— Я так больше не могу! — Оксана швырнула свой школьный рюкзак на пол прямо в прихожей. — Мне до смерти надоели твои бесконечные «сядь за уроки», «не забудь убрать в комнате», «почему опять опоздала»! Павел прав — ты просто домашний тиран!
Лариса Петровна стояла у кухонного стола, неподвижно. Усталость последних тяжёлых месяцев наложила отпечаток на её лицо, глубокие складки залегли вокруг глаз. В свои тридцать пять лет она выглядела гораздо старше.
— Оксана, успокойся, пожалуйста. Давай попробуем поговорить спокойно…
— Не хочу я разговаривать! — тринадцатилетняя девочка топнула ногой. — Завтра же утром перееду жить к папе. Он сказал, что там я смогу жить как нормальный человек, а не как в тюремном заключении!
— Хорошо, — тихо сказала Лариса. — Если это твоё окончательное решение.
Всего полгода назад Лариса Петровна была уверена, что самое страшное и трудное в её жизни уже осталось позади. Десять лет брака с Павлом Ивановичем научили её не питать никаких иллюзий. Сначала он был очаровательным мужчиной с мягким характером и добрым взглядом. Потом он стал безработным мечтателем, который всё ещё «ищет себя». А затем — просто мужчиной, который возвращался домой нетрезвым и слёзно обещал, что завтрашний день точно всё изменит.
Она работала заведующей складом в строительной фирме, полностью вела домашнее хозяйство, воспитывала дочь и, самое главное, верила, что её безграничная любовь сможет всё победить. Пока не осознала горькую правду: любовь без взаимной ответственности — это красивая, но совершенно пустая обёртка.
Развод затянулся на целых полгода. Павел Иванович, который никогда не мог вовремя забрать дочь из школы, вдруг превратился в образцового отца в глазах работников суда. Он приходил на заседания идеально трезвым, в отглаженной рубашке и произносил правильные, трогательные слова о том, как сильно он любит Оксану. А Лариса Петровна выглядела как злая, агрессивная мать — требовательная, строгая, постоянно хмурая.
«Мама стала какой-то очень злой», — сказала тогда Оксана психологу. И Лариса Петровна не смогла объяснить, что эта «злость» на самом деле была измотанной усталостью от того, что ей приходится быть сильной за двоих.
— Папуля! — Оксана бросилась в объятия Павла Ивановича, который ждал её возле подъезда, небрежно прислонившись к старенькому «Ланосу». На нём была потёртая джинсовая куртка, и он улыбался той самой, убийственно обаятельной улыбкой, которая когда-то так покорила Ларису Петровну.
— Ну всё, моя принцесса, теперь мы наконец-то заживём по-человечески, — он хитро подмигнул дочери. — Никаких скучных, занудных правил. Захочешь — смотри боевики до самого утра, захочешь — ешь мороженое на ужин.
Лариса Петровна наблюдала из окна, как они уезжают. Оксана даже ни разу не обернулась.
В опустевшей квартире наступила мёртвая тишина. Тринадцать лет назад она мечтала о таких вечерах, когда можно было просто сидеть с чашкой чая и ни о ком не думать, кроме себя. Теперь эта тишина давила, как вакуум.
Первые две недели Оксана звонила редко, но её голос звучал невероятно счастливо:
— Мам, мы вчера до полтретьего утра смотрели ужастики! А сегодня папа разрешил вообще не идти в школу, сказал, что один пропущенный день ничего не решит.
— А домашние задания ты делаешь? — не выдержала Лариса Петровна.
— Ой, мам, только не начинай снова читать мне свои нудные нотации!
Павел Иванович жил в небольшой однокомнатной квартире на окраине Житомира. Работал, где придётся: то грузчиком, то на стройке, а то и вовсе неделями просиживал дома. Но для Оксаны он был настоящим героем — взрослым, свободным человеком, который понимал, что школа — не самое главное в жизни, а главное — это полная, ничем не ограниченная свобода.
Лариса Петровна старалась не вмешиваться. Каждый вечер она ловила себя на том, что автоматически смотрит на часы ровно в девять вечера — в то время, когда обычно проверяла уроки дочери. Теперь в это время она просто сидела на кухне и пила чай.
Первый тревожный звонок от классного руководителя раздался через месяц:
— Лариса Петровна, Оксана уже две недели не посещает занятия. Мы, к сожалению, не можем связаться с её отцом — он не отвечает на наши звонки.
— Я обязательно поговорю с ней, — устало ответила Лариса Петровна, хотя отлично понимала, что права голоса у неё теперь нет.
Когда она позвонила Оксане, та раздражённо отчеканила:
— Опять? Папа сказал, что школа — это вообще пережиток прошлого. Он учит меня жизни дома, и это гораздо важнее какой-то там алгебры.
— А на родительское собрание он собирается?
— Конечно! Он же не такой зануда, как ты. Он им всё отлично объяснит.
Павел Иванович действительно явился на родительское собрание. Он был в рваных джинсах, от него слегка веяло пивом, но он всё ещё широко улыбался. Он рассказал учителям о том, что традиционная система образования убивает в детях индивидуальность, что Оксана — особенная девочка, которой необходим индивидуальный подход.
Евгения Викторовна, классный руководитель, была очень опытным педагогом. Она повидала множество разных родителей и умела читать между строк.
— Павел Иванович, — сказала она ему после собрания, — а что Оксана ест дома? Мы заметили, что она сильно похудела.
— Ест, что сама захочет, — бодро ответил он. — Никакого принуждения. Свобода во всём!
— А если вдруг заболеет?
— Не заболеет. У неё очень хороший иммунитет.
Оксана заболела в начале декабря. Обычная простуда очень быстро переросла в сильный бронхит — видимо, сказалось отсутствие тёплой одежды и горячих, нормальных обедов. Павел Иванович совершенно растерялся. Он умел быть «праздничным» папой — дарить дорогие подарки, разрешать всё то, что запрещала мать, рассказывать весёлые байки. Но сидеть у постели больного ребёнка, постоянно измерять температуру, давать лекарства по часам — это было не для него.
— Пап, мне очень плохо, — хрипло сказала Оксана.
— Ну… полежи пока, детка. Я сейчас сбегаю в аптеку.
Он пошёл в аптеку, но по дороге встретил старого друга, и о больной дочери он вспомнил только поздним вечером.
— Извини, принцесса, я немного припозднился. Как ты себя чувствуешь?
— Температура поднялась, — пожаловалась девочка. — И есть хочется, но готовить совсем нет сил.
— Закажем пиццу!
— Пап, при бронхите нельзя острое…
— А, ну тогда… м-м-м… а что вообще можно?
Оксана поняла, что отец совершенно не имеет представления, чем нужно кормить больного ребёнка. Впрочем, здоровый ребёнок в последний месяц тоже питался в основном пельменями и бутербродами.
К концу декабря деньги у Павла Ивановича полностью иссякли. Последнюю работу он бросил ещё в октябре — начальник оказался «ненормальным типом», который требовал приходить вовремя и не пить на рабочем месте. Пособие по безработице он не получал — оформлять бумаги было лень.
— Принцесса, — сказал он однажды утром своей дочери, — мне нужно срочно отлучиться на пару дней. Один мой приятель предложил отличную работу в Черкасской области. Заработаем много денег — и заживём по-королевски!
— А я что, останусь совсем одна?
— Ну что ты, ты же уже взрослая! Тебе же целых тринадцать лет. А в холодильнике пока есть какая-то еда.
В холодильнике была только банка майонеза и две завалявшиеся сосиски. Но Оксане не хотелось расстраивать папу — он и так выглядел подавленным.
— Ладно, пап. Я как-нибудь справлюсь.
Павел Иванович исчез на целых пять дней. Его телефон был отключён. Оксана доедала последние остатки еды, потом нашла в папином столе двести гривен и купила макароны с кетчупом. На четвёртый день у неё сильно заболел живот — видимо, от однообразной еды и стресса.
Боль стремительно усиливалась. К вечеру пятого дня Оксана поняла, что с ней происходит нечто серьёзное. Она свернулась калачиком на диване, обхватив живот руками, и впервые за несколько месяцев вспомнила о маме.
Мама бы точно знала, что делать. Мама бы уже вызвала врача. Мама бы не уехала на целых пять дней.
Когда боль стала невыносимой, Оксана набрала мамин номер.
— Алло? — голос Ларисы Петровны звучал очень сонно — была уже полночь.
— Мам… — Оксана заплакала. — Мне очень плохо. Ужасно болит живот. А папа уехал, и я не знаю, когда он вернётся.
Лариса Петровна добралась до окраины Житомира за сорок минут. Одного взгляда на дочь было достаточно, чтобы понять — дело принимает серьёзный оборот. Она вызвала скорую помощь, собрала необходимые вещи, и через час они уже были в больнице.
— Острый аппендицит, — сказал хирург. — Очень хорошо, что вовремя привезли. Ещё немного — и началось бы воспаление брюшины.
Пока Оксана лежала под наркозом, Лариса Петровна сидела в коридоре больницы и думала о том, что могло случиться. Если бы дочь не решилась ей позвонить… если бы она подождала до утра… если бы…
Она не плакала. Просто сидела, оцепенев, и смотрела в одну точку.
Оксана очнулась после операции и увидела маму, которая дремала на стуле рядом с кроватью. Мамина рука лежала на одеяле — видимо, всю ночь она держала дочь за пальцы.
— Мам?
Лариса Петровна тут же открыла глаза:
— Как ты себя чувствуешь? Тебе больно? Может, позвать медсестру?
— Нормально… а где папа?
— Не знаю. Я звонила ему раз двадцать, он не отвечает.
Они помолчали. Потом Оксана тихо спросила:
— Мам, ты очень сильно на меня злишься?
— За что?
— За то, что я от тебя ушла и наговорила тебе столько гадостей.
Лариса Петровна поправила подушку дочери:
— Знаешь, когда любишь человека по-настоящему, злость проходит очень быстро. А любовь остаётся.
— А почему ты всегда была такой невероятно строгой?
— Потому что мир очень жесток, доченька. И если я не научу тебя быть сильной и ответственной, жизнь научит тебя сама. Но её уроки гораздо болезненнее маминых.
Павел Иванович объявился через целую неделю. Он пришёл в больницу с букетом цветов и виноватой улыбкой:
— Принцесса, прости своего старого папу! Работа оказалась в глуши, связи там совсем не было. Как ты тут?
— Нормально, — коротко ответила Оксана.
— Ну что ты такая невесёлая? Выздоровеешь — и снова заживём весело!
Оксана посмотрела на отца — на его небритое лицо, мятую куртку, на то, как он неловко мнёт в руках дешёвые гвоздики из ларька. А потом на маму, которая уже неделю ночует в больнице на жёстком стуле, привозит домашнюю, диетическую еду и читает ей вслух книги.
— Пап, а что, если бы я умерла?
— Что за глупости! Ты же абсолютно здоровая девочка.
— А если бы всё-таки умерла?
Павел Иванович растерялся. Такие серьёзные разговоры были совершенно не в его духе.
— Ну… не думай об этом. Всё же хорошо закончилось.
— Хорошо, — согласилась Оксана. — Потому что мама приехала.
Домой они поехали вместе. Лариса Петровна не стала задавать вопросов о том, как дочь жила у отца, не упрекала, не читала нотаций. Просто сварила ей куриный бульон, постелила свежее, наглаженное бельё и сказала:
— Отдыхай. Об учёбе пока не переживай — наверстаешь упущенное.
Оксана лежала в своей комнате и смотрела на знакомые обои, полки с книгами, письменный стол, на котором всегда должен был лежать выполненный урок. Раньше всё это казалось ей тюрьмой. Теперь — домом.
Вечером она спросила:
— Мам, а можно я останусь жить с тобой?
— Конечно. Но ты же сама решила уйти…
— Я поняла разницу между любовью и попустительством, — серьёзно сказала тринадцатилетняя девочка. — Папа всё мне разрешает, потому что ему, по сути, всё равно, что со мной будет. А ты запрещаешь, потому что боишься за меня.
Лариса Петровна крепко обняла дочь:
— Умница моя.
— Но я всё равно иногда буду бунтовать. Переходный возраст же.
— Буду полностью готова, — улыбнулась мама.
Через год Оксана снова стала отличницей. Павел Иванович звонил только по праздникам, обещал приехать и, как всегда, часто не приезжал. Дочь не обижалась — она просто научилась принимать людей такими, какие они есть, а не такими, какими хочется их видеть.
Друзья, эта история — горький, но очень важный урок о том, что свобода без ответственности часто оборачивается разрушением. Лариса Петровна, которую дочь считала тираном, оказалась спасителем.
Как вы думаете, почему в отношениях родителей и детей так часто случается, что строгость воспринимается как нелюбовь, а попустительство — как разрешение на счастливую жизнь? И как, на ваш взгляд, лучше всего донести до ребёнка в переходном возрасте, что правила — это не тюрьма, а защита?
