— Людмила Петровна, вы — ошибка воспитания!
И разорвала этот дурацкий договор у нее перед носом.
Я всегда знала, что свекровь — это диагноз, но чтобы настолько… Мою свекровь, простите, Людмилу Петровну, кажется, саму в детстве пирогом не докормили, иначе откуда столько яда? Моего Андрюшеньку, ее кровиночку, она, видимо, считала своей собственностью, а я… я, как кость в горле.
Андрюша, мой Андрюша, он у меня золото. Умница, красавец, квартира своя, машина, работа хорошая. И, главное, добрый. Вот за доброту эту я его и полюбила. А Людмила Петровна сразу в штыки:
— Что ей от тебя надо? Квартиру, прописку? Такие вертихвостки только деньги и видят.
Андрюша, конечно, встал на дыбы:
— Мама, ты ее не знаешь! Катя — светлый человек!
А я? А меня словно окатили ведром холодной воды. Сижу, улыбаюсь, а внутри все дрожит. Первый блин, как говорится, комом.
Первое знакомство с родителями Андрея было похоже на допрос в гестапо. Людмила Петровна буравила меня взглядом:
— Кто родители? Чем занимаются? Где живешь?
Я, как на экзамене, отвечала, стараясь не запинаться. Про квартиру свою сказала, как отрезала:
— У родителей, двушка, скоро перепишут на меня.
И тут я заметила, как у Людмилы Петровны загорелись глаза. Ага, думаю, клюнула.
Через неделю прилетает она ко мне, как снег на голову. Андрея нет, он на работе.
— Катя, я тут подумала… — начинает она, сладко улыбаясь. Я нутром чую — не к добру. Вытаскивает она какую-то бумажку:
— Договор дарения. Твою квартиру оформляем на троих: на тебя, Андрюшу и меня. Чтобы в случае развода он не остался на улице. Ты же понимаешь, сейчас девки меркантильные пошли…
Я аж дар речи потеряла. Какая наглость!
— Людмила Петровна, вы серьезно? Я Андрея люблю, а не его квартиру! Подписывать ничего не буду.
Ее как подменили. Глаза злые, голос шипит:
— Ах ты, дрянь! Я так и знала! Тебе только Андрюшины деньги нужны! Ты его обчистишь до нитки и исчезнешь!
Андрюша, как узнал, чуть с ума не сошел. Поехал к матери, кричал, ругался. А она в слезы:
— Я же для тебя стараюсь! Не хочу, чтобы тебя обманули!
Цирк какой-то.
Поставил ей Андрюша ультиматум:
— Или ты принимаешь Катю, или я с тобой не общаюсь.
Свадьба у нас была скромная, только самые близкие. Людмила Петровна пришла, но держалась как королева английская. Поздравила нас натянуто:
— Ну, теперь ты часть нашей семьи.
А я ей в ответ, не сдержалась:
— Не вашей.
Через неделю опять пришла. Опять с этим договором.
— Подпиши, — говорит, — и я отстану.
Тут уж я не выдержала. Рассмеялась ей в лицо:
— Людмила Петровна, вы — ошибка воспитания!
И разорвала этот дурацкий договор у нее перед носом.
Три месяца после свадьбы мы жили, как на вулкане. Звонки от нее, сообщения, то с упреками, то с мольбами. Андрюша бесился, а я старалась держать лицо. Но внутри все равно нервничала, особенно когда видела пропущенные от нее.
И вот однажды вечером, после работы, говорю Андрюше:
— Опять звонила. На «семейный обед» приглашает. Говорит, хочет все исправить, начать сначала.
Андрюша, конечно, не верит. Говорит:
— Мама никогда не изменится.
Но я решаю дать ей шанс. А вдруг?
В назначенный день приезжаем к ней. Стол ломится от еды. Салаты, утка запеченная, торт. Даже свечи горят. Людмила Петровна нас встречает с распростертыми объятиями:
— Дети мои! Как я рада вас видеть! Я была не права! Простите меня, дуру старую! Я же только вашего счастья хотела!
Я смотрю на нее и не верю ни одному слову. Но поддерживаю игру. Говорю:
— Надеюсь, мы сможем наладить отношения.
Но что-то в ее глазах мне подсказывает, что это затишье перед бурей.
И точно. Через неделю получаю письмо от нотариуса. Копия заявления от Людмилы Петровны. Признать договор дарения квартиры фиктивным. Цель — перераспределение имущественных прав в пользу Андрюшеньки. Вот же змея подколодная! Не добилась своего напрямую, решила через суд действовать.
Андрюша, как прочитал, побледнел. Говорит:
— Это уже перебор.
А я стою и смотрю на него. Спрашиваю тихо:
— Андрюш, а ты на чьей стороне?
Он обнимает меня крепко:
— Я на твоей, Катя. Всегда буду на твоей стороне.
Берет телефон и звонит матери по громкой связи. Кричит:
— Мама! Ты совсем с ума сошла? Это уже не просто выходки, это настоящая подлость! Ты перешла все границы! Ты юридически перешла грань дозволенного!
Людмила Петровна начинает оправдываться, кричать, что я его использую. А Андрюша ее обрывает:
— Ты вмешалась в нашу жизнь! Ты потеряла право быть частью нашей семьи! Мы подаем на запрет любых контактов! Ты для меня мертва!
А она в ответ только угрожает:
— Ты еще пожалеешь!
Я стараюсь не показывать своих чувств. Работаю, читаю, занимаюсь домашними делами. Но внутри все кипит. Спустя две недели сажусь и пишу себе письмо. Клянусь не озлобиться и не мстить. Но никогда не простить Людмилу Петровну. Потому что прощение — это признание ее действий нормальными. А это недопустимо. Вешаю это письмо в рамке в коридоре. Чтобы помнить, какой я не хочу стать. Особенно если когда-нибудь стану матерью.
Андрюша, увидев письмо, все понимает. Обнимает меня крепко-крепко.
Весной, когда все вокруг расцветает, на пороге нашего дома появляется Людмила Петровна. Выглядит она ужасно. Измученная, постаревшая. Просит только минуту внимания. Голос дрожит.
— Я потеряла вас, — говорит, — Я не хочу оставаться одна… Простите меня…
Я делаю шаг вперед:
— Людмила Петровна, а когда вы просили прощения искренне? Ради других, а не ради себя? Вы разрушили все, к чему мы стремились. Вы вторглись в нашу жизнь. Ваше раскаяние — это лишь страх одиночества.
Андрюша подтверждает мои слова:
— Ты навредила не только Кате, но и мне. Мы могли быть родными. Но ты выбрала войну. И проиграла ее.
Она пытается оправдаться:
— Я только твоего счастья хотела!
А Андрюша отвечает:
— Я счастлив вопреки твоим действиям.
И закрывает дверь. Навсегда.
В доме пахнет яблочным пирогом. Я занимаюсь готовкой, поглядывая на маленькую дочку, сидящую в стульчике. Она улыбается. Говорю Андрюше:
— Вся в тебя, но характер у нее мой. Упрямая.
Андрюша целует меня в щеку.
— Надеюсь, это упрямство однажды ее спасет.
Мы молодые, усталые, но счастливые. В нашем доме светло и спокойно. Без криков, контроля и Людмилы Петровны.
А Людмила Петровна живет одна. Геннадий Павлович, ее муж, уехал на юг и не поддерживает с ней связь. Соседи рассказывают, что она ходит по утрам на лавочку, кормит птиц и разговаривает сама с собой. Однажды ее спросили, есть ли у нее дети. И она тихо ответила:
— Есть… Но я их потеряла. По собственной воле…
