— Мам, неужели снова эта дорогая рыба? — голос Карины не скрывал своего раздражения, осматривая содержимое холодильника. — Осетрина почти за семьсот гривен… Ты хоть представляешь, что это почти треть твоих ежемесячных выплат?
Тамара Игоревна медленно помешивала суп на плите. Её серебристые волосы были аккуратно собраны в тугой пучок, а на ней была любимая бордовая кофта, которую дочь всегда считала чересчур броской для её лет.
— Представляю, Кариночка. Просто захотелось сделать себе маленький подарок.
— Подарок? — Карина захлопнула дверцу холодильника даже резче, чем следовало. — А когда подойдёт время покупать дорогие лекарства, ты тоже станешь себя баловать? Или опять прибежишь ко мне, чтобы просить помощи?
Тамара медленно отложила ложку в сторону. Восемь лет назад, когда они похоронили её мужа, она дала себе клятву: никогда не превращаться в обузу для своей единственной дочери. И до сих пор она держала это слово.
— Я не обращалась к тебе за средствами на лекарства.
— Ты не просила напрямую, но жаловалась, что стоимость слишком высока! А я что должна была думать, услышав это?
На кухонном столе лежала пачка дорогого, редкого чая, который Тамара покупала в специализированном магазине. Карина покачала головой, не веря своим глазам.
— Мам, ну объясни мне, человеку с высшим экономическим образованием: как на пенсию в семь тысяч пятьсот гривен ты умудряешься приобретать осетрину, импортный чай и еженедельно посещать театр в городе Киеве?
Вопрос повис в воздухе густой тишиной. Тамара знала, что рано или поздно этот вопрос ей зададут. И знала, что отвечать на него пока совершенно не готова.
— Я просто умею экономить на других вещах.
— На каких, мама? На чём ты можешь экономить, если у тебя дома все продукты — исключительно премиум-класса?
Карина села за стол и сложила руки перед собой. Этот жест был знаком ей с детства — так она всегда садилась, когда собиралась «докопаться до правды». В школе она так выясняла, почему потеряла дневник. В институте — почему не сдан зачёт. Теперь пришло время выяснять материнские финансовые тайны.
— Может, ты начала где-то дополнительно работать? — в голосе дочери прозвучала явная, почти презрительная усмешка. — В твоём возрасте? Кому ты там нужна на работе?
Тамара почувствовала, как внутри что-то сжалось от обиды. «Кому ты нужна» — фраза, которая ранит больнее любого прямого упрёка.
— Карина, я полностью справляюсь со всеми своими расходами. Разве этого тебе недостаточно?
— Недостаточно, потому что совершенно непонятно, как! Мама, мы же взрослые, разумные люди. Если у тебя финансовые проблемы, скажи мне честно. Если есть какие-то дополнительные доходы — тоже скажи. Но эти загадки и секреты меня невероятно раздражают.
Тамара посмотрела на дочь. Карина заметно похудела за последние несколько месяцев, под глазами залегли тёмные круги. Собственная ипотека, крупный кредит за машину, дети постоянно требуют деньги на кружки и развлечения. И тут мать с её дорогими деликатесами.
— Хорошо. У меня действительно есть небольшая подработка.
— Какая именно?
Пауза затянулась. За окном проехала машина, где-то вдалеке громко хлопнула дверь.
— Я консультирую несколько мелких фирм по ведению бухгалтерской отчётности. Удалённо, на дому.
Карина моргнула, не веря услышанному.
— И сколько это приносит?
— По-разному получается. От шести до десяти тысяч гривен в месяц.
— То есть твои совокупные доходы превышают двенадцать тысяч пятьсот гривен?
— Иногда они больше шестнадцати тысяч гривен.
Тишина на кухне стала совершенно оглушающей. Карина медленно откинулась на спинку стула, переваривая информацию.
— Полтора года. Полтора года ты мне рассказываешь, как тяжело стало жить на твою пенсию. Как всё вокруг дорожает. Как трудно сводить концы с концами. А сама получаешь столько же, сколько рядовой менеджер среднего звена!
— Карина…
— Нет, мама! — дочь встала так резко, что стул за ней чуть не упал. — Ты понимаешь, что я сознательно себе во многом отказывала, постоянно думая о твоих мнимых проблемах? Станислав хотел купить новый мощный компьютер — мы отложили покупку, решили, что лучше тебе помочь, если что-то случится. Дети просили поехать летом на море — мы думали: а вдруг бабушке понадобятся деньги на лекарства или коммуналку!
Тамара чувствовала, как внутри у неё всё переворачивается от стыда. Она хотела сохранить свободу и чувство собственного достоинства, а в итоге всё выглядело как обман.
— Я никогда не просила вас отказываться от чего-то ради меня.
— Не просила словами! Но когда ты вздыхаешь, глядя на ценники в магазине, когда говоришь «как же всё подорожало», когда жалуешься на растущие коммунальные платежи — что я должна о тебе думать?
— Ты должна думать, что я живой человек, который имеет право выражать свои эмоции и тревоги.
— Выражать эмоции? — Карина горько, надрывно рассмеялась. — Мама, это называется манипуляция! Неосознанная, возможно, но самая настоящая манипуляция!
Слово упало между ними, словно тяжёлый камень в воду. Тамара побледнела.
— Как ты смеешь…
— А как это ещё можно назвать? Ты сознательно скрывала своё настоящее финансовое положение, но при этом давала мне повод постоянно волноваться о твоём благополучии!
Тамара встала, отошла к окну. Во дворе дети беззаботно и громко играли в мяч. Когда-то такой же беззаботной и наивной была Карина.
— Я боялась, что ты станешь считать меня жадной. Что скажешь: вот, мать получает отличные деньги, но прикидывается бедной и несчастной.
— А разве это не так? — Карина подошла ближе, её голос звучал тихо, но твёрдо. — Мама, ну честно: зачем тебе была нужна эта игра? Зачем изображать серьёзные финансовые трудности, если их на самом деле нет?
— Потому что я боялась стать для тебя источником средств! — голос Тамары дрогнул. — Боялась, что как только ты узнаешь о моей подработке, сразу же начнёшь просить: «Мама, дай на ремонт», «Мама, помоги с детьми», «Мама, мы в отпуск на море хотим»…
Карина замерла на месте.
— То есть ты думаешь, что я бы стала тебя использовать?
— Я думаю, что у вас и своих проблем хватает. И мне не хотелось становиться ещё одной проблемой или ещё одним быстрым решением для вас.
— Но ведь семья — это…
— Семья — это когда абсолютно каждый тянет свою собственную ношу, — перебила Тамара. — А не когда одни постоянно тянут, а другие в это время едут.
Фраза прозвучала гораздо резче, чем она хотела. Карина отшатнулась, словно получив пощёчину.
— Понятно. Значит, я для тебя — та, которая «едет»?
Тамара повернулась к дочери. В глазах Карины стояли слёзы, но это были слёзы не жалости к себе, а глубокой, острой обиды.
— Карина, я не это хотела сказать…
— Ты это и имела в виду, мама. Ты предельно чётко дала мне понять, что считаешь меня потенциальной попрошайкой. И поэтому полтора года ты мне врала.
— Я не врала. Я просто не рассказывала всех деталей.
— Это одно и то же! — голос Карины снова сорвался на крик. — Когда я спрашивала, как твои дела с деньгами, ты отвечала: «Как у всех пенсионеров». Это была правда?
Тамара молчала.
— Когда я покупала тебе продукты и ты говорила «спасибо большое, доченька, выручаешь» — это было по-настоящему честно?
Молчание.
— Мама, я тебя полтора года жалела! Я переживала, что ты экономишь на самом необходимом! А ты в это время спокойно покупала осетрину почти за семьсот гривен!
Карина схватила свою сумку.
— Знаешь что, мама? Поздравляю. Ты добилась своей цели. Теперь ты точно никого не обременяешь своими финансовыми проблемами. Потому что проблем нет, а доверия нет больше тоже.
— Карина, подожди, послушай…
— Не стану. Мне нужно время, чтобы понять: кто ты вообще такая. Мать, которую я знала, была честной со мной. А та, которая полтора года разыгрывала этот спектакль — мне совершенно незнакома.
Дверь громко хлопнула. Тамара осталась одна.
На столе лежал недоеденный хлеб, стояла чашка чая, который успел совсем остыть. В кухне повисла тишина, которую нарушал только размеренный звук тикающих часов.
Она подошла к столу, убрала грязную посуду. Автоматически, как делала это тысячи раз. Но руки заметно дрожали.
Телефон молчал три дня. Тамара несколько раз набирала номер дочери, но сбрасывала звонок до первого гудка. Что сказать ей? «Прости»? За что — за то, что работает и хочет жить достойно? За то, что не хотела быть обузой?
На четвёртый день позвонила Жанна Павловна.
— Тамара, ты почему мне не отвечаешь? Я три дня тебе звоню!
— Отвечаю, — устало сказала Тамара. — Просто… устала немного очень.
— Заболела? Может, мне приехать к тебе?
— Не заболела. С дочерью сильно поругалась.
— Ой, да ладно тебе! Вы же всегда ругаетесь. Завтра помиритесь, как обычно.
— Не знаю, Жанна. Кажется, на этот раз всё очень серьёзно.
Жанна приехала уже через час. Выслушала Тамару молча, печально качая головой.
— Тамара, а ты понимаешь, что дочь права? Ну зачем скрывать-то было?
— Чтобы не превратиться в дойную корову, — резко ответила Тамара.
— Да какая ты дойная корова? У Карины своя жизнь, свои доходы. Ей что, твои десять тысяч гривен нужны позарез?
Тамара задумалась. Действительно, у Карины и Станислава неплохие зарплаты. Кредиты есть, но это их личный, осознанный выбор.
— Просто… я хотела быть независимой.
— Тамара, но независимость — это когда тебе никто не указывает, как жить. А не когда ты всех вокруг обманываешь, создавая иллюзию.
Этот разговор окончательно убедил Тамару: она зашла в полный тупик.
Вечером того же дня раздался звонок в дверь. Тамара открыла — на пороге стояла Карина с маленьким спортивным чемоданом.
— Привет, мама.
— Карина! Заходи, заходи скорее…
— Я ненадолго приехала. Пришла забрать детские вещи, которые здесь оставались.
Дочь прошла в комнату и начала молча складывать в пакет игрушки и книжки, которые внуки оставляли у бабушки.
— Карина, давай поговорим.
— О чём говорить, мама? — голос Карины был ровным, лишённым всяких эмоций. — Ты полтора года меня обманывала. Я полтора года жила в иллюзии, что знаю свою мать. А выяснилось, что не знаю, кто ты на самом деле.
— Но я же не кого-то убила! Я просто работаю и не хотела, чтобы ты об этом знала!
Карина выпрямилась, посмотрела на мать.
— Мама, а ты понимаешь, что для меня значило постоянно думать, что тебе тяжело? Я каждый день на работе переживала: достаточно ли у тебя денег на необходимые лекарства, не голодаешь ли ты, не экономишь ли на самом необходимом. А ты в это время покупала деликатесы и, видимо, смеялась над моими переживаниями!
— Я не смеялась…
— Смеялась, мама. Может, не вслух, но внутренне — точно. «Какая глупая моя дочка, переживает за мою пенсию, а у меня доход больше, чем у неё».
Тамара почувствовала, что слёзы подкатывают к горлу.
— Карина, я боялась…
— Боялась чего? Что я тебя стану использовать? Мама, да когда я у тебя в последний раз деньги просила? В студенческие годы, двадцать лет назад!
— Но могла бы начать…
— Могла бы! — голос Карины снова сорвался на крик. — А ещё я могла бы начать употреблять наркотики или грабить банки! Мама, нельзя строить отношения на том, что ТОЛЬКО МОГЛО БЫ произойти!
Карина закончила складывать вещи, застегнула пакет.
— Знаешь, что самое обидное? Не то, что ты скрывала доходы. А то, что ты мне не доверяла. Ты изначально считала меня потенциальной попрошайкой, которая только и ждёт, чтобы на тебе нажиться.
— Это не так…
— Тогда почему ты скрывала?
Тамара молчала. Потому что она действительно боялась. Боялась, что дочь начнёт воспринимать её лишь как источник денег, а не как любящую мать. Боялась, что отношения испортятся из-за финансовых вопросов. И в итоге испортила их своим недоверием и ложью.
— Карина, можно мне всё объяснить?
— Мама, я устала от объяснений. Мне нужно время, чтобы понять: кто ты для меня теперь. Мать, которой я безусловно доверяла, или женщина, которая полтора года меня водила за нос.
Карина направилась к выходу.
— А дети? — спросила Тамара. — Они спрашивают про бабушку?
Карина остановилась, не оборачиваясь.
— Я сказала им, что бабушка очень занята. Когда я решу, что готова снова привести их к тебе, — приведу.
Дверь закрылась. Тамара осталась одна в квартире, которая вдруг показалась ей огромной и совершенно пустой.
На столе лежал телефон. Можно было позвонить Жанне, пожаловаться, поискать утешения. Можно было написать Карине ещё одно сообщение. Можно было поехать к ней и требовать разговора.
Но Тамара понимала: дочь, по сути, права. Она действительно полтора года жила во лжи. Не прямой, но лжи. И теперь ей приходится расплачиваться за своё стремление к независимости.
Она села за компьютер, открыла рабочие документы. Работать нужно было в любом случае — независимо от того, есть у неё дочь сейчас или нет.
За окном медленно, крупными хлопьями шёл снег. Было очень красиво. Тамара налила себе чай, достала из холодильника дорогой сыр.
Свобода оказалась горькой на вкус.
Как видим, стремление к финансовой независимости может дорого стоить, если оно построено на секретах. Тамара Игоревна хотела защититься от потенциальной роли «дополнительного кошелька», но поплатилась за это доверием самого дорогого ей человека.
А как вы считаете, имела ли Тамара Игоревна моральное право скрывать свои реальные доходы и подработку от дочери, чтобы не провоцировать возможные просьбы о деньгах? Или искренность в семье должна быть абсолютной, даже если это несёт риски?
