Мария выключила плиту, вытерла руки о полотенце и посмотрела на время. Без десяти семь. Минут через пятнадцать, если жизнь снова решит подкинуть ей приятный сюрприз, за дверью раздастся жужжание ключа в замке. Тот самый звук, от которого её щёки мгновенно наливались жаром, а в груди поднималась волна такой злости, что хотелось крушить всё — от дешёвых кружек до семейного бюджета.
В квартиру входила не мародёрша, не бывшая одноклассница с кредитами, даже не соседка с новой претензией. Хуже. Входила Ольга Петровна. Свекровь. Женщина, которая считала себя филиалом МФЦ и Спартака одновременно — документы любит и в атаке всегда.
— Ты опять без халата, Мария? — в дверях раздалось, как по расписанию.
Ольга Петровна вошла как ураган: в пуховике, который не снимала в прихожей, с пластиковым пакетом, от которого пахло луком, укропом и разрушенными нервными окончаниями.
— Ольга Петровна, добрый вечер, — Мария сдержанно улыбнулась и облокотилась о дверцу шкафа. — Мы, кажется, не договаривались на сегодня?
— А что, чтобы к сыну в гости прийти, теперь очередь брать надо? — она повернулась, уставилась прямо в лицо Марии. — Я между прочим, родная мать. А вы тут, я смотрю, свою личную территорию решили размечать?
Мария сделала глубокий вдох. Ничего. Всё нормально. Не впадай в транс. Считай до пяти и думай о налоговом вычете.
— Просто неожиданно. Мы с Алексеем собирались ужинать вдвоём, — произнесла она с холодным достоинством.
— Так и ужинайте! Я вам мешаю, что ли? Я вон на диване посижу. Или, может, на кухню нельзя? Уже не моя квартира, да?
И вот оно — первое «не моя квартира» за вечер. Мария смотрела, как Ольга Петровна с шумом скидывает пуховик, оглядывает пол на наличие крошек (и всегда их находит), а затем садится на табурет со скорбным видом мученицы.
Алексей пришёл в половине восьмого. Без цветов. Зато с виноватой улыбкой.
— Привет, девочки… Мам, ты чего не звонила? — он чмокнул мать в щёку, а жену только погладил по плечу. Как собаку. Или стиральную машину.
— А что, сынок, я теперь должна жене рапортовать? Раньше, помнится, никто не возражал, когда я ключи от квартиры взяла. А теперь вдруг личное пространство!
— Мама, — Алексей попытался пошутить, — может, нам у нотариуса границы квартиры на троих оформить?
Мария посмотрела на него так, что у него даже левый глаз дёрнулся.
— Да, Лёш, хорошая идея. Пусть нотариус заодно распишет, в каком углу я имею право жить как хозяйка, а где уже начинается «мамина зона комфорта».
— Я, между прочим, эту квартиру помогала покупать, — вставила Ольга Петровна с ледяной интонацией. — Моя доля тут есть. Даже если не юридически, то морально. А мораль, Маша, она не покупается.
— А логика у вас продаётся, Ольга Петровна? Или только сдаётся в аренду по выходным?
Молчание зависло в воздухе, как запах пережаренного лука. Алексей стоял между двумя женщинами, как между прошлым и будущим. И, по привычке, выбирал «промолчать». Ему казалось, что оно как-то само рассосётся. Но ничего никогда не рассасывается, если в квартире живёт Ольга Петровна и её внутренняя комиссия по проверке кастрюль.
— Лёш, — Мария вдруг резко подошла ближе, — ты можешь, пожалуйста, объяснить своей матери, что у нас с ней разные семьи?
— Маша, ну ты же знаешь, мама не со зла…
— А с чего, интересно? Из любви к хлорке и пассивной агрессии?
— Не нравится тебе моя помощь — скажи прямо! — Ольга Петровна вскочила. — Я тут, значит, овощи ношу, котлеты жарю, а ты, Мария, всё с кислой миной ходишь! Я вам не враг, я мать!
— Да, но не моя, — тихо сказала Мария. — И у меня есть мама. Которая, между прочим, звонит, прежде чем прийти. Даже если я у неё прописана.
Алексей хлопнул дверцей холодильника. Видимо, чтобы хоть кто-то в этом доме хлопал, кроме чувств Марии.
— Хватит, — наконец сказал он. — Давайте без криков. Мама, правда, тебе лучше звонить. Маша работает, ей тяжело. Мне тоже.
Ольга Петровна посмотрела на него, как на чужого.
— Ну конечно. Женушка настроила. Вон как заговорил.
— Я взрослый человек, мама. И сам могу думать.
— Поздно, сынок, — бросила она и накинула пуховик. — Поздно.
Всё, как всегда. Театр на троих, без антракта, но с гардеробом.
Когда дверь захлопнулась, Мария молча села за стол. Алексей потёр виски.
— Я устал, Маш. Мне надо, чтобы дома был хоть один угол без скандала.
— А мне надо, чтобы у нас был хоть один угол без твоей мамы, Лёш.
Он ничего не ответил. Просто встал и ушёл в ванную. А потом заснул на диване. Не потому что не хотел спать с женой. А потому что кровать казалась ему сегодня слишком тесной для двоих и одной большой проблемы в лице его матери.
Мария лежала, смотрела в потолок и думала. Когда заканчивается терпение, оно не хлопает дверью. Оно просто уходит. Тихо. С вещами. Или без.
Мария проснулась от запаха… варёного мяса.
Нет, ну, если бы это был хотя бы кофе. Или что-то романтичное. Например, предсмертная тоска. Но нет — тупо мясо.
Запах плотно, нагло и без предупреждения вполз в спальню, как будто был у себя дома. Что, в общем-то, так и было.
Мария резко села на кровати, сдёрнула одеяло. Алексея рядом не было. Пижама была брошена на край стула, тапки — не на месте. Сама атмосфера в комнате будто извинялась за его отсутствие.
Она встала. Шла босиком, не включая свет. Потому что знала: если это не её внутренний бред, значит, Ольга Петровна снова тут.
На кухне горел свет. Ольга Петровна стояла у плиты в своём легендарном фартуке с надписью «Всё сама!» и, судя по запаху, пыталась сварить нечто, что было в морозилке ещё со времён покупки квартиры.
— Доброе утро, Мария. — Голос у неё был бодрый, как у человека, который пришёл не в гости, а в жилищный комитет. — Ты чего так рано?
— А вы чего так рано? — Мария посмотрела прямо на свекровь. — У нас с вами разве общее утро?
— Не начинай, — Ольга Петровна покачала головой. — Алексей сам мне вчера позвонил. Сказал, у тебя снова смены, не успеваешь готовить. Вот я и пришла. Ключик-то у меня есть, помнишь?
— Помню, — Мария прошла к шкафу, взяла чашку, налила воды. — А вы не забыли, что у меня есть нервы? Которые не варятся, не солятся, но горят отлично?
В этот момент появился Алексей. Вид у него был, как у человека, который всю ночь ел камни и запивал их уксусом.
— Доброе, — сказал он и потянулся. — Мам, пахнет вкусно.
— Я тебя не спрашиваю, вкусно ли пахнет. Я тебя спрашиваю, почему твоя мать снова пришла без предупреждения? — Мария поставила чашку, не дождавшись ответа.
— Маша, не кипятись. Я просто попросил… Мама же помогает. Ты сама говорила, что устала.
— Я говорила, что устала от того, что живу не дома, а в гостинице с управляющей!
— Не обижай мать, — вздохнул он. — Она хочет как лучше.
— У меня аллергия на «как лучше», Лёша. Оно всегда заканчивается тем, что я вытираю пол, на котором она проверяла пыль, и слушаю лекции про брак как долг.
Ольга Петровна, не поворачиваясь, буркнула:
— А у меня аллергия на неблагодарность. Раньше женщины не жаловались, а готовили, рожали и молчали.
Мария рассмеялась. Прямо в голос. Горько, отчаянно, но всё же с ноткой театра.
— Ну конечно. А ещё стирали в речке и жили с семьёй мужа в одной избе. Но времена, видимо, меняются только в календаре, да?
— Если тебе тут так плохо, может, съехать хочешь? — резко сказала Ольга Петровна и повернулась, держа в руке половник, как аргумент.
— Вы мне предлагаете съехать из своей квартиры?
— Ага. Из той, где мой сын живёт. И где я вложилась на первом этапе!
Мария отступила на шаг. Посмотрела на Алексея.
— Ну и? Что ты скажешь?
— Маша… — он потупился. — Просто… ну, правда, ты перегибаешь. Мама ведь ничего плохого не делает. Она же не мешает нам…
— Она уже вскипятила мою нервную систему! — рявкнула Мария. — Ты понимаешь, что мне не нужен второй взрослый человек в квартире, который считает, что я всё делаю неправильно?
— Тогда делай правильно, — холодно произнесла Ольга Петровна. — И у тебя не будет проблем.
— У меня одна проблема, — Мария кивнула на неё. — И она — в этом доме каждый день.
Повисла тишина. Из кастрюли закипело что-то мясное. Бульон тоже нервничал.
Алексей опёрся о стол, растирая виски.
— Я не хочу между вами стоять, — тихо произнёс он. — Я вас обеих люблю. Просто дайте мне немного… нормальной жизни.
— Ты получишь нормальную жизнь, — Мария подошла к шкафу, открыла ящик. — Вот.
Она протянула Алексею комплект ключей.
— Это что?
— Ключи от квартиры. И от сердца. Всё сдаю в аренду. До конца месяца живу у Кати. Потом — юрист, раздел, и до свидания, Лёша. Надоело жить втроём в браке на двоих.
Ольга Петровна вскрикнула:
— Да как ты смеешь! Ты что, сына бросаешь?!
— Нет, — спокойно сказала Мария. — Он бросил меня. Когда стал молчать. Когда стал соглашаться. Когда перестал быть мужем, а стал просто сыном с кольцом на пальце.
Алексей пытался что-то сказать, но голос предал его. Он стоял с ключами в руке, как продавец, которому вернули товар без объяснений.
Мария прошла в комнату, оделась, взяла сумку и вышла.
На лестнице пахло пельменями от соседей и жизнью, которая продолжается даже после финала очередного акта семейной драмы.
Прошло три недели.
Удивительное дело: когда у тебя в квартире не шуршат тапки свекрови, воздух начинает пахнуть иначе. Свободой. Или, как минимум, своими носками, а не чужими мыслями.
Мария снимала небольшую двушку у подруги Кати. Кухня была с покосившейся дверцей, кран тек, а соседи сверху устраивали сальсу по четвергам.
Но это была её территория. Без вторжений, без гнёта, без «Ты опять с работы пришла и не приготовила, как так можно, ты же женщина».
Она стала спать. Представьте себе — спать ночью, а не перекатываться от бессилия и злости.
В одно воскресенье, ближе к вечеру, позвонили в дверь.
Она открыла, не глядя в глазок — вряд ли коллекторы, она никому не должна. Разве что себе — пару лет нормальной жизни.
На пороге стоял Алексей. Без цветов. Без подарка. С глазами, в которых было столько усталости, что можно было открыть хостел.
— Маша, — сказал он, почесав щеку. — Можно войти?
Она посторонилась. Села на край дивана. Он встал у окна — как будто проверял, нет ли у неё за занавеской любовника. Или, что ещё страшнее, — нового мужчины, который умеет говорить «нет, мама, не приходи».
— Ну?
— Я… Я, в общем, хотел поговорить. Без крика. Без театра.
— Да, у тебя всегда лучше получалось молчать, чем играть, — спокойно ответила Мария.
Он слабо усмехнулся. Сел напротив.
— Мама переехала.
— Куда? — скептически вскинула бровь.
— К тёте в Подольск.
Сама. С ключами. И с тазиком вареников.
— Апокалипсис наступил?
— Я сказал ей, что больше так не могу. Что у нас с тобой были отношения, а она их разрушила.
— Ошибочка. Не она. Ты. Ты же стоял рядом и молчал, когда надо было хоть что-то сказать. Хоть раз сказать «мама, уйди».
— Я трус. — Он посмотрел ей в глаза. — Я знаю. Я долго жил между вами, как между двух берёз. И всё время боялся: вдруг одна упадёт. А в итоге ты ушла, потому что я стоял на месте.
— Ушёл бы ты тогда с берёз — может, и лес бы сохранился, — сказала Мария. — Но ты выбрал её.
— Не выбрал. Я просто не выбрал тебя. Это хуже.
Тишина зависла. Как полотенце на батарее — тёплая, но мокрая.
— Я хочу вернуть всё, — наконец сказал Алексей. — Вернуть тебя. Квартиру продам. Купим новое жильё. Вместе. Начнём сначала. Только ты, я. Без третьих.
Мария встала. Подошла к нему. Стояла близко, как раньше. Он почти ощутил запах её волос. Почти — потому что она резко отодвинулась.
— Ты знаешь, что самое страшное?
— Что?
— Что я уже не хочу начинать сначала.
Я смотрю на тебя, Лёш… и ничего не дрожит. Ни внутри, ни снаружи. Ни тёплого, ни злого. Просто — ничего. Всё как будто сгорело.
Он закрыл глаза. Потёр лоб.
— Я виноват. Я просто думал, что ты никуда не денешься. Что ты крепкая. Терпеливая. Что мама — это временно, а ты — навсегда.
— А ты думал, что если человек терпит, то ему удобно?
Нет. Он просто долго выбирает — уходить по-хорошему или по-настоящему.
Он встал. Молчал. Говорить больше было нечего. Всё сказано. Всё понято.
Он достал из кармана кулёк с кольцом — обручальным. Видимо, хотел отдать. Или вернуть. Или надеть. Но передумал.
— Я оставлю это. Вдруг ты…
— Оставь себе. Это кольцо уже кому-то по руке. Мне — нет.
Она открыла дверь. Он вышел, не оборачиваясь.
Мария стояла в дверях ещё пару минут. Закрыла. Медленно, без пафоса. Как будто ставила точку не в романе, а в старой трудовой книжке.
На кухне закипел чайник.
С улицы доносился лай собак и крики детей — жизнь шла своим чередом, без Ольги Петровны, без компромиссов и без Алексея.
Мария сделала глоток чая. Усмехнулась.
— Ну что, Машка, — сказала она себе в отражение. — Добро пожаловать домой.
