— Ты уверена, что хочешь именно это кресло? Оно же… как бы помягче… фиолетовое. — Максим склонил голову набок и почесал висок, будто пытался угадать логическую связь между словами «уютный дом у моря» и «бархатная глыба из девяностых».
Анна засмеялась, хотя в голосе сквозило напряжение:
— Оно лиловое, не фиолетовое. И я, между прочим, провела три часа в этом магазине. Если бы ты не задержался на работе, то помог бы выбрать. А так — принимай, как есть.
— Работа, Ань. Ну ты ж понимаешь…
— Да-да, «важное совещание, срочные отчёты», всё как всегда, — отрезала она и ушла на кухню, где уже второй день подряд на белоснежной полке уютно стояли две синие чашки с золотой каймой. Они были почти единственными вещами в доме, купленными вместе — с предвкушением новой жизни и запахом соли от открытого окна.
Максим пошёл за ней, цепляя носком коробку от тостера.
— Я же не специально. Просто ещё не до конца всё сдал. Начальство… — начал он, но замолчал, когда увидел, как она бережно ставит на стол те самые чашки и подаёт ему одну. Без слов. Без улыбки.
Он сделал глоток кофе. Горький, как недосказанность.
В этот момент зазвонил телефон.
Анна посмотрела на экран и выдохнула так, будто ей только что сообщили о повторной изоляции.
— Полина.
— Ну, не начинай, — почти умоляюще сказал Максим.
— Я не начинаю. Просто… — она села напротив, — …надеялась, что сегодня мы хотя бы кофе выпьем без неё.
Максим ответил не сразу. Он знал, что должен был сказать что-то успокаивающее, но вместо этого нажал на зелёную кнопку.
— Поля? Привет. Ты уже где?
Голос Полины был громкий, как всегда:
— Ну что, приёмники мои, встречайте! Через два часа буду. Макс, приготовь мне что-то съестное, а то в этой электричке кроме галимых сухарей — ничего. Аннушка, привет-привет! Соскучилась страшно!
Анна не сказала ни слова. И чашка в её руках вдруг сделалась такой хрупкой, будто могла треснуть от взгляда.
— Ты ж не говорила, что уже выехала, — пробормотал Максим, слишком тихо, чтобы она услышала.
— Да ну, какая разница. Сюрприз! Вы же меня любите.
— На какой срок?
— Ну я ж говорила. На недельку. Ну, может, две. Или… посмотрим по ситуации. Ладно, всё, не могу говорить — связь ужасная, еду через болото какое-то. Целую!
Гудки. Анна медленно поставила чашку на блюдце.
— Неделя. Или две. Или, чёрт возьми, «по ситуации». Отлично. — Она встала, подошла к окну. — Почему ты не сказал, что она уже в пути?
— Аня, я не знал. Правда. Она писала, что думает приехать, но не конкретно…
— Она всегда так делает. Всегда. Вторгается, как тайфун. Без предупреждения, без уважения. — Анна обернулась. — И ты её каждый раз оправдываешь. Каждый, Максим.
Он вздохнул и присел на край дивана, уронив голову в руки.
— Она моя сестра. Ты понимаешь, да? У неё трудный период. Всё это с разводом, с переездом…
— У неё всегда трудный период, — отчеканила Анна. — А у нас, значит, вечные каникулы? Ты сам говорил, что это наш шанс начать заново. Без шума. Без её «мимими» и разборок по телефону. Без перестановок мебели в два часа ночи и критики по поводу моих пледов.
Максим смотрел на неё с усталостью.
— Ну чего ты сразу так? Мы взрослые люди. Разберёмся. Она ненадолго.
— Ненадолго? Как в прошлый раз, когда её «три дня» превратились в три месяца? Когда я выходила из дома, чтобы не слышать, как она обсуждает мою «отстранённость» с твоей мамой?
Тишина.
Он знал, что она права. Именно поэтому и молчал.
— Слушай, давай хотя бы попробуем. Может, в этот раз всё будет по-другому?
— Ага. И кресло вдруг станет серым, а не «фиолетовым». — Она горько усмехнулась и ушла в спальню.
Максим остался сидеть на диване, потирая лицо ладонями. Он уже слышал, как в голове начинает закипать старая, как мир, дилемма: сестра или жена? Лояльность или покой?
На кухне снова зазвонил телефон. На этот раз — домашний. Максим вздрогнул. Кто, чёрт возьми, звонит на стационарный? Он встал, подошёл и снял трубку.
— Алло?
— Это курьер. Я у ворот. У вас тут… женщина, она уже ждёт меня. Сказала: «Я Полина. Откройте быстрее, я умираю от голода и тёплых историй».
Максим обернулся к коридору.
Анна уже стояла там, босиком, с полотенцем на голове и таким выражением лица, будто готовилась к побоищу. Без слов, без драмы. Просто всё внутри неё уже грохнуло. А снаружи пока — только трещины.
Он взял куртку и вышел встречать сестру.
На кухонном столе одна из чашек с золотой каймой осталась наполовину полной. Вторая — пустовала.
***
— А что ты такая тихая? — Полина зачерпывала ложкой авокадо из половинки плода, который сама же и принесла в местной сетке: «Они у вас тут — как булыжники. Я в Москве лучше видела!»
Анна молча резала помидоры. Очень сосредоточенно. Так, будто от ровности этих дольчиков зависела стабильность Земли.
— Устала.
— Устала? — Полина покачала головой с жалостью. — Ты же дома целый день. А я вот вчера ещё к стоматологу сходила, потом к маникюрше, потом упаковала вещи, потом на вокзал. И всё — с мигренью.
Максим выждал момент, когда нож в руках Анны замирает, и вставил голос:
— Поля, может, тебе кофе? Или… лучше чай. Успокаивающий.
— Аня же не любит травяной чай. — Полина уселась на край табурета, закинув ногу на ногу. — У неё гастрит, да? Или это у мамы был? Вечно путаю.
— У меня всё нормально, спасибо. — Анна убрала нож и посмотрела прямо в глаза Максиму. — Ты сегодня с работы не опоздаешь?
Максим сглотнул. Его телефон уже вибрировал с напоминанием о созвоне.
— Постараюсь. День сложный, но к ужину буду. А Полина тебе поможет, если что. Да, Поля?
— Конечно, я же не гостья, я как дома! — И она улыбнулась, расправив плечи, как будто хозяйка, а не «как дома».
Вечером запахло рыбой. В буквальном смысле.
— Это я на ужин! — бодро сообщила Полина, вытаскивая из духовки подгоревшие филе в каком-то соусе цвета хны. — Мариновала по рецепту из «ГастроLife». Видела в ТикТоке. Очень модно.
Анна поставила синие чашки на подоконник, чтобы не мешали. Смотрела на них минуту. Потом достала бутылку вина.
— Хочешь? — спросила Полину.
— Белое? Нет, мне нельзя. У меня же давление. Да и потом — белое не сочетается с рыбой.
Анна опустила взгляд:
— Тебе не кажется, что сочетается всё, если человек голодный?
Полина надула губы, как обиженная школьница:
— Ну извини. Я просто пыталась помочь. Вы тут вечно всё по-своему делаете.
— Да ты даже не спросила, нужно ли что-то. Просто пришла и начала руководить, — Анна подошла ближе. — Это мой дом, Полина. Мой и Максима. Мы только начали здесь жить. А у меня чувство, будто я снова в коммуналке.
— Ну знаешь! — Полина вскочила. — Я вообще-то приехала поддержать вас. Тебя! После того, как ты жаловалась, что одна тут загнёшься, пока Макс работает. А теперь ты, выходит, против?
— Я не жаловалась. Я говорила, что нам здесь непривычно. И это — совсем другое.
— А ты не думала, что у других тоже есть трудности? У меня, например, развод. Ты вообще представляешь, как это? — Полина дрожала. — Ты хоть раз слышала, как он сказал: «Ты мне мешаешь дышать»? А потом ушёл. С девочкой из доставки воды. И теперь я, значит, не могу даже пожить у брата, да?
— Можешь, — холодно сказала Анна. — Но не как хозяйка. И не на полгода.
Максим вошёл как раз в тот момент, когда Полина со шмыганьем носа бросилась к окну. Он глянул на обеих — и, конечно, пошёл к сестре.
— Поля, ну не плачь, ну что ты…
— Она меня выгоняет! — шепнула Полина в ухо брата, громко, чтобы Анна тоже услышала. — Представляешь? Просто так! После всего…
— Я тебя не выгоняю, — вмешалась Анна. Голос стал тверже. — Я говорю о границах. У каждого человека есть свои границы. Даже у меня.
— Границы… — Полина развернулась с драматизмом актрисы на школьной сцене. — Ты с ума сошла? Мы же семья! Какие к чёрту границы?!
— Вот именно, что семья. И если я не чувствую себя в безопасности — в своей спальне, на своей кухне, в своей голове — то что это за семья?
Наступила тишина. Тонкая, болезненная, как игла под ногтем.
Максим прошёлся от окна к столу, снова потирая висок.
— Может, вы… ну, остынете немного? Не нужно всё сразу. Всё наладится.
— Нет, — тихо сказала Анна. — Мы с тобой договаривались. Этот дом — наш. Место, где мы наконец сможем выдохнуть. Где не будет криков, беготни, бесконечных звонков, истерик. А сейчас — что? Я запираюсь в ванной, чтобы поплакать в одиночестве. Потому что в спальне она спит. В кухне — она поёт. На террасе — она сушит своё бельё.
Полина фыркнула:
— Аня, ты просто истеричка. Прости, но я скажу, как есть. Тебе лечиться надо. Всё тебе мешает, всё не так. Может, проблема в тебе, а не во мне?
Анна даже не покраснела. Только подошла к полке, достала одну из синих чашек и поставила её перед Полиной.
— Это наша чашка. Мы купили её в первый день, когда въехали сюда. Это была моя точка отсчёта. А теперь я смотрю на неё — и вижу тебя. Твои голосовые, твою критику, твою рыбу.
— Да отдай ты мне эту свою чашку, если такая ценная! — взвизгнула Полина, схватила её и резко поставила на стол. Чашка дрогнула, качнулась… и покатилась на пол.
Звук разбившейся мечты. Простой, звонкий.
Максим замер. Анна только тихо выдохнула. Ни слёз, ни криков. Только глаза стали такими пустыми, что даже Полина почувствовала, как дрожь пошла по спине.
— Уезжай, — сказала Анна, глядя на осколки.
— Что?
— Уезжай, Полина. Завтра. Или сейчас. Мне всё равно. Только уезжай. Это не просьба.
Максим молчал. Полина посмотрела на него в поисках поддержки.
— Макс? Ты это слышал? Она выгоняет меня. Ты серьёзно будешь стоять и ничего не говорить?
Он обвел взглядом стол, чашку, лицо жены… потом — сестру.
— Я подумаю. Нам всем нужно подумать.
И он вышел. Просто вышел на улицу, будто в шторм. И, может, впервые за всё это время — с самого их переезда — понял, что спокойствие не всегда приходит с видом на море.
Иногда, чтобы его сохранить, нужно выбрать сторону.
***
Утро началось с тишины. Ненормальной, липкой тишины, какой бывает после скандала или перед бурей.
Анна варила кофе в одиночестве. Старая турка плевалась на плиту, как будто негодовала от всего происходящего. Синие чашки были больше не в комплекте — осталась только одна. Вторая — в мешке для стекла, лежащем у входной двери. Символично.
Полина ещё спала. Или делала вид. Максим вышел на балкон и стоял, куря, несмотря на то, что бросил два года назад. Смотрел на море. Как будто оно могло дать ответы. Или хотя бы утешение.
— Надолго она ещё здесь? — спросила Анна, не поднимая головы.
— Я с ней поговорю, — ответил Максим после паузы. — Сегодня.
— Ты боишься её.
Он затянулся и выдохнул:
— Я не боюсь. Я… просто не хочу никого ранить.
— А меня уже можно.
Максим подошёл ближе, обнял сзади.
— Прости.
— Это не вопрос извинений. Это вопрос выбора. Ты должен выбрать, Макс. Не между женщинами. Между правдой и самообманом. Мы хотим здесь жить. Или выживать?
Днём всё пошло по наклонной.
— Я забронировала SPA-сеанс, — объявила Полина, выходя с телефоном в руке и маской на лице. — Тут в соседнем посёлке. Очень хвалят.
Анна повернулась:
— А билеты ты когда бронируешь?
Полина замерла.
— Что?
— Домой, Полина. В Москву. Или куда там ты хочешь. Билеты.
— Я никуда не поеду. Мы с Максом поговорили. Он сказал, что разберётся.
— Он уже разобрался. Мы решили. Ты уезжаешь. Завтра.
Полина сняла маску и отбросила её в раковину.
— Ах вот как. Значит, ты теперь тут царица? А я — грязь под ногтями?
Анна подошла вплотную.
— Нет. Ты — его сестра. Но не моя проблема. Мне не нужно тебя перевоспитывать, обнимать, нянчить и терпеть. Мне нужно жить. В своём доме. Со своим мужем.
Полина подалась вперёд, лицо исказилось от злости.
— А ты уверена, что ты ему вообще нужна? Ты вообще видишь, как он на тебя смотрит? Как будто боится. Или жалеет. А вот ко мне — он по-другому. Ты, наверное, никогда и не знала, какой он на самом деле.
— А ты — знала? — вдруг раздался голос Максима из коридора.
Обе обернулись. Он стоял, бледный, с чемоданом в руке.
— Я купил билет. На вечерний рейс. Ты улетаешь сегодня.
Полина засмеялась. Смех был нервный, истеричный, до визга.
— Да ты сам хоть понимаешь, что делаешь?! Я — твоя сестра, Макс! Сестра! Ты всегда говорил, что я — твоя семья, единственная опора после мамы!
— Аня — моя семья. Я ошибся, что не поставил границы раньше. Ты зашла слишком далеко. Ты — вторглась в наш дом, как ураган. Я пытался быть добрым братом, но стал слабым мужем. Хватит.
Полина смотрела, как он ставит чемодан у двери. Словно вбил гвоздь в крышку того гроба, где похоронены все «как дома».
— Ты ещё пожалеешь, — прошипела она, хватая куртку. — Ты и твоя выскочка-жена. Она тебя бросит. Ты будешь сидеть здесь, нюхать свою солёную воду и думать, как просрал всё. Сестру. Родню. Своё прошлое.
Анна вздохнула.
— Если человек живёт прошлым, он не строит настоящее. Мы так больше не хотим.
Полина хлопнула дверью. Так, что в стене что-то хрустнуло. Через несколько минут донёсся звук машины. И тишина.
Но не облегчённая. Давящая.
Вечером Анна снова поставила одну синюю чашку на стол. Рядом — чайник.
— Ты думаешь, она правда уехала? — спросила, не поднимая головы.
— Уехала. На самом деле. Без финтов. Даже не обняла.
— Ты хочешь, чтобы обняла?
Максим сел напротив.
— Не знаю. Я просто… чувствую себя предателем.
— Ты предал только тогда, когда молчал. Сейчас — ты начал быть со мной.
Он кивнул. Поставил вторую чашку. Но налил только в одну.
— Давай жить. Без гостей. Без бурь. Только ты, я и море.
— И собака. Я всё-таки хочу собаку.
Анна улыбнулась.
— Пусть. Только не овчарку. У меня к ним с детства страх.
Максим потянулся к её руке.
— Значит, не овчарку. Значит, маленькую. Как наша жизнь сейчас. Но спокойную. Без лая и поноса на ковёр.
Они рассмеялись. Смеялись, пока не стало легко. По-настоящему.
