водители успели прозвать «дьявольским перекрёстком», хотя местные, из тех чьи предки жили здесь последние тридцать лет, по старинке называют этот перекрёсток «Могилкой Карповны». В память о жертвах, погибших там, добрые люди соорудили большой крест, а также стол со скамейками.
Часто проезжающие мимо водители видят сгорбленную седую женщину, она непрерывно бормочет что-то себе под нос. Те, кто останавливается и пытается говорить с ней, уверяют, что она плохо видит, абсолютно ничего не слышит и всё просит кого-то простить её за невыполненное обещание.
