Ольга стояла у окна, опираясь лбом о прохладное стекло. На подоконнике лежала плоская фарфоровая чашка — старая, с вытертым золотым ободком и едва заметным трещинкой, как тонкий рубец на коже. В ней остывал чай, заваренный по привычке — с мятой, липой и каплей мёда. Она давно его не пила. Смотрела, как ветер гонит по двору пыльные листья, рвёт их с деревьев, будто кто-то злой рвал письма, не дочитав до конца.
— Опять ты замерла, — раздалось у неё за спиной. Голос мужа. Привычно мягкий, вежливый, как продавец в аптеке.
— Думаю, — отозвалась она, не оборачиваясь. — Слушаю, как листья падают. В следующий раз, наверное, буду слушать, как соседи носят мебель. Это ведь тоже красиво.
Дмитрий молчал. Он не любил эти её фразы — с подтекстом, с уколами. Но и ответить на них по-настоящему не умел.
— Ирка просила приехать, — сказал он наконец. — На пару дней. С детьми.
— Просила, — повторила Ольга. — Ты ей сказал, что это плохая идея?
— Ну… Она сейчас в сложной ситуации. Опять поругалась с этим своим Артуром. Тот, похоже, совсем…
— Это её пятый с начала весны. Сложная ситуация у неё — это диагноз, а не временная трудность.
Дмитрий вздохнул. Прошёл мимо неё, чуть задел плечом. Уронил взгляд на её чашку.
— Ты опять не попила.
— Как-то не тянет, — сухо ответила она. — Как-то больше тянет выкинуть всё к чёртовой матери и уехать. На дачу. К бабушке.
Он не стал уточнять, что бабушки больше нет. Просто подошёл к рабочему столу и начал разбирать ящик с инструментами. В последнее время он часто туда нырял — то шурупы пересчитывал, то отвёртки перекладывал по цвету ручек. Уходил в детали, как в спасательный круг.
— Ирка… она не со зла. Ты же её знаешь, — сказал он, не оборачиваясь.
— Конечно знаю. Именно поэтому не хочу её видеть. Она паразит. Мягкий, пушистый паразит с лососевыми кроссовками и детьми, которые рисуют на моих стенах.
Он помолчал. Потом медленно, почти виновато:
— Оль… Но она же моя сестра.
Она развернулась. В первый раз за утро — полностью.
— А я кто тебе, Дим? Гостиница с бесплатным вайфаем? Или просто женщина, которой повезло унаследовать квартиру и которая теперь должна кормить, стирать и улыбаться?
— Не передёргивай, — хмуро сказал он.
— Ты знал, что она в прошлый раз выкинула мою расческу? Сказала, «засаленная». И пользовалась моей щёткой. Моей зубной щёткой, Дима! А ты что сделал? Купил ей новую пасту и сказал: «Ольга у нас просто немного нервная, не обращай внимания». Я слышала.
Он отвернулся. Покопался в коробке, вытащил отвёртку, будто это был ответ.
— Всё не так просто, — пробормотал он. — Я между вами…
— Ты не между нами. Ты — против меня, когда она здесь. Только ты даже не замечаешь.
Ольга снова посмотрела в окно. По тротуару ползли обломки газет и пластиковые пакеты. На лавке у подъезда сидела баба Лида из шестого — наблюдала, как сосед из пятого грузит в багажник пакеты с крупами. Баба Лида с удовольствием смотрела бы и на то, как у них снова драка. Возможно, даже предложила бы помощь.
— Она просила ключи, — вдруг сказал Дмитрий. — Ну, чтобы не ждать нас, если мы задержимся.
Ольга не повернулась. Слишком резко она застыла.
— И ты дал?
Он промолчал.
— Ты… дал ей ключи?
— Дубликат. Просто на время. Потом заберём. Это временно. Пока не решится с её квартирой.
— У неё есть квартира. На Лесной. Двушка. С ремонтом. Она сдаёт её. И делает вид, что всё потеряла. Это что, по-твоему, «временно»?
— Я просто пытаюсь быть братом.
— А я просто пытаюсь быть женой. Вот только, похоже, это несовместимо.
Она отошла от окна. Пошла на кухню, не глядя на него. Медленно открыла холодильник. Холодный воздух ударил в лицо, как пощёчина. Пусто. Почти всё, что было на выходные, ушло за два дня, когда «Ирка заехала ненадолго». Макароны, бульон, творог. Даже торт, который Ольга берегла к годовщине.
— Она сказала, что дети любят сладкое, — сказал тогда Дмитрий. — Я куплю другой.
Но другой он не купил.
Она закрыла холодильник, прислонилась к нему. Металл холодил спину, но был надёжнее, чем собственный муж.
— Она переедет, да? — спросила тихо.
— Это не обсуждается так. Мы же семья.
— Нет, Дим. Семья — это когда есть мы. А сейчас у нас гостиница, пансионат и добренький администратор, который отдаёт ключи всем подряд.
Он подошёл. Сел на табурет, глядя в пол.
— Что ты хочешь?
— Чтобы ты выбрал. Или ты с ней. Или со мной. Без хитростей. Без «на пару дней». Без «она у нас тут чуть-чуть».
Дмитрий молчал. Долго. Только пальцы шевелил — будто считал что-то внутри себя.
А потом сказал:
— Не могу выбирать. Это неправильно.
— Тогда я выберу за тебя, — ответила Ольга и ушла в комнату.
Впервые за много месяцев ей хотелось хлопнуть дверью. Но она просто закрыла её. Тихо. Как крышку на пустой кастрюле.
— Мы только на пару денечков! — пропела Ирина, перешагивая порог с той лёгкостью, с какой человек переступает через чужие границы.
На ней был велюровый спортивный костюм оттенка «сливочная жвачка», кроссовки на толстой подошве и тонкие солнцезащитные очки, надвинутые на лоб. Под мышкой — йога-коврик, на плече — сумка размером с небольшую кладовую. За ней ввалились дети — два внука цивилизации с айпадами в руках и леденцами во рту. Один — постарше, другой — липкий.
— У нас завтра онлайн-урок! — громко сказал старший.
— А где тут вайфай, а? — спросил младший и тут же уселся прямо на ковёр в прихожей.
Ольга стояла в дверях кухни, не шевелясь. Она знала, что именно так всё и будет. Но всё равно не хватало воздуха.
— Привет, Олечка! — улыбнулась Ирина и поцеловала воздух где-то в районе уха. — Ты как всегда — на стиле! Такой халатик уютный… Как в санатории, да?
— Именно, — кивнула Ольга. — Осталось только капельницу в коридор поставить. От токсичности.
Ирина хихикнула. Не расслышала. Или сделала вид.
— Димочка, а где у вас тут детская постелька? — обратилась она к брату. — Мы ту, что у вас на балконе, нашли, но она какая-то… пенсионерская.
— Потому что она бабушкина, — сказала Ольга. — А бабушка, к несчастью, была пенсионеркой. И умерла в этой постели. Но вы, конечно, располагайтесь.
Дмитрий поджал губы. Он стоял, растерянно переминаясь, как между двух пожаров.
— Я сейчас что-нибудь принесу, — сказал он. — Матрасик. Или надувной. У нас был где-то.
— Был, — кивнула Ольга. — Пока его не сдали «для Иришки», когда она в прошлый раз осталась на неделю. Сдувшийся, кстати.
— Ну, не начинайте, — протянула Ирина, с притворной усталостью. — Я вся на нервах. С этим козлом Артуром… У меня же нервы не железные!
— У тебя они из титана. И с подогревом, — буркнула Ольга, но никто, как всегда, не слушал.
На кухне запахло рыбой — это был вчерашний минтай, отложенный на ужин. Ольга чувствовала, как ею начинает пропитываться одежда. Костюм Ирины пах духами «сладкий леденец 2007», в перемешку с чем-то дорогим и приторным. Как будто кто-то распылил дорогой аромат в маршрутке.
— Олечка, я твою духовку включила, — вдруг сообщила Ирина. — Нашла у тебя крылышки. Надо же покормить детей, они же у меня не на воздухе живут.
— Не переживай, я уверена, они питаются вайфаем, — заметила Ольга. — Он у нас бесплатный и безлимитный.
— Хи-хи, — сказала Ирина и исчезла на кухне. Была там уже как дома. Как у себя. А может, даже лучше — у себя она хоть что-то мыла.
Дмитрий зашёл в комнату, где сидела Ольга. Осторожно, как разведчик.
— Не злись, — тихо сказал он. — Ты же знаешь, она такая. И у неё дети. Сложно быть одной.
Ольга молча разглядывала старое фото в рамке. Она, он, море, чужой плед. 1999 год. Там ещё было «мы».
— Дим, скажи честно. Она уедет?
Он замялся.
— Ну… У неё пока с квартирой неясно. Там арендатор до конца месяца. А может, и продлили.
— То есть нет. Не уедет. Скажи прямо, она у нас будет жить?
— Ну… временно. Пока не встанет на ноги.
Ольга встала. Медленно. Как встает человек, решивший, что больше не будет терпеть.
— Тогда давай так. Я на дачу. Месяц — и ни дня меньше. Возьму собаку тёти Люды и уеду. Пусть она учит детей, жарит крылышки и рассказывает тебе, какой ты замечательный. Я не против. Только в этой пьесе меня больше нет.
— Не драматизируй, — начал он.
— Я не драматизирую. Я просто устала. Устала быть декорацией в собственной жизни.
Она пошла в спальню. Хлопнула шкафом. Достала старую сумку с надписью Prague 2003. Бросила туда джинсы, пару свитеров, какую-то косметичку. Всё происходило быстро. Слишком быстро для реальности, слишком медленно для кино.
Дмитрий стоял в дверях.
— Я не думал, что ты вот так… просто уйдёшь.
— А я не думала, что ты вот так… просто меня променяешь.
Он ничего не ответил. Только отвернулся. Пошёл обратно — туда, где пахло крылышками и детским визгом. Ольга поняла: он сделал выбор. Может, не сознательно. Но сделал.
Перед выходом она остановилась. Оглядела прихожую. Её дом. Её уют. Её порядок, расставленный по полочкам. И чужие вещи — яркие, пластмассовые, шуршащие. Как сор.
— Мам, у тёти Оли губы дрожат, — сказал младший.
— Не обращай внимания, — ответила Ирина. — У неё характер такой. Брезгливый.
Дверь хлопнула. Ольга вышла. Ветер подхватил подол пальто и закрутил, как в танце.
На улице было прохладно. Листья летели вниз. И ей впервые за много лет стало легко.
— Тётя Оля, а вы не навсегда уезжали?
Ольга подняла глаза. На скамейке у подъезда сидел Вадик — мальчишка из третьего подъезда, вечно в грязных кроссовках и с котёнком на плече. Котёнка звали Рыжик, но он давно вырос и стал циничным толстым котом, который гулял сам по себе, но всё равно всегда возвращался.
— Почти, — ответила Ольга и вздохнула. — Но меня пока никто не отпустил.
Она стояла у подъезда с сумкой, слегка загорелая, в старом пуховике, который давно требовал замены. Месяц на даче прошёл как в забытьи: костёр, книги, соседка Валентина с её борщами и нескончаемыми разговорами о внуках, и самое главное — тишина. Та самая, которую раньше боялась, а теперь полюбила как редкое вино: терпкое, с горечью, но настоящее.
Дверь в подъезд была приоткрыта. Подняться в квартиру казалось труднее, чем сбежать.
На лестнице пахло жареным луком, ладаном и чужими носками. Всё как всегда.
Она не спешила.
На коврике у двери стояла пара новых ботинок — мужских. Рядом — крошечные детские кроссовки. Значит, Ирина ещё здесь.
Ольга набрала код, вошла. В прихожей царил хаос: куртки, сумки, коробка с игрушками, чей-то велосипед. Как будто в её жизнь въехала ярмарка. И осталась.
— Оля? — послышался голос из кухни. — Ты вернулась?
Она не ответила. Просто поставила сумку и медленно пошла туда.
В кухне за столом сидела Ирина, с кофейной маской на лице, и листала журнал. Рядом — недопитый кофе и тарелка с недоеденными сосисками. Кафель был в кетчупе. Кошка сидела на подоконнике, смотрела на улицу.
— Ты вовремя. Мы как раз собирались ужинать, — сказала Ирина, снимая с лица остатки маски. — Ты как, отдохнула?
Ольга смотрела на неё долго. Молча. Как на мебель, которую обещали вынести, но забыли.
— Где Дмитрий?
— Он… — Ирина пожала плечами. — Он на работе. Или уехал. Мы как-то не в курсе. У нас тут свои дела. Ванечка в кружок пошёл. И у Пети зуб лезет.
— Вы здесь остаетесь? — спросила Ольга.
— Пока да, — сказала Ирина. — Ситуация непростая. Да и ты всё равно на даче. Нам же всем надо где-то жить, правда?
Ольга не ответила. Пошла в комнату. Свой старый кабинет. Книги, компьютер, кресло. Идеальный порядок. Там никто не жил. Не трогали. Уважали. Или боялись.
Она опустилась в кресло. Закрыла глаза.
Через час пришёл Дмитрий.
Он вошёл, увидел её — и застыл. Как будто не ожидал. Или надеялся, что не придёт.
— Ты вернулась, — сказал он.
— Не ты первый сегодня удивляешься.
Он снял куртку, подошёл к двери кабинета, но не вошёл.
— Как там на даче?
— Лучше, чем здесь. Но хуже, чем в браке. Хотя, может, я просто не привыкла к свободе.
Он сел на край кресла у стены. Замолчал. В комнате повисло странное, гулкое молчание — будто оба боялись пошевелиться, чтобы не сломать хрупкую прозрачность момента.
— Я думал, ты не вернёшься, — наконец сказал он.
— А я думала, ты меня выгонишь, — ответила она.
— Я не хотел выбирать. Просто всё закрутилось. Ты знаешь, как она…
— Знаю, — перебила Ольга. — Только я не понимаю, почему всегда выбирать нужно между ней и мной. Ты взрослый человек. Ты мог сказать: «нет». Ты мог остаться со мной, не выгнав меня из моей собственной жизни.
Он молчал. Было видно, как его что-то точит. Или разъедает изнутри.
— Я люблю тебя, Оля, — вдруг сказал он. — Просто иногда всё так путается. Я потерял себя.
Она смотрела на него, как на человека, с которым пережила землетрясение. Осталась в живых. Но не забыла.
— Знаешь, в чём беда? — сказала она тихо. — Мы с тобой не вместе уже давно. Просто раньше это называлось «брак», а теперь — «сосуществование».
Он хотел что-то сказать, но не стал.
— Я приеду на выходных. Заберу часть вещей. Не все. Не нужно драматизировать, — она улыбнулась. — Может, это и не конец. Но точно не продолжение.
Она встала. Взяла свою сумку. Пошла к двери.
— Ты же любила эти наши воскресные завтраки… — пробормотал он.
— Я любила не завтраки, Дима. Я любила, когда ты смотрел на меня, как будто я единственная. А теперь ты смотришь сквозь меня. Или мимо. Это хуже.
Он не вышел проводить. Не остановил. Даже не притворился.
Она вышла.
На улице уже темнело. Кошка Рыжик сидела на капоте машины и мяукала. Словно узнавала.
Ольга шла медленно. Не в новую жизнь, нет. Но в ту, где у неё, наконец, появится место.
И где, может быть, она впервые за долгое время будет жить не «для», а «себя».
