Ольга случайно заметила это в субботу утром — дочь держала в руках новые белые наушники без проводов, с тем матовым блеском, который бывает только у дорогих гаджетов. Катя устроилась на диване, завернулась в плед и залипла в телефон.
— Откуда у тебя это? — спросила Ольга, усаживаясь рядом.
Катя подняла голову и на мгновение окинула маму взглядом, в котором смешались удивление и лёгкое раздражение.
— Папа подарил, — спокойно отозвалась она и снова уткнулась в экран.
Ольга кивнула. Максим действительно любил баловать дочку — так он компенсировал её суровость, как они шутили. За двенадцать лет брака она привыкла молчать по мелочам. Но в этот раз что-то не давало ей покоя: то ли манера дочери так плавно сменить тему, то ли напряжённый блеск в её глазах.
— Когда он успел? — уточнила мать наконец.
— Утром перед отъездом, — ответила Катя.
Логично, подумала Ольга, легко погладила её по голове, и пошла на кухню. В конце концов, что плохого, если отец балует четырнадцатилетнюю дочь? Лучше это, чем полное безразличие.
Она даже не догадывалась, что это была первая, почти невидимая трещина в их семейном зеркале. Именно такие, едва заметные, со временем запутывают всю картину, а затем ранят до хруста.
Неловкий звонок
В субботу под утро раздался звонок подруги, Люды. Ольга как раз перебирала чистые полотенца — решила устроить генеральную уборку, пока муж забрал машину в сервис, а Катя уехала с подругами на прогулку.
— Олю, ты дома? — голос Люды звучал серьёзно, словно она готовилась к тому, о чём не может сразу сказать.
— Да, а что-то случилось?
— Я… я не знаю, как это сформулировать. Вчера вечером зашла в «Кофейню на Шевченко», мы же с тобой хотели сходить?
— Помню. И?
Пауза. Ольга замерла, уловив напряжённость.
— Я видела там Максима… с другой.
— Какой «другой»? — попыталась пошутить она, но голос предательски дрогнул. — Он ведь там просто кофе пил.
— Он не один сидел, — тихо сказала Люда.
Ольга почувствовала, как земля уходит из-под ног: знакомая лёгкая дрожь, предшествующая землетрясению.
— Ты уверена? — спросила она.
— Я записала видео. Сейчас вышлю. Только не накручивайся до скандала.
Сообщение пришло через минуту. Буквально двадцать секунд: мужчина в синей рубашке и женщина лет тридцати с каштановыми волосами сидят за столиком у окна. Они смеются, разговаривают, а потом он осторожно берёт её за руку и целует — нежно, глядя ей в глаза.
Ольга пересматривала это видео снова и снова, надеясь, что её глаза ошибаются, что это кто-то похожий на мужа человек. Но нет: тон рук, привычный жест — всё говорило об измене.
Она даже не заметила, как вышла из дома и села в машину. «Кофейня на Шевченко» была в двух шагах по Приречной улице. Вечерняя Левандівка без пробок — пять минут дороги.
Через десять минут она стояла у стеклянных дверей заведения, ещё раз глянула на тех двоих. Они сидели в том же самом месте, смеялись, вспоминали что-то приятное, обвеянные мягким светом настольной лампы…
Ноги сами повели её внутрь.
Осколки доверия
— Оля? — он встал, увидев её у столика.
Максим выглядел растерянно: в его взгляде сочетались испуг, попытка найти слова, и уже понимание, что объяснять бессмысленно.
Женщина рядом с ним замолчала, бросила на Ольгу быстрый взгляд, будто оценивая: «Это его жена».
— Садись, — спокойно сказала Оля и опустилась на стул там, где только что сидела незнакомка.
Максим сел, отвисли плечи.
— Ты… — начал он, но слова застряли в горле.
— Три месяца, — изящно произнесла Оля, будто читая приговор. — Три месяца ты водишь её в кафе, даришь подарки, целуешь её руку.
Она наблюдала, как лицо мужа меняется: тени вины, паника, попытка найти оправдание.
— Я виноват… — начал он.
— Нет, — она поднялась. — Ты предал семью. Ты предал меня, предал Катю. А она… — короткий взгляд на длящуюся позади сцену — она просто воспользовалась моментом. Чтобы ты молчал. Чтобы ты покупал её лояльность.
Максим растерянно застыл.
— Оля, давай спокойно обсудим…
— Обсудить нечего! — голос её прорезал воздух, точно хруст стекла. — Завтра я подаю на развод. И забираю дочку.
Он открыл рот, но не смог выдавить ни звука. Ледяная решимость в её глазах была сильнее всех его просьб.
Правда становится явью
Вернуться домой оказалось ещё тяжелее. Катя встретила мать сухим:
— Папа ночевал в гостинице. Сказал, ты его выгнала.
— Я его только попросила уйти, — спокойно повторила Оля.
— Вы правда собираетесь развестись?
— Да.
— И ты оставишь меня жить с ним?
— Да.
— Почему? — в её голосе впереміш потухший страх і скривлення.
— Потому что я не могу смотреть на эту обманутую иллюзию семьи. Мне больно видеть, как ты меня защищаешь от его лжи.
Катя рассмеялась горько.
— Мам, я просто хотела внимания, новых вещей. Понимаешь? Подарки и наушники. Другого от вас уже не ждала.
И в тот момент всё внутреннее у Оли рухнуло. Отец изменил — горько, предал. А дочь… дочь выбрала вещи вместо семьи и теперь защищает предателя.
— Ты шантажировала его ради подарков! — выпалила она.
— Я… не знаю, что сказать.
— Скажи спасибо за правду, — прозвучал её голос так резко, что заставил дрогнуть даже стены.
Развод и новое начало
Дело было доведено быстро. Дмитрий не стал оспаривать развод: возможно, сам понимал, что потерял право на объяснения. Квартиру оставили ему с Катей, Ольга забрала лишь свою часть наличными.
За два дня до суда она встретилась с судьёй — женщиной средних лет, с усталыми глазами:
— Вы действительно отказываетесь от опеки над дочерью? — спросила та напротив стола.
— Да, — Ольга кивнула. — В новом городе, где я начинаю всё с нуля, мне будет сложно дать ей тот уровень стабильности, который она должна иметь. Пусть останется там, где корни и привычки.
— Это необычно, когда мать сама отказывается от ребёнка, — сухо отметила судья, — но решение ваше.
Так в их истории появилась финальная черта. Больше не было смысла клеить развалившееся зеркало иллюзий.
Эпилог
Утром Ольга села в поезд «Львів–Кременець» на длительную смену — работать учителем на вахте далеко на севере, где всё совсем иначе: чужие лица, бесконечная тайга, горький ветер.
В кармане завибрировал телефон — сообщение от Кати:
«Мама, прости меня. Я знаю, как это ужасно. Но я всё ещё жду. Люблю.
Катя»
Ольга прочитала и раз — стерла. Заблокировала номер, словно разорвала последнюю нить, тянувшую из разбитого дома.
Поезд увёз её навстречу чистому листу, где нет лжи, предательства и болезненных воспоминаний. И впервые за много лет она поймала себя на искренней улыбке.
А вы сталкивались с тем, что маленькая трещина разрывает целую картину доверия? Смогли бы вы простить?
