Валентина Сергеевна проснулась в четвертом часу ночи от того, что кто-то тяжело дышал ей прямо в лицо.
— Фома, да что ж такое, — пробормотала она, но глаз не открывала. Кот. Опять этот серый разбойник устроился у неё на груди.
Но стоило ей пошевелиться, как Фома не убежал, как обычно. Наоборот — прижался сильнее. И смотрел. Прямо в глаза.
В темноте его зрачки светились как два жёлтых фонарика, и в них было что-то настойчивое. Почти человеческое.
— Чего тебе, дурачок? — Валентина попыталась его отодвинуть, но рука сама собой замерла.
Фома лежал с левой стороны. Там и так уже недели две побаливало. Она, конечно, не обращала внимания — в шестьдесят четыре года что-то да болит постоянно. То поясница, то колено, то сердце пошаливает.
Но кот словно специально ложился именно слева, что было очень неудобно.
— Ты что, специально? — прошептала она.
Фома помурлыкал в ответ, но не ушёл. Так и пролежал до утра, тяжёлой пушистой грелкой на груди. Конечно, можно было кота прогнать, но Валентина на такое была не способна – это же кот!
За завтраком Валентина рассказала об этом подруге Зинаиде:
— Представляешь, всю ночь не давал спать. Лежит, как приклеенный, и глазищами сверлит.
— А может, он болеет? — предположила Зинаида. — Коты же, когда плохо им, к хозяевам лезут.
— Не знаю. Ест нормально, в лоток ходит. Только вот по ночам стал странный.
Следующей ночью история повторилась. И ещё через ночь.
Фома приходил, устраивался слева и не уходил до рассвета. Валентина уже привыкла засыпать под его мерное мурлыканье, но тревога росла.
— Мам, да отдай ты уже этого кота! — раздражённо сказала дочь Светлана во время очередного воскресного звонка. — С ума из-за него сходишь. Сплошные проблемы от этих животных.
— Он не проблема, — неожиданно резко ответила Валентина. — Он что-то понимает, Светка.
— Что он может понимать? Мама, ты же умная женщина, не верь в эти глупости.
Но Валентина уже не слушала.
Она смотрела на Фому, который сидел на подоконнике и пристально наблюдал за ней. В его жёлтых глазах она видела что-то похожее на беспокойство.
Тревожные знаки
Прошла ещё неделя, и Фома стал совсем невыносимым.
Каждый вечер — одно и то же. Только Валентина ляжет, прикроется одеялом, как он тут как тут. Запрыгивает на кровать, обходит её по кругу — словно выбирает место. И неизменно устраивается слева.
— Фомка, ну что ты делаешь? — шептала Валентина в темноте. — Мне же неудобно…
А потом стало еще и больно. Там, куда он так упорно ложился. Тянущая, ноющая боль, которая то появлялась, то исчезала. Валентина пыталась не думать об этом, но ночами, когда Фома устраивался своей тяжёлой тушкой прямо на болезненное место, думать о чём-то другом становилось невозможно.
В среду утром она не выдержала. Села за кухонный стол, достала телефон и набрала номер поликлиники.
— Алло? Можно записаться к терапевту? На завтра? Хорошо, буду.
Но трубку положила только после того, как записалась ещё и к гинекологу. На всякий случай.
Вердикт
— Сколько вас это беспокоит? — спросила врач, ощупывая грудь.
— Недели две, может, три, — Валентина лежала на кушетке и смотрела в потолок. — Не сильно болит, но постоянно.
— М-м-м, — врач нахмурилась. — А почему решили обратиться именно сейчас?
Валентина хотела рассказать про Фому, про его ночные бдения, про то, как он упорно ложился именно на это место. Но как это объяснить? Скажут — старая дура, начиталась про котов всякого.
— Просто почувствовала, что надо проверить.
— Правильно сделали. Направляю вас на маммографию и узи. Завтра с утра сдадите.
Дома Валентина долго сидела на кухне, крутя в руках направления. Фома устроился у неё на коленях и мурлыкал — тихо, умиротворённо.
— Ты же чувствовал, да? — погладила она его за ухом. — Умничка ты мой.
Результаты пришли через два дня. Врач смотрела на снимки долго, потом подняла глаза:
— Вы молодец, что пришли вовремя. У нас есть всё, чтобы вам помочь.
Диагноз прозвучал как удар. Валентина сидела и не понимала, о чём говорит врач дальше. Что-то про стадии, про лечение, про то, что всё будет хорошо.
— Мне надо подумать, — прошептала она.
— Конечно. Но долго думать нельзя. Через неделю жду вас на госпитализацию.
Дома Фома встретил её у двери. Потёрся о ноги, посмотрел в глаза.
— Светка? — Валентина набрала дочь дрожащими пальцами. — Мне надо лечь в больницу. На неделю. Можешь забрать Фому?
— Что случилось?
— Нужна операция. — Валентина глотала слёзы. — Забери кота, пожалуйста. Мне не с кем его оставить.
Длинная пауза.
— Почему раньше мне ничего не сказала, что у тебя проблемы? Завтра приеду.
Фома так и сидел в прихожей. Сидел и смотрел на неё — грустно, но как-то спокойно. Будто знал: его работа закончена. Он предупредил. Остальное — уже не его дело.
Разлука
Светлана приехала на следующий день с кислым лицом и пустой переноской. После ахов и охов по поводу болезни, уже стоя в прихожей с переноской, сказала:
— Мам, ну честно говоря, я его терпеть не могу. — От него столько шерсти. А вдруг у меня аллергия?
— Не может быть у тебя никакой аллергии, — устало ответила Валентина. — Ты просто не любишь животных.
— Не люблю, и что? Это нормально. Не все же должны млеть от этих тварей.
Фома сидел под столом и смотрел на Светлану настороженно. Валентина присела к нему на корточки:
— Фомочка, ты же понимаешь? Мне надо лечиться. А потом я заберу тебя домой.
Кот посмотрел ей в глаза — долго, пристально. Потом подставил голову под руку. Прощался.
— Ну всё, хватит тут сантименты разводить, — поторопила Светлана. — Мне ещё через полгорода ехать с этим зверем.
В переноске Фома не мяукал. Молчал. Только когда машина тронулась, Валентина услышала из окна тихое, протяжное «мяу». Такое жалобное, что сердце сжалось.
«Господи, — подумала она, — а вдруг я не вернусь?»
Операция прошла хорошо. Так сказал хирург, заглядывая в палату на третий день:
— Всё удалили, чисто. Курс химиотерапии — и будете как новенькая.
Валентина кивала и улыбалась, но думала только об одном: как там Фома? Светлана приезжала каждый день, но о коте не упоминала. А спрашивать каждый день самой как-то неловко было.
— Светка, — решилась она на пятый день, — как кот?
— Нормально. Жрёт, спит, в лоток не промахивается.
— А больше ничего?
— А что должно быть? Он же кот, мам. Что ты от него ждёшь? Что привет тебе передаст?
Но Валентина слышала в голосе дочери что-то странное. Не раздражение обычное, а растерянность какую-то.
Прозрение
Звонок раздался в субботу вечером. Валентина лежала и смотрела в больничное окно на мигающие огни города.
— Мам… — голос Светланы звучал как-то неуверенно.
— Что случилось? Фома заболел?
— Нет. То есть… Мам, он странный какой-то.
— Как странный?
— Ну, — Светлана помолчала. — По ночам приходит. Не спит. Садится рядом с кроватью и смотрит. Я сначала его гнала, а он всё равно приходит. И вчера, — голос дрогнул.
— Что вчера?
— Вчера я плакала. Из-за работы этой дурацкой, из-за развода. В общем, плакала. И он, представляешь, запрыгнул ко мне на кровать. Лёг рядом. И всю ночь лежал. Не мешал, не мурлыкал. Просто лежал.
Валентина почувствовала, как защипало в глазах.
— А утром, — продолжала Светлана, — я его погладила. И подумала, что, может, он не такой уж и плохой. Что он всё понимает. Смешно, да?
— Нет, это правда — понимает, — тихо сказала Валентина.
— Мам, а когда ты домой? Он скучает. Сидит у окна и смотрит на дорогу. Как будто ждёт.
— Скоро, доченька. Завтра последняя процедура.
— А знаешь, — Светлана помолчала. — Я его к себе не заберу. Он только твой.
После этого разговора Валентина долго не могла заснуть. Думала о Фоме, о том, как он чувствовал её болезнь. О том, как теперь утешает её дочь — ту самую дочь, которая его терпеть не могла.
«Умный ты мой, — шептала она в темноту больничной палаты. — Умный».
А где-то в другом конце города серый кот сидел у окна и смотрел на пустую дорогу. Ждал. Потому что знал: его человек обязательно вернётся. Живой.
Он же не зря столько ночей предупреждал.
Валентина услышала мяуканье ещё на лестнице.
Протяжное, радостное, такое родное. Фома понимал, что его несут домой.
— Мам, ну держи уже своего психопата, — смеялась Светлана, придерживая переноску. — Он уже с ума сходит.
Едва дверца открылась, серая пуля вылетела наружу и кинулась к Валентине. Тёрся о ноги, мурлыкал на всю квартиру, запрыгивал на руки.
— Фомочка, Фомочка мой. — Валентина гладила его, а по щекам текли слёзы. — Соскучился?
— Ещё как, — фыркнула Светлана. — Последние дни вообще есть отказывался. Думала, заболел.
Дома Фома обошёл всю квартиру — проверил, всё ли на месте. Понюхал свою миску, потрогал лапой любимый мячик. А потом сел рядом с Валентиной на диван и стал смотреть.
— Что, проверяешь, здоровая я или нет? — улыбнулась Валентина.
Фома помурлыкал в ответ и устроился рядом. Обычно. По-домашнему.
— Мам, — Светлана ставила чайник, — я тебе должна сказать… Я ошибалась. Насчёт него.
— В чём ошибалась?
— Думала, он просто животное. А он понимает всё. Когда мне плохо было, он рядом сидел. Когда хорошо — играл. Как будто чувствует.
Валентина кивнула:
— Чувствует. Он же с нами столько лет живёт.
— Да, — тихо сказала Светлана. — Член семьи.
Вечером, когда дочь уехала, Валентина легла спать — впервые за две недели в своей постели. Фома сначала походил по комнате, потом запрыгнул на кровать.
Валентина напряглась — а вдруг опять на грудь ляжет? Вдруг что-то не так?
Но Фома устроился у её ног. Свернулся клубочком и замурлыкал — тихо, довольно.
— Всё хорошо, да? — шепнула Валентина в темноте.
Мурлыканье стало громче. Да, всё хорошо. Можно спать спокойно.
И впервые за много месяцев Валентина заснула без тревоги. А рядом с ней спал серый кот — её верный сторож, который сделал своё дело.
