Лена проснулась от того, что Вовка снова закашлялся. Не открывая глаз, она потянулась к тумбочке — три часа ночи. В комнате пахло сыростью и перегаром. Вчера мать снова пришла под утро.
— Лен, водички, — прохрипел братишка.
Она босиком прошлёпала на кухню. В раковине громоздилась немытая посуда, на столе — окурки в блюдце. Лена машинально собрала их в кулёк, сполоснула блюдце. Налила воды из чайника — кипячёной, остывшей. Вовке всего семь, а кашляет как старик.
В детской спали вповалку: Вовка с Мишкой на раскладушке, Катька на диване. Лена поправила на сестрёнке одеяло — сбросила во сне, небось замёрзла. Та даже не проснулась, только подтянула коленки.
— Лен, а мама придёт? — Вовка сделал несколько жадных глотков.
— Давай спи. Утром придёт.
Она уже хотела вернуться к себе — завтра контрольная по алгебре, — когда услышала грохот в коридоре. Мать.
— Где тут свет, чёрт возьми… — Римма пошарила по стене, сбила вешалку. — Лена! Ленка, сучка, где ты?
Лена быстро прикрыла дверь в детскую. Она вышла навстречу.
— Тише, мам. Дети спят.
— А-а-а, явилась! — Римма покачнулась, вцепилась в косяк. — Хозяйка! Все тут… все решаешь!
От матери разило перегаром и чужими сигаретами. Помада размазана, на щеке — след от чьей-то ладони. Лена отвела взгляд.
— Иди спать, мам. Я постелю тебе.
— Не нужны мне твои… постели! — Римма ткнула в нее пальцем, промахнувшись. — Думаешь, умная? В школе одни пятерки… А я знаю! Знаю я!
Лена устало прислонилась к стене. Сколько раз уже так было. Сколько можно.
— Что знаете, мам?
— Гуляешь с парнем! Мы тебя видели! Стояли у магазина… обнимались!
Сердце ухнуло вниз. Данила. Как она узнала?
— Мам, это не…
— Заткнись! — Римма замахнулась, но рука соскользнула по стене. — Шлюха! В кого ты такая? В своего отца… гада!
Из детской донёсся испуганный плач Катьки. Лена бросилась к двери, но мать преградила ей путь.
— Куда! Стой здесь! Нам нужно поговорить!
— Мам, Катя плачет…
— Пусть плачет! Пусть знает, какая у нее сестра! Б…!
Это слово ударило её, как пощёчина. Лена отшатнулась. В глазах защипало, но она не дала слезам пролиться. Не при ней. Никогда при ней.
— Собирай вещи! — Римма ухватилась за дверную ручку, чтобы не упасть. — Чтобы к утру духу твоего здесь не было! Иди к своему… студенту! Раз такая взрослая!
— Мам, ты что… Куда я пойду? А дети?
— Не твоё дело! Моя забота! Мои дети!
Римма толкнула дверь в детскую. Катька сидела на диване и растерянно тёрла глаза. Мишка с Вовкой жались друг к другу на раскладушке.
— Мам-м-ма? — Катя потянулась к матери.
— Не подходи! — Римма попятилась. — Все… все вы тут… против меня!
Она выбежала из комнаты и хлопнула дверью своей спальни. Через секунду оттуда донеслись приглушённые рыдания.
Лена присела на корточки рядом с Катькой.
— Все хорошо, малышка. Мама просто устала.
— Лен, ты правда уйдёшь? — Вовка смотрел огромными испуганными глазами.
— Я никуда не уйду. Спите.
Она укрыла их, выключила свет. В своей комнатке — полтора на два метра, бывшей кладовке — она села на кровать. Руки дрожали. Куда идти? К кому? У Данилы общежитие, туда нельзя. Подружек толковых нет — некогда было дружить, всё время с детьми.
За стеной уже храпела мать. Лена тихо собрала в старую спортивную сумку самое необходимое: две смены белья, учебники, тетради. Аккуратно сложила школьную форму. Постояла над сумкой. Потом достала из-под подушки маленькую фотографию — она с Данилой у фонтана в городском парке. Он смеется, а она смущенно прячет лицо у него на плече. Счастливые.
Они познакомились всего две недели назад. Он приезжал к бабушке на выходные, они встретились у магазина — Лена покупала молоко для Катьки. Она уронила кошелёк, он поднял. Банально до слёз. А потом провожал до дома, рассказывал об университете, о том, как хочет стать инженером. У него добрые глаза, тёплые руки. Впервые в жизни Лена почувствовала себя не матерью троих детей, а просто девчонкой. Пятнадцатилетней девчонкой, которой тоже хочется гулять по вечерам, а не проверять уроки.
На кухне она написала записку: «Каша в холодильнике, разогреть. Катьке дать сироп от кашля, по чайной ложке. Вовке — таблетку после еды. В школу их отведет тетя Зоя, я договорилась».
Тетя Зоя… Может, к ней?
Лена тихо вышла из квартиры. На лестничной площадке постояла, прислушалась. Тишина. Спустилась на этаж ниже, постучала.
— Кто там? — голос сонный, встревоженный.
— Тётя Зоя, это я, Лена.
Дверь открылась. Соседка в ночной рубашке, седые волосы растрепаны.
— Ленушка? Что случилось? Который час?
И тут Лена не выдержала. Слезы, которые она сдерживала, хлынули потоком. Тетя Зоя молча обняла ее и втащила в квартиру.
— Ну-ну, моя девочка. Что там у вас?
В маленькой кухне пахло валерьянкой и укропом — тётя Зоя вечно заваривала что-нибудь от своего давления. Она усадила Лену за стол, поставила чайник.
— Мама… выгнала меня. — Лена вытерла лицо рукавом. — Сказала, чтобы я ушла к утру.
— Опять напилась?
Лена кивнула.
— А из-за чего на этот раз?
— Узнала… про Данилу. Что мы встречаемся.
Тётя Зоя налила чай, пододвинула сахарницу.
— Данила — это который к Марье Петровне приезжает? Такой высокий, вежливый?
— К бабушке его, да. Он… он хороший, тётя Зоя. Мы просто иногда гуляем. Он рассказывает про учёбу, даёт почитать книжки…
— Знаю, знаю. Видела вас на днях. Хороший парень, из приличной семьи. Его мать, Тамара Ивановна, врач в районной больнице. Уважаемый человек.
Лена подняла глаза:
— Вы ее знаете?
— А как же. Она моего Кольку оперировала, когда у него аппендицит случился. Золотые руки. И человек… душевный. Не то что некоторые — задерут нос и пройдут мимо.
Тётя Зоя помолчала, отпила чаю.
— Вот что я тебе скажу. Утро вечера мудренее. Ложись у меня на диване, а утром посмотрим. Римка проспится — и всё забудет. Не в первый раз ведь.
— Нет, тётя Зоя. Она… она серьёзно. И правильно, наверное. Что я там делаю? Не мать, не сестра… так, бесплатная прислуга.
— Ну что ты такое говоришь! — тетя Зоя всплеснула руками. — Без тебя они там с голоду умрут! Ты же знаешь.
— Знаю. — Лена уставилась в чашку. — Потому и не могу уйти. А жить… так больше не могу. Сил нет.
Они сидели молча. За окном начинало светать. Где-то прокричал петух — у Семеновых во дворе держали кур.
— А знаешь что, — тётя Зоя вдруг встрепенулась. — Поедем-ка мы с тобой к Тамаре Ивановне. Объясним ситуацию. Она женщина понимающая, может, что посоветует. А заодно и с Данилой твоим поговорит — чтобы знал, во что ввязывается.
— Тётя Зоя, не надо! Стыдно же…
— Чего стыдиться? Что у тебя мать пьёт? Так это не твоя вина. Что детей растишь? Так это тебе в плюс, а не в минус. Собирайся, поедем. Автобус через час.
Дом Тамары Ивановны стоял на окраине районного центра — добротный, кирпичный, с резными наличниками. Во дворе — ухоженный сад, беседка, увитая виноградом. Лена замерла у калитки.
— Может, не надо? Еще рано…
— Самое время. Тамара Ивановна рано встает, я знаю. — Тетя Зоя решительно толкнула калитку.
На крыльцо вышла женщина лет пятидесяти — статная, с гладко зачесанными волосами, в простом домашнем платье. Лицо усталое, но взгляд внимательный, добрый.
— Зоя Николаевна? — удивилась она. — Что-то случилось?
— Тамара Ивановна, простите, что так рано. Тут дело… семейное. Можно поговорить?
Тамара Ивановна перевела взгляд на Лену — та стояла, сжимая ручки сумки, готовая в любой момент развернуться и убежать.
— Конечно, проходите. Я как раз заварила чай.
В доме пахло свежей выпечкой и кофе. Просторная кухня, белая скатерть, на подоконниках — фиалки в горшках. Лена села на краешек стула, боясь к чему-нибудь прикоснуться.
— Это Лена, — представила тётя Зоя. — Она… в общем, ваш Данила с ней встречается.
Тамара Ивановна подняла брови:
— Вот как? Данила мне не говорил.
— Мы… мы знакомы всего две недели, — выдавила Лена. — Ничего такого… просто гуляем.
— Понятно. — Тамара Ивановна налила чай, пододвинула вазочку с печеньем. — И в чем проблема?
Тетя Зоя вздохнула:
— Проблема в том, что мать Лены — Римма Степановна, может, вы знаете, — выгнала девочку из дома. Из-за Данилы. А Лена там одна с тремя младшими…
— Римма… это та, что работает в магазине? — Тамара Ивановна нахмурилась. — Да, я слышала. И что теперь?
Лена вскинулась:
— Ничего! Извините, что побеспокоили. Я сама разберусь. Просто тётя Зоя решила… Передайте Даниле, что мы больше не будем встречаться. Чтобы он не искал.
Она встала, но Тамара Ивановна жестом остановила её:
— Сядь. Никуда ты в таком состоянии не пойдёшь. Во-первых, нормально попьёшь чаю — смотреть страшно, бледная как полотно. Во-вторых, расскажешь всё по порядку. А там посмотрим.
В ее голосе было что-то такое — спокойное, уверенное, материнское, — что Лена села обратно. И рассказала. Про мать, про детей, про то, как бросила школу искусств, потому что некому было сидеть с Катькой. Про то, как по ночам делает уроки, потому что днем — стирка, готовка, уборка. Про Данилу, который впервые в жизни смотрит на нее не как на бесплатную няньку, а как на девушку.
Тамара Ивановна слушала молча, лишь иногда кивая. Когда Лена закончила, в кухне повисла тишина.
— М-да, — наконец сказала хозяйка. — История, конечно… Но знаешь, что я тебе скажу? Моя бабушка, царство ей небесное, любила повторять: «Бог дал ребёнка — Бог и путь укажет». Ты пока оставайся здесь. Есть свободная комната, бывшая Данилина — он теперь в общежитии живёт, домой только на выходные приезжает. А там посмотрим.
— Я не могу! — Лена вскочила. — Что скажут люди? Что вы подумаете?
— А что я должна думать? Что пятнадцатилетняя девочка растит троих детей вместо матери? Что эта же девочка учится на одни пятёрки, несмотря ни на что? Что мой сын нашёл себе девушку с золотым сердцем? Вот что я думаю.
Лена опустилась на стул. По щекам потекли слезы — уже во второй раз за утро.
— Ну-ну, — Тамара Ивановна встала и обняла ее за плечи. — Поплачь, тебе станет легче. А потом умоешься, позавтракаешь и ляжешь спать. Вид у тебя такой, что хоть в больницу клади.
Комната Данилы оказалась светлой и уютной. На стенах — карты, чертежи, фотография «Его университетской группы», — пояснила Тамара Ивановна. На столе — стопка книг, в углу — гитара.
— Располагайся. В шкафу чистое белье, полотенце в ванной. Отдыхай.
Лена осталась одна. Села на кровать, огляделась. Всё чужое, но почему-то не страшно. Спокойно. Впервые за долгие месяцы — спокойно.
Она проснулась от голосов за дверью. Мужской — взволнованный, и женский — спокойный, рассудительный.
— Мам, ты что, с ума сошла? Привела домой… кого?
— Не кого, а Лену. Твою девушку, между прочим.
— Она не моя… То есть… Мам!
— Вот что, сынок. Сейчас ты успокоишься, умоешься и пойдешь на кухню. Там тебя ждет обед и серьезный разговор. И не вздумай сбежать — я все равно тебя найду.
Шаги удалились. Лена подтянула колени к груди. Что теперь будет? Данила, наверное, в ужасе. Какая девушка? Две недели погуляли — и вот, пожалуйста, уже живёт в его доме.
Она тихо вышла из комнаты. На кухне Данила сидел над тарелкой супа, растерянный, взъерошенный. Увидев Лену, он вскочил:
— Лен! Что случилось? Мама сказала… твоя мать…
— Выгнала. — Лена села напротив. — Из-за тебя. Узнала, что мы встречаемся.
— Черт! — Данила провел рукой по волосам. — Лен, прости. Я не думал…
— Это не твоя вина. Она бы всё равно нашла повод.
Тамара Ивановна поставила перед Леной тарелку:
— Ешь. И вы оба — не дергайтесь. Лена поживет у нас, пока ситуация не разрешится. Данила, ты в курсе ее семейного положения?
— В общих чертах…
— Тогда слушай подробности. — И Тамара Ивановна вкратце пересказала утренний разговор. — Так что теперь думай. Готов ты к такой ответственности или нет.
Данила смотрел на Лену. Она не поднимала глаз и ковырялась ложкой в тарелке.
— Мам, при чем тут ответственность? Мы просто…
— Просто — это когда у людей нет троих детей на руках и пьющей матери. А тут — не просто. Тут либо серьезно, либо никак. Решайте.
Она вышла, оставив их наедине. Они долго молчали.
— Лен, — наконец заговорил Данила. — Я… я не знал, что все так серьезно. С детьми, с матерью…
— Теперь знаешь. — Лена встала. — Спасибо твоей маме, но я, наверное, пойду. Тётя Зоя приютит меня.
— Стой! — Он поймал ее за руку. — Дослушай. Я не это хотел сказать. Я хотел… Господи, как же сложно! Лен, ты мне нравишься. Очень. С первого дня, как я тебя увидел. И дело не в том, что у тебя там дети или мать. Дело в тебе. Ты… настоящая. Понимаешь?
Лена подняла на него глаза. Он смотрел серьезно, без улыбки.
— Не понимаю.
— Другие девчонки всё время притворяются. Строят из себя то одно, то другое. А ты — ты просто живёшь. Делаешь то, что должна. Не ноешь, не жалуешься. Я таких не встречал.
— Дурак ты, — всхлипнула Лена. — Какая я настоящая? Я уставшая, замученная…
— Настоящая. — Он притянул ее к себе и неловко обнял. — И моя мама права. Либо серьезно, либо никак. Я за серьезно.
Первые дни в доме Тамары Ивановны были странными. Лена просыпалась — и не слышала детского кашля. Идёшь на кухню — а там уже накрыт завтрак. Садилась делать уроки — и никто не дёргал, не просил помочь, поиграть, почитать.
— Отдохни, — говорила Тамара Ивановна. — На тебе лица нет.
Но Лена не могла отдыхать. Каждый вечер она бегала домой — проверить детей. Римма делала вид, что ее нет. Зато дети висли на ней гроздьями:
— Лена, вернись! Нам без тебя плохо!
— Мама совсем не готовит. Мы уже третий день едим сосиски.
— А Катька вчера описалась, и мама накричала на неё…
Лена готовила ужин, проверяла уроки, укладывала детей спать. А потом возвращалась к Тамаре Ивановне. Та ничего не спрашивала, только вздыхала.
На выходные приехал Данила. Они гуляли по осеннему парку, шуршали листьями.
— Знаешь, что сказала мама? — Данила пинал каштан. — Что я должен определиться. Что с тобой — это не игрушки. Это сразу семья, дети, ответственность.
Лена остановилась:
— Она права. Тебе это не нужно. У тебя впереди вся жизнь — учёба, карьера. А тут…
— А тут — ты. — Он взял ее за плечи. — Лен, не решай за меня. Да, сложно. Да, рано. Но разве любовь спрашивает, вовремя она пришла или нет?
— Какая любовь? Мы знакомы две недели…
— Три. И я уже не представляю, как жил без тебя. Как не ждал выходных, чтобы приехать. Как не думал о том, что ты там одна со всеми своими проблемами…
Он говорил сбивчиво, путался в словах, краснел. Лена смотрела на него и думала: неужели это правда? Неужели кто-то может полюбить ее — не красавицу, не хохотушку, а уставшую девчонку с вечными заботами?
— Я тебя не тороплю, — Данила отпустил ее плечи. — Просто… не гони меня. Ладно?
Она кивнула. Что тут скажешь?
Потом была зима. Трудная, снежная. Римма запила по-чёрному. Соседи вызывали скорую, увозили в больницу. Тамара Ивановна — уже не Тамара Ивановна, а просто мама Тома — ездила в опеку, что-то доказывала, объясняла.
— Временная опека, — объявила она в январе. — Детей определят к тебе под временную опеку. Будете жить здесь все вместе, пока Римма не одумается.
Лена расплакалась прямо в коридоре опеки. Она обнимала маму Тому и не могла остановиться:
— Спасибо… спасибо…
— Ну что ты, доченька. — Тамара Ивановна гладила ее по голове. — Все будет хорошо. Вот увидишь.
Дети переехали с восторгом. Катьке выделили маленькую комнатку рядом с Лениной, а мальчишкам — бывший кабинет.
— Ух ты, у нас теперь свой дом! — Вовка носился по комнатам. — И сад! И собака!
Дети сразу полюбили собаку — старого спаниеля Дружка. А он полюбил их — спал по очереди у каждого в ногах.
Тамара Ивановна управлялась с новой большой семьёй легко и споро. Утром — каша для всех, сборы в школу, проверка портфелей. Днём — работа в больнице. Вечером — ужин на восемь персон (включая вечно голодного Данилу, который теперь приезжал каждые выходные).
— Как вы всё успеваете? — спрашивала Лена.
— Привычка, доченька. Я ведь сама из многодетной семьи. Нас было семеро.
Доченька. Это слово грело больше, чем печка в гостиной. Лена никогда не была ничьей доченькой. Даже родная мать называла ее только по имени. А тут…
Весной случилось ЧП. Римма вышла из больницы и устроила скандал:
— Верните детей! Это мои дети!
Стояла у ворот и кричала на всю улицу. Соседи выглядывали из окон.
— Римма Степановна, успокойтесь, — Тамара Ивановна вышла на крыльцо. — Дети в школе. Вечером приедут — поговорите.
— Не нужны мне ваши разговоры! Лена! Ленка, выходи, дрянь!
Лена стояла за занавеской и смотрела на мать. Та похудела, осунулась. Но глаза — злые, колючие.
— Не выходи, — мама Тома положила руку ему на плечо. — Сейчас нельзя. Пусть успокоится.
Римма ушла, пообещав вернуться с милицией. Не вернулась. Через неделю снова запила. Через месяц — снова больница.
— Может, съездим к ней? — спрашивала Лена.
— Съезди, — кивала мама Тома. — Она всё-таки мать.
Но в больнице Римма отворачивалась к стене:
— Ты мне не нужна. Предательница.
Лена вышла из палаты и заплакала в коридоре. Почему нельзя любить всех? Почему нужно выбирать?
К лету Данила закончил третий курс. Он вернулся с красным дипломом за отличную учёбу и с новостью:
— Мам, Лен, садитесь. Мне нужно с вами поговорить.
Они сели за стол в беседке. Вокруг жужжали пчелы, пахло жасмином.
— В общем, так. — Данила нервничал и теребил скатерть. — Я всё продумал. Осенью подам документы на заочное. Буду работать и учиться.
— Зачем? — удивилась мать. — У тебя же есть стипендия, общежитие…
— Затем, что я хочу жениться. — Он посмотрел на Лену. — Если она согласится.
Лена выронила чашку. Та покатилась по столу, оставляя чайный след.
— Данил, ты что… Мне же всего семнадцать…
— Ну и что? Подождём год, распишемся. Но обручиться можно сейчас. Мам?
Тамара Ивановна смотрела на них — молодых, растерянных, влюблённых.
Что тут скажешь? Благословляю. Но, Данила, с заминкой.
Не спеши с очным обучением. Доучись нормально. А работать… что ж, летом можно подработать. Твой отец, царство ему небесное, тоже подрабатывал, когда был студентом.
— Мам, я серьезно. Я хочу, чтобы у нас с Леной был свой дом. Чтобы дети…
— Дети никуда не денутся. Пока живите здесь. Места хватит всем.
Лена сидела, не поднимая глаз. Замуж. За Данилу. Это же сон? Это не может быть правдой?
— Лен? — Данила взял ее за руку. — Ты молчишь.
— Я… я не знаю, что сказать.
— Скажи «да».
Она подняла глаза. Он смотрел серьезно, по-взрослому. Уже не мальчик-студент, а мужчина, готовый взять на себя ответственность.
— Да, — прошептала она.
Вечером дети устроили праздник. Катька нарисовала открытку «Ура! У нас будет настоящий папа!». Мальчишки принесли полевых цветов — нарвали на пустыре.
— Лен, а мы теперь всегда будем вместе? — Вовка прижался к сестре.
— Всегда, малыш. Обещаю.
Лена окончила школу с золотой медалью. На выпускном она была в платье, которое сшила мама Тома, — простом, но красивом. Данила кружил ее в вальсе, а учителя перешептывались: «Надо же, а мы думали, что она бросит школу».
Не бросила. Поступила в педагогический — на заочное, как и Данила. Днём работала в детском саду помощником воспитателя, вечером училась. Дети подросли, помогали по дому. Катька научилась готовить простые блюда, мальчишки — колоть дрова и носить воду.
Свадьбу сыграли скромно, в августе. Были только самые близкие — тётя Зоя, несколько однокурсников Данилы, учитель Лены. Римму позвали — она не пришла. Прислала через соседку записку: «Живите как знаете».
— Не расстраивайся, — мама Тома поправила фату на Лене. — Она ещё одумается. Время лечит.
Но время шло, а Римма не одумывалась. Пила, скандалила, меняла работу. Дети к ней не рвались — привыкли к новой жизни, к порядку, к тому, что их любят.
А потом родилась Томочка. Маленькая, крикливая, с тёмными волосами — вся в Данилу. Лена не могла на неё наглядеться:
— Моя дочка. Моя родная дочка.
— Наша, — поправлял Данила. — И назовем ее Тамарой. В честь бабушки.
Мама Тома расплакалась:
— Дети, ну что вы… Какая я бабушка? Мне всего пятьдесят…
— Самая лучшая бабушка, — Лена обняла ее. — Мама. Спасибо тебе за все.
Годы летели быстро. Данила окончил институт, устроился в проектную контору. Лена получила диплом, но в школу не пошла — открыла маленький магазин детских товаров. Мама Тома помогла с первоначальным капиталом:
— Это не одолжение, это подарок. Крутись, доченька.
Магазин процветал. Лена знала, что нужно молодым мамам, — сама через это прошла. Она грамотно подбирала товар, консультировала, давала советы. Через год она открыла второй магазин, потом третий.
— Ты у нас бизнес-леди, — смеялся Данила. — Может, мне к тебе в подчинённые пойти?
— Не смеши. Нам очень нужна твоя зарплата.
Младшие подросли. Катька поступила в медицинский — пошла по стопам мамы Томы. Мальчишки выбрали технические специальности. Все жили дружно, по воскресеньям собирались за большим столом.
И вот — открытие нового магазина. Большого, красивого, в центре города. Лена волновалась:
— Мам, а вдруг не получится? Вдруг я зря…
— Не зря, — мама Тома поправила ей воротник. — Ты молодец. Мы гордимся тобой.
Народу собралось много. Деловые партнеры, друзья, знакомые. Священник освятил помещение. Данила перерезал красную ленточку.
— Дорогие друзья! — Лена вышла к микрофону. — Спасибо, что пришли поддержать. Этот магазин — не просто бизнес. Это мечта, которая сбылась благодаря моей семье. Моему мужу Даниле, который верил в меня. Моим братьям и сестре, которые помогали и поддерживали. И, конечно, моей маме — Тамаре Ивановне, которая научила меня главному: никогда не сдаваться.
Зал зааплодировал. Мама Тома вытирала слезы. И тут Лена увидела ее.
Римма стояла у дальней стены — постаревшая, в поношенном пальто. Она смотрела на дочь, на праздничную толпу, на большой портрет счастливой семьи у входа.
Лена запнулась, но продолжила:
— Сегодня здесь много тех, кто помогал мне на этом пути. И я хочу сказать спасибо моей маме за то, что она научила меня быть сильной. Спасибо, мама.
Она смотрела на Тамару Ивановну. Та улыбнулась и послала воздушный поцелуй.
Римма развернулась и пошла к выходу. Медленно, ссутулившись, не оглядываясь. Лена сделала шаг к ней — и остановилась. Что сказать? Чем помочь человеку, который не хочет помощи?
— Лен, ты идешь? — Данила тронул ее за плечо. — Гости ждут.
— Иду.
Она оглянулась ещё раз. Римма уже вышла на улицу. Через стеклянную дверь было видно, как она идёт по тротуару — одинокая фигура в осеннем городе.
— Все в порядке? — спросил Данила.
— Да. Все хорошо.
И это была правда. Потому что семья — это не только кровные узы. Это те, кто рядом в трудную минуту. Кто поддержит, не осудит, поможет встать на ноги.
Лена вернулась к гостям. Томочка — уже большая, пятилетняя — подбежала к ней:
— Мама, можно я тоже скажу?
— Конечно, солнышко.
Данила взял дочку на руки и поднёс к микрофону:
— Я хочу сказать, что моя мама — самая лучшая! И моя бабушка тоже! И папа! И все-все-все!
Зал рассмеялся. Лена обняла дочь, поцеловала её в макушку. Жизнь продолжалась. Хорошая, правильная жизнь, которую она построила сама. С помощью тех, кто стал ей настоящей семьёй.
А Римма… Римма больше не вспоминала о дочери. Соседи говорили, что после того дня она бросила пить. Устроилась сторожем в школу. Жила тихо, ни с кем не общалась.
Иногда Лена думала: может, съездить? Поговорить? Но потом смотрела на своих детей — родных и приёмных, — на мужа, на маму Тому и понимала: у каждого свой выбор. И свой путь.
Ее путь был здесь. С теми, кто по-настоящему ее любит.
