— Мама, откуда на моём банковском счёте берутся эти странные перечисления? — Ксения держала в руках свежую выписку, её лоб был нахмурен от недоумения. — Тут указан некий «Алексеев В.П.», а я понятия не имею, кто это.
Лариса застыла у кухонной плиты, сжимая в руке половник так крепко, что её пальцы побелели.
— Покажи, — она медленно обернулась, изо всех сил стараясь придать голосу максимально безразличный тон.
Ксения протянула ей бумагу. Лариса быстро пробежалась взглядом по строчкам, и внутри у неё всё оборвалось. Двадцать пять лет. Четверть века она хранила эту страшную тайну, словно некую священную реликвию. И вот теперь — простейшая техническая ошибка в банковской системе, и всё летит к чертям.
— Вероятно, это какой-то сбой, — небрежно она положила выписку на стол. — Завтра сходишь в отделение банка, и они всё прояснят.
— Мам, но эти суммы поступают уже два года подряд. Каждого первого числа приходит ровно по 4000 гривен. Это не может быть ошибкой. И знаешь, что ещё… — Ксения достала из сумки ещё один листок, сложенный вчетверо. — Я запросила полную выписку за последние пять лет. Переводы идут регулярно. Кто такой этот Алексеев?
Лариса вновь отвернулась к супу, делая вид, что старательно его помешивает. В голове билась одна мысль: соврать в последний раз или… Но как потом объяснить? Как объяснить дочери, что тридцать пять лет её жизни были основаны на обмане?
— Не имею понятия, — прошептала она, почти не слышно. — Я действительно не знаю.
— Мама! — Ксения подскочила к ней, резко развернула лицом к себе. — Ты же абсолютно белая! Что с тобой? Кто этот мужчина?
В глазах дочери вспыхнуло подозрение. То самое жгучее подозрение, которого Лариса боялась двадцать пять лет. Ксения никогда не умела притворяться и категорически не терпела неправды от других. Ещё в школьном возрасте она безошибочно распознавала фальшь, как опытный ищейка чует затаившуюся жертву.
— Присаживайся, — устало проговорила Лариса. — Мне необходимо тебе кое-что рассказать.
Ксения опустилась на стул, не отрывая взгляда от матери. В комнате повисла полная тишина — только капала вода из крана и размеренно тикали старые часы.
— Помнишь, я говорила, что твой папа погиб в жуткой автокатастрофе, когда тебе было десять лет?
— Конечно, помню. Владимир Петрович Смирнов. Ты показывала его старую фотографию. Рассказывала, что он был замечательным, благородным человеком, но судьба…
— Он не погибал, — резко оборвала её Лариса. — Он жив.
Ксения замерла, словно пропустила эти слова мимо ушей.
— Что ты сказала?
— Он жив. Уехал в другой город, поменял свои личные данные и стал Алексеевым. И все эти годы… все эти годы он регулярно переводит нам деньги.
Ксения медленно встала, отшатнулась от матери, словно от какой-то заразной больной.
— Ты… ты мне врала двадцать пять лет?! Двадцать пять лет я жила с мыслью, что мой отец лежит в могиле, а он… он жив?! И ты обо всём знала?!
— Ксюша, прошу тебя, пойми…
— Пойми?! — голос дочери превратился в пронзительный крик. — Что я должна понять?! Что моя собственная мать — лгунья?! Что мой отец — живой, но ему было плевать на меня?! Что я полная дура, которая четверть века оплакивала несуществующего мертвеца?!
— Он не хотел причинять тебе боль! — Лариса сделала шаг к дочери, но та резко отстранилась. — У него были проблемы с законом, большие долги перед опасными людьми. Он ушёл, чтобы обезопасить нас!
— Обезопасить?! — Ксения рассмеялась каким-то истеричным, сухим смехом. — Он нас просто-напросто бросил! А ты мне лгала! Всю мою жизнь! Ты представляешь, сколько раз я рыдала из-за того, что у меня нет отца? Сколько раз завидовала одноклассницам, которых папы забирали из школы?
— Я просто хотела уберечь тебя от горького разочарования…
— От разочарования?! Да я разочарована сейчас! В тебе! В нём! В самой себе! Как вы могли так жить? Как ты могла смотреть мне в глаза и врать каждый, чёрт возьми, день?
Лариса закрыла лицо руками и заплакала.
— Я боялась, что если ты узнаешь правду, то возненавидишь его. А я… я мечтала, чтобы ты хранила в памяти его светлый образ…
— А теперь я ненавижу вас обоих! — Ксения схватила со стола банковские выписки. — Где он? Где этот… заботливый папочка, который переводит мне деньги, но не желает видеть собственную дочь?
— Он в Одессе. Он… он просил передать, что очень любит тебя…
— Просил передать?! — Ксения застыла, глядя на мать с настоящим ужасом. — Вы… вы общаетесь? Вы всё это время общаетесь, а мне лжёте?!
Лариса кивнула, не поднимая головы.
— Примерно раз в месяц он звонит. Спрашивает о твоих делах. Переводил деньги на твоё обучение в институте, на покупку квартиры…
— На моё образование?! — Ксения схватилась за голову. — Боже мой… Университет… Моя работа… Квартира… Всё это куплено на его деньги? А я-то думала, что мы сами всё это заработали!
— Мы и зарабатывали! Я работала, старалась…
— Старалась врать получше! — Ксения рывком надела куртку. — Я еду к нему. Прямо сейчас. Хочу посмотреть в глаза этому «герою».
— Ксюша, не надо! Он совсем не готов…
— А я была готова жить без отца? — дочь обернулась в дверном проёме. — Дай мне его адрес. Немедленно.
Лариса молчала.
— Дай адрес, или я найду сама. У меня есть имя и город.
— Одесса, улица Греческая, дом 15, квартира 23, — прошептала Лариса. — Но, пожалуйста, не разрушай то немногое, что мы…
— Что ВЫ построили на чудовищной лжи, — Ксения захлопнула за собой дверь.
Поезд до Одессы мчался восемь часов. Восемь часов, чтобы заново осмыслить двадцать пять лет сплошного обмана. Ксения сидела у окна, смотрела на проносящиеся мимо пейзажи и тщетно пыталась понять: кто же она на самом деле? Дочь погибшего мученика или брошенного труса? Самостоятельная женщина, достигшая всего сама, или содержанка, живущая на отцовские переводы?
В Одессе было пасмурно и дождливо. Ксения взяла такси и через тридцать минут уже стояла перед обычной девятиэтажкой на улице Греческой. Типичная панельная «хрущёвка», ничем не выделяющаяся. В точности как их собственный дом. Видимо, отец не сколотил состояния за эти годы.
На третьем этаже она нашла квартиру 23. Застыла перед дверью, собираясь с силами и духом, и решительно нажала на кнопку звонка.
— Иду! — послышался глухой мужской голос.
Дверь открылась, и Ксения увидела его. Владимир Петрович. Её отец. Постаревший, с проседью на висках, с глубокими морщинами вокруг серых глаз. Но она узнала его мгновенно — по точно такому же взгляду, по родинке на подбородке.
Он тоже узнал её. Его лицо стало абсолютно белым, он судорожно схватился за дверной косяк.
— Ксения… Ксюшенька… Господи…
— Здравствуй, отец, — холодно произнесла она. — Я могу войти? Или ты снова решишь убежать?
Он безмолвно отошёл в сторону. Квартира оказалась небольшой, чистой, очень скромно обставленной. На комоде стояла её фотография — школьная, ей тогда было около четырнадцати лет.
— Ты… как ты меня разыскала? — он опустился в кресло, не отводя от неё глаз.
— Банковские переводы. Технический сбой в системе. Теперь мне известно, кто такой Алексеев В.П., — она осталась стоять, скрестив руки на груди. — Расскажи мне, каково это — быть мёртвым целых двадцать пять лет?
Владимир Петрович опустил голову.
— Я заслужил твой праведный гнев…
— Ты заслужил куда больше, чем просто гнев. Объясни мне: зачем было выдумывать смерть? Зачем этот спектакль? Почему нельзя было просто сказать: простите, я — трус, я боюсь ответственности, я просто ухожу?
— Потому что… потому что хотел, чтобы ты запомнила меня достойным, — он поднял глаза, и она заметила в них слёзы. — Я знал, что если ты узнаешь правду… что я должник, неудачник, слабак… ты будешь меня презирать.
— И что? Я презираю тебя сейчас. Разница лишь в том, что двадцать пять лет я тебя любила и бесконечно по тебе тосковала. А мог бы сразу сказать правду — и мы бы с этим как-то жили.
— Я думал…
— Ты думал только о своих удобствах! — она шагнула к нему, наклонившись. — Ты думал о своём душевном комфорте! О том, как тебе будет проще существовать с мыслью, что дочь считает тебя героем! А что чувствую я? Что чувствовала мама? Тебя это совершенно не волновало!
— Волновало! Я каждый день…
— Каждый день что? Скучал? Страдал? Но при этом не нашёл в себе смелости написать короткое письмо? Позвонить? Приехать на один день?
Владимир Петрович молчал.
— А знаешь, что самое отвратительное? — Ксения выпрямилась. — Деньги. Ты решил, что если будешь регулярно переводить 4000 гривен, это искупит твоё предательство? Что ты можешь купить мою любовь по частям?
— Я просто хотел помогать…
— Помогать?! Мне не нужны были твои средства! Мне нужен был отец! Человек, который научил бы меня кататься на велосипеде! Который пришёл бы на мой выпускной вечер! Который сказал бы мне, что я красивая, когда у меня были жуткие комплексы! А ты что сделал? Переводил деньги и думал, что это заменит собой отцовство!
— Ксения, пойми…
— Нет, это ты пойми! — она повернулась к выходу. — Я прожила тридцать пять лет. Двадцать пять из них — в сплошной, чудовищной лжи. Мама врала мне о тебе. Ты врал о своей смерти. Получается, что я дочь обманщиков, которая сама выросла во лжи.
— Мы желали тебе добра…
— Добра для кого? Для вас! — она обернулась на пороге. — Знаешь что? Оставайся мёртвым. Для меня ты окончательно умер сегодня.
— Ксюша, подожди!
Но дверь уже захлопнулась.
В поезде на обратном пути Ксения плакала. Тихо, утирая слёзы рукавом. Двадцать пять лет она носила в своём сердце образ идеального родителя. Строгого, но справедливого. Умного, сильного. Того, кто пал, защищая свою семью.
А вместо этого — трус. Обычный слабый человек, который не смог принять ответственность за свои проступки и переложил её на жену и дочь.
И мать… Как она могла? Как можно было врать ребёнку на протяжении всей жизни? Создавать культ мёртвого героя, точно зная, что он жив и просто сбежал?
Дома Лариса ждала её с опухшими от слёз глазами.
— Ну? Ты его видела?
Ксения прошла мимо, не удостоив её ответом. Села за кухонный стол, достала смартфон и начала просматривать объявления об аренде квартир.
— Что ты делаешь? — испуганно спросила Лариса.
— Съезжаю. Прямо завтра.
— Куда? Зачем?
— Не могу больше жить рядом с людьми, которые мне лгут, — Ксения не поднимала глаз. — Двадцать пять лет, мама. Двадцать пять лет вы играли вдвоём спектакль, а я была единственным зрителем, который не знал, что это всего лишь театр.
— Мы очень тебя любили…
— Любили? — Ксения подняла голову. — Вот это вы называете любовью? Лгать человеку всю жизнь? Делать его идиотом?
— Мы тебя защищали…
— От чего? От правды? От реальности? А в итоге что? Я узнала правду в тридцать пять лет и теперь теряю сразу обоих родителей. Потому что ни отца, ни матери у меня больше нет.
Лариса заплакала ещё сильнее.
— Ксюша, прости нас… Мы совершили ошибку, но исключительно из любви к тебе…
— Из любви к себе, — Ксения встала, направляясь в свою комнату. — Ему было удобно быть мёртвым героем. Тебе было удобно быть вдовой героя. А мне… мне было совершенно неудобно. Всю мою жизнь.
— Не уезжай… Пожалуйста…
— Мне необходимо время. Очень много времени. Чтобы наконец понять, кто я такая на самом деле. Без ваших сказок и выдумок.
На следующий день Ксения собрала свои вещи и уехала. Сняла небольшую однокомнатную квартиру на другом краю города Киева, сразу же поменяла банковскую карту, чтобы больше никогда не получать переводы от Алексеева В.П.
Лариса звонила ей ежедневно. Владимир Петрович тоже разыскал её новый номер и пытался дозвониться. Ксения не отвечала.
Что им можно сказать? Что она их простила? Что она всё поняла? Что приняла их странную версию любви?
Нет. Некоторые раны не затягиваются. А некоторая ложь не имеет прощения.
Ксения начала жить заново. Без мёртвого героя-отца и лгуньи-матери. Без денег, заработанных на предательстве. Без сладких сказок о великой любви, которая способна оправдать любой обман.
Просто жизнь. Сложную, честную и настоящую.
И если когда-нибудь у неё родятся дети, она не станет им врать. Даже из любви. Особенно из любви.
Эта история о том, как ложь, придуманная «во благо», может полностью исказить жизнь человека и разрушить самые близкие отношения. Как вы считаете, был ли у Ларисы другой выход, кроме как солгать дочери? Или лучше горькая правда, чем сладкий обман, растянутый на десятилетия?
