Анна встала на пятнадцать минут раньше обычного. Не потому что забот прибавилось — наоборот, их стало в разы меньше, как только она перестала стирать за мужем его носки и слушать, как у «мамы давление, а ты опять на работе». Просто с некоторых пор ей нравилось наблюдать, как Алексей суетится без утреннего кофе. Раньше она готовила его вслепую, одной рукой нажимая на кнопку, другой расчесывая волосы Дарье перед школой. Сейчас — чашка стояла в шкафу, кофе в банке, кипяток в чайнике. Всё было. Только руки не её.
Алексей вошёл на кухню, зевая как удав на пенсии, и глянул на пустой стол.
— А кофе? — пробормотал он с укором, как будто Анна в этот момент должна была вынырнуть из-под стола и сказать: «Сейчас-сейчас, родной».
Она спокойно положила телефон на стол, не отрывая взгляда.
— Там всё есть. Кофе, чайник, даже ложка. Что-то из этого ты точно осилишь.
Алексей, не привыкший к таким ответам, замер. Его губы задрожали от обиды, как у щенка, которого не взяли гулять. Но он промолчал. Потому что вчера он, слегка перебрав, назвал Анну “уставшей бабой, которая испортила ему жизнь”. И хоть утром он об этом и забыл, но в подкорке где-то чесалось: вроде бы вчера наговорил.
Из спальни вышла Вероника Петровна. Свекровь. И, судя по взгляду, — генералиссимус в отставке, уволенный за излишнюю жестокость к личному составу.
— Ну что, хозяйка, опять муж голодный? — она криво улыбнулась. — С некоторых пор ты стала какой-то… независимой. Не к добру.
— Вы правы, — Анна кивнула, не вставая. — Всё к добру. Даже то, что вы у нас по полгода живёте.
— Не наглей, Аня, — рявкнул Алексей, наконец, нашедший голос.
— О, голос вернулся! — Анна издевательски похлопала. — А то я думала, твоя мама за тебя и говорить теперь будет. Хотя она и ипотеку тоже, наверное, за тебя платит, да?
Вероника Петровна прищурилась:
— Ты всегда была змеёй. Просто раньше умела шипеть тихо.
Анна встала. Медленно, как в хорошем фильме про месть.
— А вы всегда были доброй, только за спиной. В лицо же — одна желчь и критика. Я — плохая мать, плохая жена, плохая женщина. Скажите, вы хоть в одном месте чувствовали себя лучше меня? Не по факту, а просто по эмоциям?
Свекровь побледнела.
— Алексей, ты слышишь, как она со мной разговаривает?
— Я слышу, — буркнул тот и, впервые за двадцать лет, не стал защищать мать. Он чувствовал, что-то меняется. Воздух гудел напряжением.
Анна вздохнула.
— Я получила повышение. Финансовый директор теперь. Меня пригласили в головной офис. Зарплата — почти как у тебя, только белая. И да, я куплю себе машину. Сама. А автошколу уже выбрала.
— Ну и кто теперь тебя будет возить на дачу? — язвительно переспросила Вероника Петровна.
— Вот вы и поезжайте. Пешком, — Анна улыбнулась. — Или попросите вашего сына, пока он не потерял всё, включая уважение.
Дарья вошла в кухню и остановилась, словно почуяла бурю. Подросток, но уже с мозгами и чёткой позицией.
— Мам, ты классная, — сказала она и поцеловала Анну в щёку. — У меня самая смелая мама на свете.
— Ага, — подал голос Максим из-за спины. — А бабушка теперь точно не захочет с нами Новый год праздновать.
— Ура! — почти синхронно воскликнули Анна и Дарья.
Алексей вдруг поднялся. Подошёл к холодильнику, открыл его. Потом закрыл. Потом снова открыл. Он выглядел растерянным.
— А что ты хочешь найти, Лёш? — с усмешкой спросила Анна. — Ответы? Или яичницу?
Он не ответил. Просто ушёл в спальню. А через минуту послышался глухой удар дверью — как точка в предложении, которое слишком долго пытались не читать вслух.
Анна наливала себе кофе. Горький, без сахара, как последние двадцать лет. Только теперь — с привкусом свободы.
На следующий день она оформила первый платёж за автошколу. Вечером дети помогали ей искать машину на «авито», и у всех было настроение, как на Новый год. Алексей ночевал у друга, а Вероника Петровна весь день молчала, как рыба на посту.
Но потом она сказала фразу, которая изменила всё:
— Ты думаешь, если ты стала директором, ты кому-то нужна? Да кому ты, сорокалетняя, с двумя детьми, будешь интересна?
Анна выпрямилась. Глаза у неё сверкнули.
— Вот и проверим, Вероника Петровна. Начнём с того, что мне теперь интересна сама себе.
Анна не собиралась подавать на развод. Сначала. Просто хотела, чтобы Лёша одумался, испугался, посмотрел на неё с уважением — как на равную. Но на третий день его молчаливого съёма у друга, когда он прислал СМС: «Я подумаю, возвращаться ли. Ты тоже не подарок», — у неё сорвало резьбу.
Она не ответила. Просто зашла в «Госуслуги», открыла раздел «Семья», затем «Развод». Всё оказалось быстрее, чем покупка билета в кино. Дети были у бабушки по отцу. Вероника Петровна в этот момент укладывала в шкаф свои таблетки, не подозревая, что в соседней комнате её невестка ставит крест на двадцати годах.
На утро пришло подтверждение записи в суд. Тогда Анна впервые улыбнулась за неделю.
— Ты с ума сошла?! — кричал Алексей вечером, когда наконец объявился. — Это что, шантаж? А дети?! Ты хочешь их растить одна?
Анна кивнула.
— Лучше одной, чем в коллективе из нытиков, лентяев и одного маменькиного сынка.
— Не перегибай!
— А что перегибать? Я знаю, что ты в прошлом году сливал часть своей зарплаты маме на её накопления. Знаю, что ты тайком выкупал её долю в деревенском доме. Я молчала. А сейчас всё — хватит.
— Это мои деньги!
— Нет. Мы в браке. У нас общий бюджет. Значит, ты тратишь наши деньги на недвижимость, куда меня даже не зовут на выходные.
Алексей покраснел.
— Я… Я просто думал, что мама стареет… ей надо как-то обезопасить себя.
— Пусть её обезопасит тот, кому она завещает дом. Если это не ты — удачи.
В гостиную вошла Вероника Петровна. Услышала конец. Замерла.
— Ты что, следишь за счётом мужа? — в её голосе звучало отвращение. — Какая же ты мелочная.
— А вы, выходит, не мелочная, когда четыре раза просили переписать на вас квартиру в городе «на всякий случай», и всё втихую от меня?
Свекровь задохнулась.
— Это ложь!
— Нет, это копии нотариальных писем, — Анна кинула ей конверт. — Письма с отказами. Алексей подписал первое — и я об этом случайно узнала. А потом — не решился. Или испугался. Но задумка мне понравилась.
— Ты… ты копаешь под нас!
— Нет. Я просто выкапываю себя. Из ямы.
На суд Алексей пришёл с мамой. Анна — с юристкой Ириной, подругой по колледжу, недавно разведённой и с богатым опытом побед.
Судья был молчаливый, уставший. Но когда Ирина начала выкладывать документы: тайные переводы, скрытые сбережения, попытки переоформления — в зале воцарилась такая тишина, что слышно было, как Вероника Петровна задышала с хрипом.
— Но… мы же семья, — слабо сказал Алексей. — Это всё… бытовое…
— Когда всё бытовое — против одного члена семьи, это уже не семья. Это корпоратив с авторитарным менеджментом, — спокойно пояснила Ирина.
Суд перенесли. Но эффект был достигнут.
Алексей больше не ночевал у друга. Он возвращался домой. Смотрел на детей, как будто заново с ними знакомился. Вероника Петровна начала чаще бывать в аптеке. От стресса, как она говорила.
Анна тихо собирала документы. На машину. На отдельную квартиру в ипотеку. На алименты. На долю, которая ей положена. Её лицо было спокойным, как у женщины, которая впервые в жизни спит на своей подушке — не для кого-то, а для себя.
И тогда началась третья стадия. Та, которую всегда запускают те, кто теряет контроль: уговоры, подкуп, манипуляции детьми.
— Мам, папа сказал, что ты настроила нас против него, — Максим мял в руках школьный рюкзак.
— А ты как думаешь?
— Я думаю, что раньше ты плакала по ночам. А теперь — улыбаешься днём. Это как-то… правильнее.
Дарья вообще отказалась ехать к отцу на выходные.
— У него теперь новая девушка, — мрачно сказала она. — Я видела в телефоне. Он не очень старался скрыть.
Анна кивнула. Она уже знала. Но не кричала, не рыдала. Это не предательство — это его способ убежать от реальности, где женщина может не варить борщ.
Алексей позвонил в полночь.
— Я всё понял, — сказал он. — Ты сильная. Но, может, начнём с начала?
— Нет, Лёш. Я не хочу возвращаться туда, откуда так долго вылезала. Начнём — только порознь.
Судья развёл их без лишних слов. Алексей не стал спорить. Лишь Вероника Петровна подала апелляцию на право жить в той же квартире. Сославшись на «пожилой возраст и необходимость ухода».
Анна подала встречный иск — о психологическом насилии.
И всё закрутилось. Опека, юристы, справки. Но теперь — она не была одна. У неё была свобода, дети, подруга-юрист и… сила.
Суд признаёт её действия токсичными. Рекомендована консультация психолога. Ей запрещено приближаться к детям без согласия матери. Анна отправляет её путёвку в санаторий — на три месяца.
— Вам тоже надо пожить для себя, — с иронией говорит она. — Только — в другом районе.
И Вероника, сжав губы, уезжает. А дети устраивают маме сюрприз — огромный плакат: «Ты у нас супергерой».
Анна улыбается. Она больше не героиня драмы. Она — автор собственной истории.
