София проснулась от того, что Валера стоял на коленях посреди спальни и собирал осколки. Вчерашний стакан с водой — хрустальный, подарок матери — превратился в сотни острых льдинок. Муж ругался себе под нос: «Чёрт… опять…»
— Я помогу.
— Не надо. Сама по ночам пьёшь, сама и собирай.
Последние полгода он стал другим. Не резко, не в один день. Первые признаки София списывала на стресс — закрытие издательского проекта, где Валера проработал двадцать лет. «Временно, — уверял он тогда». А потом стал искать виноватых.
«Почему хлеб чёрствый?» «Кто разбил мою любимую кружку?» «Где моя рубашка?» — вопросы сыпались, как град. И София отвечала, оправдывалась, чувствуя себя нашкодившим ребёнком. А ведь ей сорок два. Главный бухгалтер. Мать двоих детей.
Света училась на журфаке, жила в общежитии, приезжала только по выходным. Миша — девятиклассник, проводил дни в школе и за компьютером. Дом опустел. Остались они двое — София и муж, которого словно подменили.
— За что ты меня критикуешь? — спросила она как-то вечером после его замечания о невымытой посуде.
— Критикую? — Валера поднял бровь. — Я просто говорю, что было бы неплохо, если бы ты следила за порядком.
— Я всё время слежу!
— Видимо, недостаточно. — Он пожал плечами и ушёл смотреть новости.
«Я очень чувствительна, — думала София. — Он просто нервничает. Когда найдёт работу, всё вернётся».
Но работу не находили. А Валера превратил дом в поле боя, где каждая деталь — повод для упрёка. Он научился находить изъяны там, где их не было. Пыль на книжной полке (хотя София вытирала вчера). Молоко в холодильнике прокисло (купили три дня назад). Ужин пересолён (она специально ела тот же борщ — нормальный).
Но странно… Иногда София замечала: Валера сам создаёт эти поводы. Нарочно ставил стакан на край стола. Забрызгивал зеркало в ванной. Разбрасывал носки, а потом возмущался беспорядком.
«Это паранойя, — уговаривала она себя. — Зачем ему это?»
Ответ пришёл сам. В декабре Света осталась на новогодние каникулы. За ужином Валера начал придираться к Софии:
— Суп холодный. Ты что, проспала время?
— Я грела. Наверное, быстро остыл.
— Всегда отговорки. Обслуживать не умеет, готовить не умеет…
София опустила глаза. Миша вжался в стул. А Света вдруг спросила:
— Пап, а у нас есть холодильник? Суп можно было в микроволновке подогреть.
Валера замер. Потом усмехнулся:
— Умница. Правда, дочка. Мамку защищаешь. — Он погладил Свету по голове, но в голосе слышалась насмешка.
Вечером того же дня дочь застала Софию плачущей на кухне.
— Мам, что происходит?
София вытерла глаза полотенцем. Как объяснить? Что муж не бьёт, не изменяет, просто… давит. Изо дня в день. Мелкими уколами.
— Просто устала. Много работы.
— Врёшь. — Света села рядом. — Ты думаешь, я не вижу? Он тебя затирает. Как бабка наша папу в детстве. Помнишь, ты мне рассказывала?
София вздрогнула. Действительно, свекровь всю жизнь критиковала мужа — за неправильную походку, за смех, за выбор друзей. «Я же знаю, что лучше», — говорила она. Валера терпел, горбился, а в тридцать лет ушёл из дома. Но что-то, видимо, осталось…
— Света, не говори так об отце.
— А что говорить? Что он хороший? Когда последний раз был хорошим?
София не нашлась с ответом.
К концу января вошло в привычку: София приходила с работы, Валера начинал инспекцию. Осматривал квартиру, находил нарушения, отчитывал. Она оправдывалась, исправляла, клялась: больше не повторится. К вечеру истощалась, валилась на кровать, пряталась под одеялом.
Миша заметил первым: мама худеет. Синяки под глазами. Забывает завтракать, пропускает ужины.
— Мам, ты больна?
— Нет, милый. Просто много работы.
Миша не верил. По вечерам, когда родители ссорились — точнее, когда отец критиковал, а мать извинялась — он надевал наушники, но звук не помогал. Каждый громкий вздох, каждое «Соня, опять…» пронзали насквозь.
В феврале произошло странное: София слегла с гриппом. Высокая температура, кашель. Взяла больничный. Валера среагировал раздражением:
— Вот удобно. Работать не хочешь — заболела.
— Я правда больна…
— Конечно. А кто будет готовить, чистить, убирать?
София молчала. Что сказать человеку, который видит болезнь женщины как неудобство для себя?
Три дня Валера полностью игнорировал её. Не готовил. Не убирал. Не спрашивал о самочувствии. Дети пытались помочь: Миша приносил чай, Света готовила супы. Валера наблюдал со стороны: «Вон как детей эксплуатирует. Больна, понимаешь ли».
На четвёртый день София встала. Голова кружилась, но лежать больше не было сил — не физических, моральных. Сделав уборку, приготовив обед, она присела на кухне. Сердце колотилось, в висках стучало.
«Надо уходить», — впервые пришла ясная мысль. Но сразу же отозвалась другая: «Куда? Зачем? Это же я виновата. Я не та жена. Не успеваю. Делаю что-то не так».
Круг замкнулся. София загнана в угол собственной логики: если муж недоволен, виновата ты. Если ты стараешься, но опять находят проблему — стараешься недостаточно. Если тебе плохо — это ты переигрываешь.
Вечером дети сидели на Свете в общаге. Она налила чай, посмотрела на брата:
— Он её убивает.
— Не буквально…
— Нет, именно убивает. Моральное убийство. Я по телеку видела передачу. Про домашнее насилие. Психологическое.
Миша покачал головой:
— И что делать? Маме скажем — она не поверит. Защищать его будет. Папу не изменишь.
— А если…
Света надкусила печенье, прожевала, проглотила. Собиралась с мыслями.
— Если мы найдём способ, чтобы папа сам захотел развестись?
— Смысл? Останется тот же тиран, только в другой семье.
— Нет. — Глаза Светы горели. — Только для мамы это выход. Она сама не уйдёт. Слишком привыкла чувствовать себя виноватой. Нужен толчок.
Миша задумался. Идея — ужасная. Но другой не видел.
«Великие цели оправдывают сомнительные методы», — говорили в школе на истории. Света и Миша решили применить принцип к семейной практике.
На следующий день Миша «случайно» оставил открытым на компьютере разговор матери с коллегой. Из контекста можно было прочесть: встречаются после работы. София заходила в кабинет Миши, увидела, покраснела:
— Миша, это личная переписка!
— Прости, мам, я забыл закрыть.
Через два дня Света «потеряла» фотографию красивого мужчины с надписью на обороте: «Серёже от Софии. Нашему счастью быть!» Положила на кухонный стол — место, где Валера обычно сортировал счета.
Вечером, когда дети делали уроки, из кухни донеслось:
— Кто он?!
— Кто? О чём ты?
— Этот Серёжа! Фотография! «Нашему счастью быть»!
— Покажи…
Шаги, шуршание бумаги.
— Я не знаю, откуда это. Наверное, старая фотография из университета. Сокурсник, может.
— «Нашему счастью быть»?! В университете?!
— Валера, я правда не помню…
— Не помнишь! Конечно! Ничего не помнишь!
Последний удар — подложенная СМС. Света взяла телефон матери «зарядить», на самом деле добавила номер «Сергей Ш.» и отправила сообщение: «Буду ждать завтра в том же месте. Не опаздывай, пожалуйста».
Валера обнаружил сообщение вечером, когда София принимала душ. Телефон лежал на комоде. Он заглянул «случайно». Зашёл в ванную:
— Ты где завтра будешь?
— Как где? На работе.
— До которого часа?
— До шести. Валера, ты в порядке? Голос странный.
— В порядке, в порядке… Просто так спросил.
Утром он проводил жену необычно внимательно. Обнял у двери:
— Не задерживайся.
— Конечно.
— И… всё у нас хорошо? Да, Соня?
Она посмотрела на него — впервые за месяцы услышала нормальный разговор.
— Да, всё хорошо.
Но Валера не успокоился. В течение дня звонил три раза. «Как дела?» «Где ты сейчас?» «До которого работаешь?» София удивлялась странному вниманию, но радовалась — может, муж идёт на поправку?
В шесть вечера она вошла в квартиру — Валера сидел в гостиной. Мрачный.
— Проголодался? Сейчас ужин сделаю.
— Подожди. Присядь.
Тон насторожил. София опустилась на край дивана.
— Соня, я должен спросить. Прямо спросить.
— О чём?
— Ты мне изменяешь?
Сердце екнуло.
— Что?! Валера, ты о чём?!
— Отвечай. Да или нет.
— Нет! Конечно, нет! Откуда такое?!
— Откуда? — Он вытащил из кармана фотографию, показал сообщение в телефоне. — Откуда?!
София смотрела, не веря глазам. Потом до неё дошло: дети. Это они подложили. Но зачем?
— Валера, я… это неправда. Кто-то шутит. Я нигде не была.
— Шутит?! Фотография с надписью? СМС? Встречи?
— Каким встречи?! Я с работы домой! Валера, я никогда тебе не изменяла!
Но в его глазах уже поселилось подозрение. Раз появившись, оно не собиралось уходить.
Следующие две недели — ад. Валера стал следить. Проверять телефон, звонить на работу, устраивать допросы. София растерянно оправдывалась, не понимая, что происходит. Дети молчали, наблюдали.
Перелом случился утром. Валера снова нашёл «улику» — листок с номером телефона и надписью «С.» Достал из мусорного ведра.
— Всё. Я больше не могу. Ты лжёшь. Врёшь мне в глаза.
— Валера, это чьи-то розыгрыши!
— Чьи? Кому нужно нас разводить?!
София посмотрела на детей. Стоят у двери в прихожей. Миша опустил голову. Света смотрит в упор.
Вдруг до неё дошло: «Господи, это они…»
— Света?
— Мам, скажи правду. Хватит врать.
Валера посмотрел на дочь, потом на жену:
— Вот видишь. Даже дети понимают.
София молчала. Мысли метались: сказать правду? Но тогда Валера рассердится на детей. Да и целый месяц она отпиралась… Теперь не поверит, что всё ложь.
— Соня, последний раз спрашиваю. У тебя есть кто-то?
Она смотрела на детей. В глазах Светы читала: «Соглашайся. Это единственный выход». В глазах Миши — вина и надежда. А в глазах Валеры — уже не любовь, даже не ненависть. Равнодушие. Он готов отпустить. Наконец-то.
София медленно кивнула.
— Да.
Тишина. Потом Валера обронил:
— Ну вот. Всё ясно.
Он развернулся и ушёл в спальню. София осталась стоять посреди прихожей. Дети подошли, обняли.
— Простите, мам. Мы не могли больше смотреть…
— Я знаю. Я понимаю.
Два дня Валера не разговаривал. На третий сказал:
— Давай разведёмся. Нормально. Спокойно. Квартира твоя. Я сниму комнату. Алименты платить не буду — дети взрослые.
София кивнула. Облегчение было таким сильным, что хотелось плакать. Или смеяться. Или и то, и другое.
Развелись через два месяца. Валера съехал сразу. Дети стали приезжать домой чаще — в квартире стало дышать легче.
Но были ночи, когда София просыпалась, обливаясь холодным потом. «Я обманула. Соврала. Пусть ради спасения, но — соврала». Дети говорили: «Мам, он бы тебя убил. Медленно, но убил». А она думала: «А если бы он изменился? Нашёл работу, успокоился? Мы не дали ему шанса».
Прошёл год. София встретила Валеру на улице. Они поздоровались, немного поговорили. Он устроился преподавателем. Снял квартиру. Выглядел спокойным. Не пытался оправдаться. Не обвинял.
«Может, он тоже понял что-то», — думала София вечером, готовя детям ужин. Света учила английский. Миша решал физику. Нормальные вечер. Без криков, без претензий.
Вопрос «правильно ли мы поступили?» София носила в себе. Ответа не находила. Но когда просыпалась от кошмара, где снова дом превращается в поле боя, где каждое слово жалит, где она сама себя не узнаёт, пугается собственных оправданий и страха — понимала: иногда ложь спасает правду. Правду о жизни, достойной человека.
Наука нравственности сложна. Компромиссы неизбежны. А честность с самим собой — дороже любой безусловной правды.
Дом стал домом, а не полем боя. Этого было достаточно.
