Снег медленно спадал, крупные хлопья оседали на металлические прутья старой тюремной ограды. Лариса стояла в очереди на передачу уже третий час. Промокшие ботинки давно онемели, но холод даже не ощущался. В голове гудела одна мысль: «Он же мой сын. Моё единственное дитя».
Женщина перед ней развернулась и оценивающе посмотрела на дрожащие руки Ларисы.
— Впервые тут? — тихим голосом, кивнув на руки.
— Нет… не впервые. Уже месяц езжу.
— К сыну?
Лариса кивнула.
— У меня там тоже сын. Висит третий срок. А ваш за что?
«За убийство», — не давились слова, словно ком в горле. Но она только тихо прошептала:
— Пункт сто пятнадцать.
Женщина вздохнула, отвернулась. Больше не спрашивала.
Лариса прижала к груди сумку с передачей. Шоколад с орехами — любимый вкус Дениса с детства. Тёплые носки, связанные той рукой, которая когда-то гладила его по головке. Сигареты — теперь ему семнадцать, можно. Письмо, которое она переписывала десять раз, но так и не сумела выразить главное.
«Как всё так получилось? Где я ошиблась? Когда же мой ласковый мальчик стал невидимым зверем?»
Она закрыла глаза, и память выдала кадр: пятилетний Денис скользит по мокрому двору, коленки в царапинах. Он подбежал ко взрослой фигуре:
— Мам, смотри, какой палкой нашёл! Я теперь рыцарь!
Тогда она смеялась, целовала его вихрастую макушку. И не знала, что через двенадцать лет тот «меч» обернётся против них.
Детство без отца
Марина росла без отца: тот ушёл, когда ей едва исполнилось три. Мать, Любовь Ивановна, никогда не любила говорить о нём. Просто поджимала губы и отворачивалась:
— Лучше не вспоминать. Предал он нас.
В их маленькой квартирке на Лесной было сыро и холодно. На уборке в больнице зарабатывала Любовь Ивановна … Казалось, денег хватало лишь на хлеб. По вечерам она приходила домой раздражённой, усталой, и Марина старательно пряталась.
— Опять двойка в дневнике? — сквозь зубы. — В кого ты такая?
Она молчала. К таким словам привыкаешь, как к скрипу старых половиц. В школе не было лучше: одноклассницы издевались над старой формой, над тем, что не было «денег на учителю подарок».
Единственным убежищем стала библиотека. Там Марина читала бесконечные книги — от рассказов до энциклопедий. В них доброта побеждала зло, а у каждой истории был счастливый финал.
«Я вырасту, и у меня будет другой дом. Муж, который любит. Дети, которых люблю я. Я никогда не стану кричать как мама на меня».
Алексей
В двадцать лет, на первом курсе педагогического университета, она встретила Алексея. Он был старше на девять лет, работал мастером на стройке, и Марине казалось, он знает всё о жизни.
— Ты слишком серьёзная для своих лет, — сказал он на первом свидании. — Улыбнись.
Она улыбнулась и стала улыбаться всё больше, даже когда не хотелось.
Он был высоким, крепким, с уверенной походкой. Когда он заходил в институт встретить Марию после лекций, другие студентки с тихим восхищением переглядывались:
— Удача тебе, Марина! Настоящий мужчина!
Но под маской уверенности скрывался ревнивец. Сначала это казалось заботой. Потом стало пугать:
— С кем говорила после пары? — он сжимал её локоть до синяков.
— Я с Катей из соседнего курса, просто…
— Просто что? Думаешь, я не вижу, как на него посматриваешь?
Через полгода после свадьбы он ударил её за задержку автобуса. Пощёчина прилетела неожиданно, щека горела.
— Не ври мне! — над ней нависла фигура. — Думаешь, я идиот?
Она плакала всю ночь. Наутро он пришёл с цветами, каялся. Она поверила. Куда ей было идти? К матери, которой она только мешала?
Сын
Когда узнала о беременности, первые мысли были: «Теперь всё изменится. Ребёнок спасёт наш брак».
Лёгким не стал: бить стали мягко, по ребрам. С ростом живота пришёл эмоциональный террор.
— Глянь на себя! — кричал он. — Разжирела, как корова!
Марине оставалось лишь твердить: «Ради ребёнка». В грудной палате, когда малыш родился в апреле — тонкий, маленький — она плакала от счастья.
— Привет, мой мальчик, — шептала она. А он спал мирно, с тонкими ручками.
Алексей пришёл пьяный, услышал: «Всё не от меня», — и буркнул:
— Не похож на меня.
Это стало его любимым обвинением.
Первый удар по сыну — за пролитое молоко. «Это ребёнок», кричал в себе Марина, когда выносила малыша из дома и ушла, оставив всё, что знала, и всё, что было.
Побег
Собрав одну сумку, она взяла ребёнка и ушла в ночь. К матери не шла — той было всё равно.
Ночь они провели на вокзале. Мальчик спал на её руках, она смотрела на расписание поездов и думала: может, уехать. Но денег не было.
С утра — социальное учреждение и направление в приют для матерей с детьми. Три месяца — казалось вечностью.
Новая жизнь
В приюте было тесно, но тихо. Марина убирала подъезды, вечерами мыла посуду в кафе. Денис оставался с соседкой, Валентиной, у которой трое своих детей. Она помогала, брала немного оплату. Так они откладывали на квартиру.
Она мечтала: «Потерпи, сынок. Скоро у нас будет дом, и никто не обидит нас».
Он рос тихим ребёнком, обнимал её ногами после работы — забывались усталость и боль. Два сердца поменялись судьбой.
Через пять лет
Съёмная комната с облупившимися обоями, но своя. Денис от школы до труда вместе с мамой. Но в его взгляде иногда появлялась злоба, не по‑детски жестокая.
В третьем классе он подрался с одноклассником, сломал ему нос, оправдываясь: «Он первый сказал, что мы нищие!»
Марина пыталась объяснить словами. Он ответил:
— Взрослых не волнует.
Она не нашла, что сказать, потому что понимала: он прав.
Владимир
На родительском собрании она познакомилась с Владимиром — занудным бухгалтером, тихим, добрым. Любил театр, чтение. Он предложил сходить на спектакль.
После третьей встречи он нежно поцеловал её, и она поняла: это шанс на другое счастье. Но сын встретил тихо:
— Нам и вдвоём хорошо.
Постепенно между ними возник разлад: сын всё видит, слышит, запоминает. И разговор о Владимире закончился расставанием.
Подросток
К четырнадцати Денис сменил голос, начал приходить домой поздно. Запах сигарет. Он требовал деньги, толкал маму в ответ на отказ. Один раз до стены. Она плакала в тишине ночи.
Эдгар и конфликт
В интернете Марина встретила Эдгара из Германии. Подарил планшет мальчику, духи маме. Но Денис холодно принял подарок.
Через три дня — предложение переехать в Германию. Он говорил о новом начале, о школе, перспективах.
Разговор за ужином. Ответ Дениса был жесток:
— Ты хочешь меня бросить?
Тарелка полетела в стену. Он ушёл. Эдгар услышал «нет». А боль разверзлась между ними сильнее.
Домашний тиран
К шестнадцати он стал «домашним тираном». Грубый, требующий, каждый промах становился сценой.
Марина читала психологию, шла на консультации, но границ, когда сын способен сломать квартиру яростью, тяжело удержать.
Точка невозврата
В магазине он толкнул её при людях, она упала. Прохожие возмутились. Продавщица предложила вызвать полицию. Она отказалась. Уже поняла — это не недоразумение.
Бабушка
Архивная фигура матери, когда-то отвергшая внука, внезапно примкнула. Денис начал жить с ней. Слова «Ты не так!» звучали как нож по сердцу.
Однажды Марина поехала к матери, заявила, что сын избил её. Та ответила: «Тебе не стараться — он виноват».
Уход сына
Он объявил, что уезжает к бабушке:
— Тебя достало нытьё.
Смотрел с таким презрением, что дух захватывало.
Она осталась в пустой квартире. Пахло сигаретами, его сумкой. «Вернётся, когда поймёт…»
Одиночество
Она ждала звонка, готовила на двоих, он не пришёл, не звонил. На работе замечали: «Вы как тень». А она повторяла:
— Я плохая мать, не справилась.
Звонок
В три ночи раздался звонок.
— Вы Марина Ивановна?
— Ваш сын задержан. Подозревается в убийстве матери — вашей матери, Любови Ивановны Семёновой.
Комната поплыла. Слова в ушах не складывались. Он убил бабушку.
Следователь рассказывал детали, но она слышала лишь плотный шум. Холодный удар табурета.
Затрещало сердце.
Следствие
Артёма привели в наручниках. Она пыталась подойти, но конвой запретил.
Он лишь спокойно сказал «Привет, мам». Без эмоций, словно устав от эмоций.
— Почему? — её голос дрожал.
— Я психанул. Она меня достала.
Слова резали, как нож.
Суд
Поручение адвоката — смягчение по тяжёлому детству, тяжелая судьба.
Но судья вынес приговор: девять лет строгого режима.
Он даже не шелохнулся. Лишь взгляд — ледяной, пустой.
Колония
Первое свидание назначили через месяц. Она подготовила всё: носки, письмо, шоколад.
Сцена — железные стены, запах хлорки, его бледное лицо.
— Как ты?
— Нормально.
— Бьют?
— Это зона. Тут так принято.
Молчание между ними стало холодным.
Она сказала: я люблю тебя. Он только кивнул: «Я знаю».
Письма
Каждую неделю писала: о погоде, работе, фильмах. Он отвечал: «Спасибо. Всё нормально. Нет шоколада — меняю на сигареты».
Она наклеила его детские фото повсюду. Там он улыбается — тот мальчик где‑то исчез.
Отказ
На втором году он перестал приходить. Психолог объяснил: «Он считает, что вы предали. Вы жили ради него, а не вместе».
На третий год пришло письмо: он просит не приезжать.
Она приехала — но на проходной развернули.
Под февральским снегом плакала. «Буду ждать», — шептала.
Эпилог
Материнское сердце не знает слова «нет». Не умеет разлюбить, отвернуться, забыть. Даже когда дитя превращается в чужого. Даже когда оно отвергает. Даже когда убивает — не тебя, так твою душу.
Она продолжает вязать носки, писать письма. Осталось шесть лет, две тысячи дней ожидания.
Ночами снится мальчик с разбитыми коленками: бегущий рыцарь, смотрящий на мать и смеющийся. И она просыпается, мокрая от слёз, зная: того мальчика больше нет. Может, и не было никогда.
Но материнское сердце ждёт. Оно не умеет иначе.
