— Елена Игоревна, а можно я к тёте Кате сегодня не пойду? — Соня теребила край моего кардигана, как делала всегда, когда готовилась просить о чём-то очень важном для неё.
Я оторвалась от мерцающего экрана ноутбука и перевела взгляд на племянницу. Семь лет, а в глазах уже читалась такая серьёзность, совершенно недетская мудрость. Интересно, а у меня в её годы был такой же взгляд?
— Почему же ты не хочешь пойти к маме?
— Там малыши постоянно кричат, и тётя Катя всегда очень уставшая. А вот с тобой мне интересно.
Интересно. Мне тридцать два года, и единственный человек на этой планете, которому со мной искренне интересно — это семилетняя девочка. Кажется, в этом моём тщательно распланированном жизненном сюжете что-то пошло ужасно не так.
Я моментально вспомнила тот страшный день семь лет назад, когда моя младшая сестра Катя примчалась ко мне, вся залитая слезами. Ей было восемнадцать, она училась на втором курсе своего колледжа, а её парень Артем ушёл в армию всего неделю назад.
— Лена, я понятия не имею, что теперь мне делать… — тогда она прижималась ко мне, дрожала всем телом, а я гладила её по голове, точно так же, как делала в нашем детстве.
Две красные полоски на тесте в одночасье перевернули всю нашу жизнь. И не только Катину — мою тоже. Я тогда только-только вышла замуж за Павла, планировала через год-два родить первенца, активно строила карьеру. У меня ведь была своя чёткая, как часы, схема: к двадцати семи — первый малыш, к тридцати — второй, к тридцати пяти — руководящая должность.
Но все эти планы рухнули в один момент.
— Лен, ты мне поможешь? — спрашивала Катя, когда мы втроём сидели на кухне после тяжёлого разговора с папой.
Конечно, я помогу. Я ведь всегда всем помогаю. Я тут же отложила все свои планы, начала возить Катю по врачам, покупала ей витамины, собирала детские вещи. Павел поначалу очень возмущался — мол, это не твой ребёнок, пусть она сама разбирается со своими ошибками. Но разве можно было бросить собственную сестру в такой ситуации?
Когда Соня появилась на свет, я влюбилась в неё с первого взгляда. Крошечная, сморщенная, но такая родная, как будто моя. Катя лежала после кесарева, и я первой взяла племянницу на руки.
— Тётя Лена будет твоей второй мамочкой, — шептала я маленькому, пахнущему молоком комочку.
И я стала ею. Вставала к ней ночами, потому что Катя часто не слышала плач — молодость, слишком крепкий сон. Покупала всю одежду, игрушки, водила к педиатру в городе Львов. А когда Соня, наконец, заговорила, первое её слово было не «мама», а «тетя».
Артем вернулся со службы, они поженились. Была красивая свадьба, молодые выглядели счастливыми. А я уже тогда чувствовала, что что-то очень важное ускользает из моих рук. Павел всё чаще и настойчивее намекал на своих собственных детей, а я постоянно откладывала — сначала нужно Соню в садик устроить, потом подготовить к школе.
— Ты её любишь больше, чем меня, — с горечью говорил мне муж.
Может быть, это и была правда. С Соней всё было так легко. Она понимала меня с полуслова, никогда не капризничала, радовалась каждой мелочи. А с Павлом становилось всё тяжелее. Он требовал внимания, а у меня его катастрофически не хватало.
Два года назад Катя вдруг решила забрать дочь к себе.
— Соня уже большая девочка, она должна жить с нами, — сказала она как-то вечером. — Спасибо тебе огромное за всё, сестрёнка, но теперь мы справимся сами.
Справимся. Легко говорить. А кто будет делать с ней уроки по математике? Кто поведёт к стоматологу, покупать школьную форму? Кто знает, что она терпеть не может молочную кашу и очень боится летней грозы?
— Соня, ты хочешь жить с мамой? — спросила я тогда у девочки, сдерживая слёзы.
— А разве я не могу жить и там, и тут?
Детская, наивная мудрость. Конечно, нельзя. В пять лет нельзя разрываться между двумя домами, двумя мамами.
Я отпустила её. Вернула Кате. И в тот момент поняла, что семь лет прожила абсолютно чужой жизнью.
Павел ушёл от меня в тот же год. Сказал, что больше не может ждать, что ему нужны свои собственные дети, нормальная, полноценная семья.
— Ты упустила своё время, Лена, — бросил он на прощание, и эти слова обожгли меня.
Упустила. В тридцать лет я попыталась начать всё сначала. Познакомилась с Антоном, мужчиной на пять лет старше. Он был готов к серьёзным отношениям, очень хотел детей. Мы попробовали. Месяц, два, полгода. Ничего.
Врачи только разводили руками — возраст, хронический стресс, упущенное время. «Надо было раньше думать о своём материнстве», — говорил гинеколог.
Раньше я думала. Только не о своём.
— Тётя Лена, а почему ты сейчас грустная? — Соня прервала мои горькие воспоминания.
Я крепко обняла её, вдохнула этот родной, ни с чем не сравнимый запах детских волос. Как же я скучала по этому запаху!
— Я просто очень устала на работе, солнышко.
— Мама говорит, что ты так много работаешь, потому что у тебя нет своих детей.
Этот намёк был как нож в сердце. Катя так сказала? Своей семилетней дочери?
— А ты сама что думаешь об этом?
— Я думаю, что ты работаешь, чтобы покупать мне красивые подарки, — очень серьёзно ответила Соня. — И ещё я думаю, что дети — это я тоже.
Из глаз потекли слёзы. Я быстро отвернулась к окну, чтобы она не заметила.
— Тётя Лена, ты что, плачешь?
— Нет, солнышко. Просто какая-то пылинка в глаз попала.
Вечером Катя пришла забирать дочь. Растрёпанная, измученная, уставшая. За те семь лет она успела родить ещё двоих — Мишу и Вову. В двадцать пять лет она выглядела на все тридцать пять.
— Лена, я больше так не могу, — сказала она, усаживая Соню одеваться. — Мне нужна твоя помощь. Малыши меня совсем замучили, а тут ещё Артем постоянно в командировки начал ездить.
— Какая именно помощь тебе нужна?
— Соня может пожить у тебя? Хотя бы пока Вова немного подрастёт? Ей здесь, конечно, спокойнее, да и тебе не так одиноко будет.
Одиноко. Значит, она всё знает. Знает, что Антон ушёл от меня месяц назад, когда чётко понял, что детей не будет. Знает, что я каждый вечер возвращаюсь в пустую, тихую квартиру.
— Катюша, а ты понимаешь, о чём ты меня просишь?
— Понимаю. Ты всегда была ей ближе, чем я. Может быть, так и будет правильнее.
Правильнее? Я потратила свои лучшие, самые плодотворные годы на чужого ребёнка, потеряла любимого мужа, потеряла возможность стать биологической матерью, а теперь она хочет, чтобы я снова бросила всё?
— А если я вдруг откажусь?
Катя растерялась. Она ведь привыкла, что я всегда соглашаюсь.
— Ты же не откажешься. Ты ведь Соню любишь.
— Люблю, Катя. Но я очень устала быть вашим запасным вариантом. Устала быть твоей вечной няней.
— Лена, что с тобой происходит?
— Со мной происходит то, что я наконец-то осознала: пока я живу твоей жизнью, своей у меня просто не будет.
Соня замерла с ботинком в руке. Она всё прекрасно понимала, эта умная девочка.
— Значит, ты просто бросаешь нас? — В голосе Кати моментально появилась глубокая обида.
— Я не брошу Соню. Но помогать я буду по-другому. Я буду забирать её к себе на выходные, отведу к врачу, если будет нужно. Но жить она будет только с вами.
— Ты сильно изменилась, Лена.
— Наконец-то.
После их ухода я села на кухне и горько заплакала. Впервые за эти семь лет — я плакала по себе. По своей несостоявшейся жизни, по детям, которых, скорее всего, уже не будет, по мужчинам, которые ушли.
Но слёзы эти были не только горькими. В них чувствовалась и какая-то странная, пьянящая свобода. Впервые за очень долгое время я могла думать только о себе.
На следующий день я записалась на курсы французского языка. Всегда мечтала его выучить. В тридцать два года ведь ещё не поздно начинать свою новую жизнь. Свою.
Катя не звонила и не писала целую неделю. Потом прислала короткое сообщение: «Соня спрашивает, когда к тёте Лене».
«В субботу утром заберу на день», — ответила я.
Больше я не напишу «как обычно» или «конечно». Теперь у меня есть своя жизнь. И, возможно, она окажется намного лучше той, которую я потеряла ради чужого счастья.
Друзья, как вы считаете, где проходит та самая тонкая грань между бескорыстной помощью и самопожертвованием, которое в итоге разрушает вашу собственную жизнь? Имела ли Лена право, наконец, поставить себя на первое место после стольких лет? И как Катя должна была отреагировать на эти новые, твёрдые границы? Делитесь своими мыслями! 👇
