— Мам, это и вправду так срочно? У меня же сейчас через двадцать минут урок, — Лариса, зажав телефон между ухом и плечом, спешно просматривала ученические тетради, которые нужно было раздать к следующему занятию. — Ларисочка, золотце моё, это очень важно. Твоя сестра… — голос Елены Сергеевны дрогнул, — Алина продаёт свою долю в квартире. Тут уже какие-то агенты по недвижимости ходят, бумаги таскают. Я ничего не понимаю!
Лариса замерла, медленно отложила красную ручку. Сжала и разжала пальцы свободной руки. Даже спустя столько лет ей всё ещё казалось, что внутри что-то замирает от маминого тона, когда она говорила об Алине. — И что я должна сделать? — слова вырвались резче, чем ей хотелось.
— Как что? Ты же преподаватель! Образованная! Ты можешь поговорить с адвокатом, узнать, как быть, — в материнском голосе звучала та же самая смесь мольбы и требовательности, которую Лариса помнила с детства. — Алинка говорит, что ей срочно нужны деньги, у неё же дети, ты понимаешь…
Лариса прикрыла глаза. Опять Алина. Всегда Алина. Дети Алины, проблемы Алины, желания Алины. — А ты не подумала, что я тоже могу быть занята? У меня тоже семья, работа, сын, в конце концов. — Но твой Егорка уже взрослый, ему же… сколько, пятнадцать? А у Алинки младшему только двенадцать и…
Лариса резко прервала мать: — Семнадцать. Егору семнадцать, мам. Ты бы знала, если бы хоть раз приехала к нам за последние пять лет.
В трубке повисла напряжённая тишина. Лариса чувствовала, как внутри неё что-то поднимается — то, что она десятилетиями старательно сдерживала, убеждая себя, что прошлое должно остаться в прошлом. — Ларисочка, ну зачем ты начинаешь? Я же старая, больная, как я могу ездить? — А как к Алине ездишь каждые выходные? Детям подарки возишь? — Лариса не смогла себя остановить. — Хотя, о чём это я? Она же твоя настоящая дочь. — Это совсем другое… — начала мать с той интонацией, которую Лариса помнила чересчур хорошо. Интонацией, говорившей «ты просто не понимаешь, как всё устроено».
Лариса сама не верила, что это происходит. Снова. Спустя двадцать пять лет после того, как она уехала поступать в другой город с одним чемоданом и твёрдым намерением больше никогда не возвращаться в материнский дом.
Львов, 1992 год 🗓️ — Лариска, ты куда все сладости подевала? — шестилетняя Алина стояла в дверях комнаты, теребя край футболки. — Мама сказала, что ты их взяла!
Двенадцатилетняя Лариса оторвалась от учебника и недоумённо посмотрела на сводную сестру: — Какие ещё сладости? Те, что отец вчера принёс? — Да! Мои! Которые мне папа купил! — Алина надула губы и топнула ногой.
Лариса почувствовала, как внутри поднимается знакомая обида. Виктор, муж матери, действительно вчера принёс коробку конфет, но он сказал: «Это вам, девочки». Не «Алине», а «девочкам». Хотя Виктор не был её родным отцом, он всегда старался относиться к ней справедливо, не как мама. — Алиша, папа сказал, что сладости нам обеим, — Лариса попыталась говорить спокойно, хотя сердце уже колотилось от предчувствия несправедливости. — Я взяла только три штуки вчера вечером. — Значит, ты их спрятала! — Алина сорвалась с места и принялась рыться в вещах на столе Ларисы. — Где они? Отдай! — Прекрати! — Лариса попыталась оттащить сестру от своего стола, где лежали аккуратно подготовленные домашние задания. — Мам! Мама!
Елена Сергеевна появилась в дверях почти моментально, словно ждала за углом: — Что тут происходит? Лариса, прекрати сейчас же хватать сестру! — Она первая начала! Она роется в моих вещах! — Она мои конфеты спрятала! — пожаловалась Алина, мгновенно переходя на плачущий тон. — Мамочка, я хочу свои конфеты, которые папа мне купил.
Лариса видела, как мать мгновенно смягчилась, наклонившись к Алине: — Не плачь, Алиночка. Сейчас мы всё найдём. Лариса! — её голос стал жёстким. — Немедленно отдай сестре конфеты! — Но я их не брала! Папа вчера сказал, что они для нас обеих!
Елена Сергеевна выпрямилась, её глаза сузились: — Не выдумывай. Виктор точно сказал, что купил их для Алиночки. Ты уже большая, должна уступать младшей сестре. Это ты объедаешь дом, а не она. И не смей называть его папой, он тебе не отец.
Лариса стояла, чувствуя, как слёзы наворачиваются на глаза, но она не могла позволить себе заплакать. Тогда мама скажет, что она «устраивает сцены», чтобы манипулировать. Она уже это слышала десятки раз. Елена Сергеевна принялась обыскивать комнату, выдвигая ящики стола и заглядывая под кровать. Алина стояла рядом с триумфальной улыбкой. — Да говорю же, я не брала никаких конфет! — взорвалась Лариса. — А это что? — Елена Сергеевна вытащила из-под подушки Ларисы смятую конфетную обёртку. — Ты не только воровка, но ещё и врунья!
Лариса в ужасе смотрела на обёртку — она точно не клала её туда. Алина тихонько хихикнула за спиной матери, и Лариса поняла, что произошло. — Это она подложила! Она специально! — Довольно! — отрезала Елена Сергеевна. — Марш в угол! Будешь стоять, пока не научишься говорить правду и уважать сестру! После этого, взяв Алину за руку, Елена Сергеевна вышла из комнаты, нежно приговаривая: — Не расстраивайся, Алиночка, мы купим тебе новые конфеты, ещё вкуснее…
Лариса осталась одна, кусая губы, чтобы не расплакаться. Она ненавидела Алину в этот момент, но ещё больше ей было больно от того, что мама, её собственная мама, всегда принимала сторону неродной дочери.
Школа, 1993 год 🏫 — Лариса, задержись на минутку, — классная руководительница, Надежда Васильевна, махнула ей рукой, когда прозвенел звонок с последнего урока.
Лариса с тяжёлым сердцем подошла к столу. Она уже догадывалась, о чём пойдёт речь. — Что случилось с твоим сочинением? Ты всегда пишешь так хорошо, а тут такой… — Надежда Васильевна замялась, подбирая слово, — странный текст. И почерк совсем не твой. — Это не моё сочинение, — тихо сказала Лариса. — Это Алина написала. Она взяла мою тетрадь и сдала, а свою спрятала.
Учительница нахмурилась: — Лариса, я понимаю, что у тебя сложные отношения с сестрой, но нельзя всё время винить её в своих проблемах. Это серьёзное обвинение. — Но это правда! — взмолилась Лариса. — Посмотрите на почерк, это не мой! — Тебе придётся переписать работу, — строго сказала Надежда Васильевна. — И прекратить эти бесконечные конфликты с сестрой. Алина — хорошая девочка, ты старше и должна с пониманием относиться к младшей сестре.
Лариса сжала кулаки. Конечно, для всех Алина была «хорошей девочкой» — улыбчивой, приветливой, всегда готовой помочь… для всех, кроме Ларисы, которая знала её настоящее лицо. Выйдя из школы, она увидела Алину, ждущую у ворот с несколькими подружками. Когда Алина заметила Ларису, на её лице появилась довольная улыбка. — Как дела, сестрёнка? — сладко спросила она. — Надежда Васильевна не ругала тебя за ужасное сочинение?
Лариса прошла мимо, не сказав ни слова. В этот момент она поклялась себе, что однажды уедет из этого дома и никогда, никогда больше не позволит ни Алине, ни матери управлять своей жизнью. Лариса вздрогнула, возвращаясь в настоящее. За окном школьного кабинета серое февральское небо 2024 года было так не похоже на пасмурное небо её детства, но чувство бессилия и гнева оставалось таким же острым.
— Лариска, ты слушаешь? — голос матери в трубке звучал обеспокоенно. — Это очень важно. Если Алина продаст свою долю, я останусь на улице. Ты же не хочешь, чтобы твоя мать стала бездомной?
Лариса глубоко вздохнула, пытаясь унять дрожь в руках. — Почему ты вообще оформила на неё долю в квартире? Это же твоя квартира, ты там жила до встречи с Виктором. — Алиночка — моя дочь, как и ты, — ответила Елена Сергеевна тоном, не терпящим возражений. — После смерти Виктора я хотела, чтобы у неё было что-то своё. Ты же уехала, у тебя своя жизнь, а она осталась со мной.
Лариса слышала в этих словах знакомый посыл: ты бросила нас, а Алина — нет. Ты эгоистка, а она — заботливая дочь. Только сейчас это уже не работало. — Мам, мне пора идти на урок, — спокойно сказала Лариса. — Я перезвоню тебе вечером, хорошо? — Но Лариша, это срочно! Риэлторы придут завтра с покупателем! Что мне делать?
— Позвони своей Алинке и спроси у неё, — Лариса не смогла сдержать горечь в голосе. — Пусть объяснит, почему продаёт квартиру над головой собственной матери. — У неё сложная ситуация, долги, ипотека, — начала защищаться Елена Сергеевна. — Ты не понимаешь… — Я перезвоню, — твёрдо сказала Лариса и завершила вызов.
Дома Ларису ждал сын Егор, высокий семнадцатилетний юноша, так похожий на отца, что иногда у неё перехватывало дыхание от этого сходства. — Мам, ты какая-то не такая, — заметил Егор, когда они ужинали. — Что-то случилось в школе?
Лариса покачала головой: — Бабушка звонила. У неё проблемы. — Серьёзные? — Егор нахмурился. Он редко видел бабушку, она приезжала только на его десятилетие, да и то пробыла всего день, постоянно разговаривая по телефону с «Алиночкой», беспокоясь, как там она справляется с детьми. — Алина продаёт свою долю в их квартире, — объяснила Лариса. — Бабушка в панике. — А ты что будешь делать? — спросил Егор с той прямотой, которая иногда пугала Ларису. Словно он видел её насквозь.
Лариса помешала чай, наблюдая, как крутится воронка: — Не знаю. Наверное, поговорю с адвокатом, спрошу, что можно сделать. — Я думал, ты не общаешься с ними, — тихо произнёс Егор.
Лариса подняла взгляд на сына: — Почему ты так решил? — Ну, они никогда не приезжают, не звонят на праздники. Ты никогда о них не рассказываешь. И каждый раз, когда бабушка звонит, у тебя потом плохое настроение.
Лариса невольно улыбнулась. Её мальчик видел гораздо больше, чем она думала. — У нас сложные отношения, — признала она. — Но она всё-таки моя мать. Вечером, когда Егор ушёл к себе готовиться к завтрашней контрольной, Лариса набрала номер матери. Ответ пришёл после пятого гудка. — Да, Ларисочка, — голос Елены Сергеевны звучал устало. — Я поговорила со знакомым юристом, — солгала Лариса. На самом деле она просто нашла информацию в интернете. — Ты можешь попробовать воспользоваться правом преимущественной покупки. Или оспорить сделку, если докажешь, что Алина действует недобросовестно.
— Преимущественная покупка? — переспросила Елена Сергеевна. — А что это значит? — Что когда совладелец продаёт свою долю, другие совладельцы имеют право купить её первыми по той же цене, — объяснила Лариса. — Но у меня нет таких денег! — воскликнула Елена Сергеевна. — Алинка хочет за свою долю три миллиона гривен. Где я их возьму?
Лариса помолчала. Три миллиона гривен… У неё с мужем была ипотека, они выплачивали кредит за машину, откладывали на образование Егора. Таких денег у них просто не было. — А ты не пробовала поговорить с Алиной? Может, она согласится на рассрочку или… — Она говорит, что ей нужны деньги сейчас. У них какие-то проблемы с ипотекой, муж потерял работу. Ты же знаешь, какое сейчас время сложное.
Лариса почувствовала, как в груди поднимается знакомая боль. Ей захотелось спросить: «А ты знаешь, мам, что у меня тоже ипотека? Что мы с Игорем последние пять лет каждую копейку считаем, чтобы Егору репетиторов нанять? Что я подрабатываю вечерами проверкой олимпиадных работ, чтобы свести концы с концами?» Но вместо этого она спросила: — И что ты хочешь, чтобы я сделала? В трубке повисла тишина. Затем Елена Сергеевна произнесла тихо, но с явным подтекстом: — Ну, ты же у нас успешная. Образованная. С мужем-инженером. Может, вы могли бы помочь? Я бы жила с вами, много места не заняла бы.
Лариса закрыла глаза. Вот оно. — Мам, у нас однокомнатная квартира. Мы втроём там живём. Егор скоро в университет поступать будет, ему нужно отдельное пространство для подготовки. — Но ты же не оставишь меня на улице? — голос Елены Сергеевны стал плаксивым. — Я всю жизнь вас растила, жертвовала собой… — Нас? — внезапно спросила Лариса. — Или только Алину? — Что ты такое говоришь? — возмутилась Елена Сергеевна. — Я вас одинаково любила!
Лариса почувствовала, как что-то ломается внутри — плотина, которую она строила годами, сдерживая обиду, гнев, боль. — Неправда, — её голос был тихим, но твёрдым. — Ты никогда не любила меня так, как её. Всегда её защищала, всегда ей верила, всегда ставила её интересы выше моих. Для тебя я была чужой в собственном доме. — Как ты можешь? После всего, что я для тебя сделала? — в голосе Елены Сергеевны зазвучали гневные нотки. — Я одна тебя растила, пока не встретила Виктора! — И никогда не давала мне забыть об этом, — парировала Лариса. — Каждый раз, когда я просила внимания, ты напоминала, как тебе тяжело было со мной. Как будто я виновата в том, что родилась. — Лариса, прекрати! — голос матери взлетел на октаву выше. — Ты всегда была сложным ребёнком! Всегда обижалась, всегда ревновала, всегда требовала больше внимания! А Алиночка никогда не доставляла мне таких проблем!
Лариса чувствовала, как по щекам текут слёзы, но её голос оставался спокойным: — Потому что ты потакала каждой её прихоти. Помнишь, как она испортила мой школьный проект, над которым я работала неделю? И ты сказала, что я сама виновата, потому что оставила его там, где она могла достать. — Ей было пять лет! Она не понимала! — А когда она украла мои деньги, накопленные на поездку с классом? Ей было двенадцать, она прекрасно понимала, что делает. А ты обвинила меня в том, что я придумала это, чтобы очернить её. — Лариска, это было так давно, — Елена Сергеевна сменила тон на примирительный. — Зачем ворошить прошлое? Сейчас мне нужна твоя помощь. Я старая, больная женщина. Куда я пойду, если Алинка продаст квартиру?
И внезапно Лариса поняла, что ответ на этот вопрос был у неё всегда. — К Алинке, — спокойно сказала она. — Иди к своей настоящей дочери, которую ты всегда любила больше. Пусть она тебе поможет. — Но она же продаёт квартиру! Ты не слушаешь… — Я слушаю, мам. Всю жизнь слушаю. И знаешь, что? Я больше не могу. Тридцать лет я пыталась заслужить твою любовь, но теперь понимаю — это невозможно. Ты просто не способна любить меня так, как любишь её. — Лариса! Как ты смеешь… — Я мать, мам, — тихо сказала Лариса. — И я знаю, что значит любить ребёнка безусловно. Я никогда не заставлю Егора чувствовать себя менее важным, менее любимым, менее достойным, чем кто-то другой. Ты не научила меня этому, но я научилась сама.
В трубке повисла тишина. Затем Елена Сергеевна произнесла дрожащим голосом: — Значит, ты отказываешься помогать собственной матери? После всего, что я для тебя сделала? Лариса глубоко вздохнула: — Да, мам. Я отказываюсь. Прощай.
Она нажала отбой и некоторое время смотрела на погасший экран телефона. Странное чувство заполняло её — смесь грусти, сожаления и… облегчения. Словно тяжёлый груз, который она несла всю жизнь, внезапно исчез. В дверь тихонько постучали. Егор заглянул в комнату: — Мам, ты в порядке? Я слышал, ты плачешь. Лариса вытерла щёки и улыбнулась сыну: — Да, родной. Теперь в порядке.
Егор помедлил, затем спросил: — Ты поможешь бабушке? Лариса покачала головой: — Нет. Это был сложный выбор, но я думаю, что он правильный. Иногда нужно отпустить прошлое, чтобы двигаться дальше. Егор кивнул, будто понимал гораздо больше, чем она рассказывала: — Могу я обнять тебя?
Лариса раскрыла объятия, и её сын — уже почти мужчина — крепко прижал её к себе. И в этот момент она знала, что сделала правильный выбор. Тридцать лет она жила с незаживающей раной, пытаясь доказать матери, что достойна любви. Но сейчас, наконец, она поняла — ей больше не нужно ничего доказывать. Ни себе, ни маме, ни кому-либо ещё. Она свободна.
Наутро Лариса проснулась с лёгкостью, которой не испытывала уже много лет. Телефон показывал пять пропущенных вызовов от матери, но она отложила его в сторону. На кухне Егор готовил завтрак, а муж Игорь перелистывал новости на планшете. — Что делать будем в выходные? — спросил Игорь, поднимая на неё взгляд. — Поедем к родителям на дачу или останемся в городе?
Лариса улыбнулась, глядя на двух самых важных мужчин в своей жизни: — Знаете, я думаю, нам давно пора съездить к морю. Хотя бы на несколько дней. Что скажете? Свобода от прошлого — это возможность по-настоящему жить настоящим. И впервые за долгие годы Лариса чувствовала себя по-настоящему свободной.
А что для вас значит настоящая свобода? 🕊️ Поделитесь своими мыслями в комментариях!
