Сквозняк прошёлся по пустым комнатам, хлопнул не закреплённой дверцей шкафа и исчез где-то на втором этаже. Ирина стояла в холле нового дома, босиком на ещё не отшлифованном паркете, и улыбалась.
Пахло деревом, клеем, свежей штукатуркой — запах новой жизни, или, как она сама себе говорила, «новой главы». Пять лет накоплений, две ипотеки, одна распроданная «однушка» от бабушки в Мытищах, — и вот он, их дом. Дом мечты.
— Всё, Алексей, я больше не могу! — воскликнула она, повернувшись к мужу. — Эти рабочие каждый день как с цепи! Вчера один пьяный был, сегодня два… А плитку в санузле уложили, как будто делали это ногами.
— Ты с ними помягче, — Алексей вяло листал телефон, сидя на подоконнике, — им же ещё кухню ставить.
— Помягче? Лёш, я только что нашла в ванной окурок. Окурок! В нашем доме, который я… — она осеклась, — который мы строили своими руками.
Алексей поднял глаза, криво усмехнулся:
— Ну, ладно, не совсем уж своими руками. Своими мы максимум кредит оформляли.
Ирина стиснула зубы. Шутка была, как обычно, из тех, после которых смеялась только одна сторона.
— Мне кажется, — сказала она, поднимая тряпку, — тебе вообще всё равно, что тут творится.
— Ир, ну хватит. Всё нормально. Дом почти готов, мы переедем через месяц. Всё будет хорошо.
Она смотрела на него и думала, как странно: вроде бы дом их сблизил, но чем ближе переезд, тем дальше они становились друг от друга. Алексей всё больше пропадал «у родителей», «на встречах», «на объекте» — и всё меньше был рядом.
С родителями Алексея у Ирины с самого начала отношения не заладились. Галина Петровна — из породы тех свекровей, что родили единственного сына не для кого-то, а для себя. А уж когда этот «единственный» притащил в дом «вторую Олю» (у первой, бывшей, был родной бизнес и заграничные туфли), мать восприняла это как личное оскорбление.
— Ну и как там наша крепость? — звонок, как всегда, не вовремя. Галина Петровна.
Ирина подошла к окну, сделала глубокий вдох:
— Дом почти готов. Ещё неделя, и можно начинать перевозить вещи.
— Вот и славно, — голос на другом конце был как тряпка с уксусом, — а то мы с Виктором уж устали по съёмным таскаться. Наконец-то будет крыша над головой.
Ирина застыла.
— В каком смысле — вам?
— Ну как, ты ж не в курсе? Алексей всё решил — мы с вами жить будем. Пока не накопим на своё, а там, глядишь, и Дима с Леной подтянутся. У вас же там метраж позволяет!
— Что значит — жить с нами?! — голос Ирины дрогнул. — А меня кто-то спросил?
— Ну, милая, дом же общий. Вы семья. Или ты думаешь, у тебя будет личный курорт, а остальные пусть по углам ютятся?
Ирина отключила телефон.
Она сидела на бетонной ступеньке и не чувствовала ног. Метраж позволяет… Словно она купила не дом, а трёшку в коммуналке на первом этаже. Пять лет они с Алексеем копили. Её вклады — 80%, если быть точной. Бабушка, вторая работа, отказ от отпуска, десятки ночей без сна.
И ради чего? Чтобы делить санузел с Галины Петровной?
Алексей вернулся ближе к вечеру. Запахло шаурмой — он даже не удосужился взять что-то из дома.
— Ты поговорила с мамой? — спросил он, не глядя.
— Поговорила, — она молча смотрела на него. — Ты действительно хочешь, чтобы твои родители жили с нами?
— Ир, ну а куда им деваться? Съём дорого. К тому же, у нас будет всё по-честному — первый этаж им, второй — нам. Ванны две, кухня общая, но большая. Всё продумано.
— Ты с кем это «продумал», интересно?
— Ну, мы с отцом обсуждали…
Ирина встала. Медленно, как в кино.
— А со мной ты обсуждать не пробовал? Или я теперь тоже часть метража?
— Да перестань! Ты же всегда говорила, что семья — это важно.
— Да. Моя семья. Не твоя цирковая бригада.
Алексей помолчал, затем пожал плечами:
— Я не понимаю, чего ты злишься. Всё же нормально.
— Нормально? — Ирина рассмеялась. — У нас дом, который я почти полностью профинансировала. У нас ипотека, которую я выплачиваю. И теперь ты хочешь в него заселить всю свою родню, а мне предлагаешь просто… смириться?
Он встал, подошёл, положил руки ей на плечи.
— Ир, ну ты же умная. Ну подумаешь, поживём вместе. Родителям тяжело. Мы молодые, справимся.
— Это ты справляйся. А я — нет. Я не нанималась быть домработницей в этом пансионате для родственников.
Он отдёрнул руки:
— Я не узнаю тебя. Ты всегда была доброй.
— Я была дурой. Но с этим покончено.
Ирина вернулась домой — в их временную однушку на Сходненской. Пока готовила чай, хлопала дверцами шкафчиков и думала. От злости всё внутри горело. Её жизнь скользила из-под контроля. Она думала, что строит дом. Оказалось — что строит клетку. Только вместо прутьев — семья Алексея.
За столом было тихо. Алексей ел, не глядя.
— А ты знаешь, что если мы разведёмся, дом делится пополам? — вдруг спросила Ирина, глядя в точку.
Он отложил вилку.
— Ты шутишь?
— Ни капли. Ты что, правда думаешь, что я буду сидеть в одном доме с твоей мамашей, ждать, пока она заставит меня носить тапочки и закрывать форточку по расписанию?
— Ир, ну хватит. Это перебор.
— Зато честно, — она встала. — Завтра я поеду к нотариусу. Мы оформим всё как положено: доли, соглашение, бумаги. Хочешь — живи с мамой. Хочешь — с братом, с собакой, с половиной Таганки. Но без меня.
— Ир, ты с ума сошла! Мы только что достроили дом!
— Нет, Лёш, это ты сошёл. Ты строил свою мечту. А я — свою. Оказалось, это два разных адреса.
Она ушла в комнату и закрыла дверь.
А на следующий день уехала — в ту самую бабушкину «однушку» в Мытищах, которую, как оказалось, продала не до конца. Половина всё ещё была на ней. Запасной аэродром. Женская интуиция — страшная сила.
С утра у Ирины дрожали руки. Не от страха — от злости. Бабушкина «однушка» в Мытищах встретила её запахом старого ковра, сверчком в батарее и видом на рынок, где зимой жгли костры из поддонов.
Но она всё равно чувствовала себя свободной. И — впервые за долгое время — спокойной. Потому что знала: вчера она поставила точку. Или, как минимум, жирную запятую с намерением переставить её позже.
А пока — документы. Бумаги. Бумажки. Половина жизни в этих папках с кнопками.
— Паспорта, свидетельства, выписки из ЕГРН, договоры долевого участия… — бормотала она, перекладывая стопки. — Где ты, сволочь, справка об ипотеке? Где же ты прячешься?
И тут — звонок в дверь.
— Кто там? — Ирина накинула халат.
— Почта России! — бодро прокричали за дверью.
Она открыла — и чуть не выронила папку.
На пороге стояла Галина Петровна. В леопардовом пальто. С сумкой, в которой, казалось, лежала либо винтовка, либо борщ.
— Здравствуйте, Ирина. Вот и встретились, как говорится, по-хорошему.
— Если это вы так шутите, то, пожалуй, я тогда «по-плохому» подожду, — Ирина отступила назад. — Проходите уж. Сапоги не снимайте, я всё равно собиралась выносить ковёр.
Галина Петровна вошла с выражением лица, как будто вошла не в квартиру, а в общественный туалет.
— Вот что, Ирочка, — сказала она, присаживаясь на табурет, — я к тебе по-матерински. Без криков. Без истерик. Просто поговорить. Ты что творишь?
— А что, Галина Петровна? В смысле?
— Алексей в шоке. Вся семья в шоке. Ты собралась дом делить?! Из-за того, что мы жить хотели с вами?! Это ж нормально. Так живут. Родственники должны держаться вместе.
— Я не против держаться. Главное — дистанцию соблюдать, — Ирина поставила чайник. — И потом, вы там у себя в семье путаете «вместе» и «вдвоём».
— Что ты себе позволяешь? — голос свекрови стал жёстким. — Мы вам не на шею садимся. Мы просто хотим крыши. У нас же дети. Внуки. Тебе-то что, ты всё равно целыми днями в своей бухгалтерии.
— Да, целыми днями. Чтобы оплачивать стройку, которую вы всей гурьбой теперь решили заселить, — Ирина резко повернулась. — А вы вообще понимаете, сколько я туда вложила? У тебя сын спросил, у кого было 80% денег?
— А у него было имя на договоре. Вот и всё.
Вот тут Ирину будто подменили.
— Ещё раз, что?
— Дом оформлен на Алексея. Он владелец. И он сам решит, кто там будет жить, ясно? — Галина Петровна поднялась, сжала ручку сумки так, будто сейчас ударит ей по батарее. — А ты, Ирочка, сиди здесь, в своей однушке и подумай, как ты себе жизнь поломаешь, если пойдёшь против семьи.
— Секундочку. — Ирина открыла шкаф и достала копию договора.
— Дом оформлен на нас обоих. Вот, пожалуйста: долевая собственность — 50 на 50. Так что половина — моя, и с этой половины вы можете только махать мне рукой с веранды.
Галина Петровна сникла. Но ненадолго.
— Ой, нашлась тут юристка. А ты с характером, да. Только вот характеры с годами не меняются — они портятся.
— Это мы ещё посмотрим, у кого что портится. До свидания, Галина Петровна. Вам бы следовало записаться на приём к юристу. Или психотерапевту. Хотя лучше сразу — к обоим.
И она закрыла дверь. Медленно. С наслаждением.
Через три дня Ирина получила уведомление: Алексей подал на раздел имущества.
Вот и началось.
Она сидела у юриста, сжимая чашку кофе.
— Ну что, Ирина Сергеевна, ситуация в целом понятна. Дом оформлен на вас двоих, ипотека общая, вложения ваши можно доказать — если есть банковские выписки, переводы, расписки.
— Всё есть, — ответила она. — Я готовилась к этому дню ещё с тех пор, как Галина Петровна в первый раз сказала: «Я бы на твоём месте держалась за Лёшеньку покрепче. Такие, как он, на дороге не валяются».
— Да, такие обычно сразу лежат в двух местах — в паспорте у мамы и в кармане у жены, — усмехнулся юрист. — Окей. Мы можем идти двумя путями. Первый — добиваться официального признания долей, на основании ваших вложений. Второй — идти на мировое. Но, честно говоря, суд вам выгоднее. У вас документы. У них — понты.
Ирина посмотрела в окно. На улице шёл мокрый снег.
— Я хочу суд.
— Тогда начнём с оценки дома.
На первое заседание Алексей явился с новым адвокатом и старой футболкой, с которой он, судя по всему, никогда не расставался. Лозунг «Just Do It» на груди как будто стебался над ситуацией.
— Ты серьёзно? — сказала Ирина, увидев его.
— А что?
— Да ничего, Лёша. Просто это всё очень по-твоему. Без подготовки, без совести, зато с лозунгом.
Судья была сухая, с лицом, которое никогда не слышало слово «шутка».
— Учитывая документы, представленные истицей, и отсутствие контраргументов со стороны ответчика, суд считает возможным признать за Ириной Сергеевной право на долю в размере 70% от стоимости объекта недвижимости…
Алексей побледнел.
— Какого чёрта?! Она что, подкупила суд?!
— Не она, а документы. И не подкупила, а оформила. В отличие от тебя, — голос Ирины дрожал, но не от страха. — Я строила дом, а ты — схему.
После суда Алексей догнал её в коридоре.
— Ир, ну подожди. Давай поговорим. Я перегнул, да. Но мы же семья, ты чего?
Она посмотрела на него и впервые в жизни увидела не человека — проект. Слабый, ведомый, с маминым голосом в голове и своими желаниями где-то в чулане.
— Ты ошибся, Алексей. Мы были семьёй. А теперь ты — просто прописка в моей прошлой жизни.
Он ушёл, не обернувшись.
Вечером Ирина лежала на старом диване в Мытищах. В руках — договор с новым юристом. Она собиралась подать второй иск — теперь уже на выплату компенсации за вложенные средства и моральный ущерб.
— Ты с ума сошла, — позвонила Елена, жена брата Алексея. — Ты реально хочешь, чтобы он тебе платил?
— Да, Лена. И не только платил. А чтоб запомнил — нельзя строить дом на чьих-то мечтах, а потом сдавать его посуточно своей родне.
Прошёл месяц. Снег стаял, а Ирина всё так же жила в Мытищах. В доме, где каждый скрип доски знал её по имени. Но, несмотря на шумную батарею и чайник с подтекающим носиком, ей здесь дышалось спокойнее, чем в новом доме мечты, где каждый квадратный метр был пропитан семейной наглостью.
А потом ей позвонили.
— Ирина Сергеевна? Это с кадастровой. Нам пришёл запрос от собственника — об изменении статуса земельного участка. Там заявлена перепланировка, подведение коммуникаций к новому строению. Вы что-то знаете об этом?
Она сидела, как вкопанная.
— Я ничего не подавала. С кем оформлен запрос?
— Алексей Витальевич. Он подал пакет документов, как единственный представитель.
— Ага… Только у нас совместная долевая, — Ирина выдохнула. — Я поняла. Спасибо вам. Всё ясно.
Через два часа она уже стояла у ворот своего — своего! — дома. На стройке было шумно. Рабочие что-то таскали, мерили, курили. Один из них подмигнул:
— Сестра хозяина?
— Сестра — не сестра, а с лопатой умею обращаться, если что, — хрипло сказала Ирина.
Из двери вышел Алексей. В грязной куртке. С планшетом.
— Ты что тут забыла? — буркнул он.
— Интересно, что я забыла в доме, в который вложила миллионы, — она подошла вплотную. — Что ты творишь?
— Участок — в процессе раздела. Я подал на выдел своей доли. Пока не решено, где чья земля, я имею право проводить временные работы.
— Алексей. Я тебе не родственник больше. И уже не та, что сидела за твоей спиной с калькулятором и верила в «давай для нас». Это моя земля. Мой дом. Моя жизнь, в конце концов.
— Ир, не начинай. Всё по закону.
— Да, по какому закону ты туда завёл маму с папой?
Он отпрянул.
— Они просто пока живут. У нас же где-то должны быть дети…
— У кого — «у нас»?! У тебя и мамы?
— Слушай, ты совсем с катушек, — зашипел он.
— Я — нет. А вот ты с твоей семейной бандой — да. Я думала, ты просто трус. А ты ещё и мошенник. Ты хочешь перевести участок в ИЖС и построить второй дом, чтобы потом впарить часть мне и вымыть меня с основной территории.
Он побледнел.
— Откуда ты…
— Подружка моя в кадастровой работает. Как ты думаешь, почему я молчала месяц? Я собирала всё, что надо, чтобы закрыть тебе вход в этот дом навсегда.
— Ты с ума сошла.
— Может быть. Но с документами. А ты — с хитрой мордой и грёбаной мамашей на шее.
На следующий день Ирина пришла с юристом и судебным приставом. Алексей орал, что она «сломала ему жизнь», что она «ненормальная» и что она сломает всё к чёрту, если не отступится.
Но Ирина не дрогнула.
Всё шло по процедуре: суд установил приостановку любых строительных работ до окончательного раздела земли. Все документы о «перепланировке» были признаны недействительными, как поданные в одностороннем порядке.
Галина Петровна вышла из дома с перекошенным лицом.
— Ты хочешь, чтобы он в петлю полез?! Он мужик! Он не выдержит!
— Удивительно, Галина Петровна, — сказала Ирина, спокойно. — Когда я ночами считала сметы, глотала снотворное и думала, как выплатить ипотеку, вы не переживали, полезу ли я в петлю. А теперь вдруг «мужик не выдержит»?
— Ты стерва, Ирина. Ты больная на голову.
— Зато с ключами от дома. А вы — на выход.
— Мы не уйдём!
Ирина посмотрела прямо на неё:
— Тогда я вызову полицию. И у вас будет новая прописка — в отделении. А потом — в реестре выселенных.
Через три дня они уехали.
Ночью. Без шума. С двумя газелями и покосившимся холодильником. Ирина смотрела на это из окна машины, припаркованной через дорогу. Юрист просил не вмешиваться — «пусть спокойно свалят».
Но было не спокойно.
Она сидела, сжав руки на руле, и не знала — плакать или смеяться.
Спустя неделю она уже жила в доме одна.
Каждую комнату она наполнила своим. Никаких ковров, никаких обоев «как у мамы», никакой мебели, от которой «бабушка не отказалась бы».
Она впервые открыла вино за свои. Поставила музыку, которую раньше выключали. И села на пол, посреди пустой, чистой, тихой гостиной.
Позвонил Алексей.
Она взяла трубку.
— Чего ты хочешь?
— Просто… Просто спросить… Ты счастлива?
Она долго молчала.
— Я не знаю. Но знаешь что? Мне впервые не страшно быть одной. Это уже много.
— Прости…
— Уже не надо.
— Но я… Я ведь тебя тогда правда любил. Просто не знал, как правильно…
— Знаешь, Лёш, ты так и не понял. Женщина — не мебель, которую можно переставить, когда приходят родственники. Я была твоей семьёй. А ты выбрал родню. Так что живи с ними. Но не в моём доме.
И положила трубку.
Через два месяца она продала его долю. На вырученные деньги достроила террасу, поставила тёплые окна и купила себе то самое кресло, о котором мечтала десять лет. Большое, грубое, с пледом и пуговками.
Иногда по вечерам она садилась в него, включала лампу и думала: а может, всё было не зря?
А может, этот дом действительно стал домом мечты. Только мечта — это не про семью с чужими правилами.
Это про жизнь по своим.
И она себе это подарила.
