— Чай будешь? — голос Наташи донёсся с кухни легко, как звон ложки о кружку.
— Нет, — буркнул Олег, не отрываясь от ноутбука. Он не работал, просто водил курсором по экрану, делая вид, что занят. Утро было испорчено с самого начала, когда он попытался застегнуть ворот рубашки и почувствовал, как ткань сдавила шею. Он выбрал другую, свободнее, но ощущение тяжёлой, чужой плоти осталось. Ремень на джинсах, застёгнутый на последнюю дырку, казался удавкой, и каждый вдох отзывался дискомфортом.
Он ненавидел это. Ненавидел зеркало, где видел одутловатого человека с двойным подбородком. Ненавидел свою слабость, толкавшую его заказывать бургеры поздно вечером, и ещё больше — мимолётное удовольствие от еды, сменявшееся утренним отвращением к себе.
Наташа вошла в комнату, готовая к работе: строгая блузка, брюки, на ходу застёгивая браслет часов. Она выглядела подтянутой, энергичной, и на её фоне он чувствовал себя ещё более грузным. Она бросила на него короткий взгляд и улыбнулась.
— Ну и солидность ты наел, Олежек. Скоро в двери боком будешь входить, — сказала она.
Слова прозвучали легко, почти нежно, как брошенная бумажка. Но для Олега они были камнем. Он молчал, сжав мышку так, что она скрипнула. Кровь прилила к лицу. Это была не первая такая шутка. Сначала намёки, потом подколки, теперь почти прямое указание. Каждая фраза била по его самолюбию. Он смотрел ей в спину, пока она, напевая, обувалась в прихожей.
— Я побежала, вернусь не поздно. Целую!
Он не ответил. Дождался щелчка замка. Оставшись один, он встал, прошёлся по комнате. Раздражение, тлевшее внутри, искало выход. Он подошёл к стулу, где Наташа оставила вчера куртку. Беспорядок его бесил, казался ещё одним её легкомысленным жестом. Подняв куртку, он услышал хруст в кармане.
Не из любопытства, а от раздражения он сунул руку и вытащил мятый чек. Развернул. Мелкие буквы гласили: «Латте на миндальном». Сумма: «85 гривен».
Восемьдесят пять гривен. Лицо Олега окаменело. Восемьдесят пять гривен за стакан кофейной воды с модной добавкой. Сегодня. А вчера? На прошлой неделе? Он представил, как она, смеясь с коллегами, тратит деньги, не задумываясь. А в его голове стучала другая цифра: сорок тысяч гривен. Сумма, списанная с кредитки три месяца назад. Долг, на который начислялись проценты. За пластиковую карту в ящике стола. За VIP-абонемент в спортзал, куда он ходил дважды.
Первый раз — с энтузиазмом. Второй — с отвращением к тренажёрам и самодовольным людям. Потом всё. Некогда, устал, не то настроение. Карта стала укором, символом его слабости и финансовой дыры.
И этот чек. Эта бумажка на восемьдесят пять гривен показалась верхом наглости. Она жила в своё удовольствие, а он нёс бремя долга, в который она же его загнала своими подколками. Гнев затопил стыд и вину. Он нашёл виноватую.
Олег не выбросил чек. Разгладил его и положил на кухонный стол. Как вызов. И стал ждать.
Вечер тихо накрыл Вышгород. Наташа вернулась около восьми, уставшая после долгого дня и пустых совещаний. Хотелось переодеться, заварить ромашковый чай и уткнуться в сериал. Она ожидала увидеть Олега за ноутбуком, но он сидел за столом, как утром. Ноутбука не было. Только чек лежал на столе.
Он не поздоровался. Поднял тяжёлый, выжидающий взгляд. Наташа скинула туфли, чувствуя боль в ногах, и прошла к столу, чтобы оставить сумку.
— Ужинать будешь? Я могу что-нибудь… — начала она, но осеклась, поймав его взгляд. — Что случилось?
Олег медленно пододвинул чек к центру стола.
— Сижу, думаю, — сказал он тихо, но с угрозой. — Как у нас бюджет делится. Очень любопытно.
Наташа нахмурилась, взяла чек. Латте. Восемьдесят пять гривен. Она усмехнулась устало.
— Олеж, серьёзно? Из-за кофе? День был тяжёлый, захотела себя побаловать. Что такого?
— Побаловать, — повторил он, смакуя слово с отвращением. Он подался вперёд, напрягшись. — Ты балуешь себя. А я считаю, как проценты по кредитке закрывать. Ты знаешь, сколько там накапало? Или тебе плевать? Главное — кофей с сиропом и королева.
Абсурд обвинения ударил Наташу. Она посмотрела на его злое лицо, на чек, и усталость сменилась раздражением.
— Я трачу деньги на ерунду, купив кофе? Ты серьёзно? А кто купил абонемент в спортзал, а теперь винит меня?
— Да, ты виновата! — он дёрнулся, как от удара. — Ты пилила, что я толстый!
— Слышишь себя? Я виновата? Давай о расточительстве! Открой ящик. Посмотри на свою карточку, — её голос звенел.
— Не смей! Это другое!
— Конечно, другое! — Наташа не сдерживалась. — Сорок тысяч гривен, Олег! Сорок тысяч за абонемент в элитный клуб! Сколько ты там был? Два раза! Карта пылится, а долг растёт! И ты смеешь тыкать мне чеком на восемьдесят пять гривен?
Он вскочил, стул заскрипел. Лицо побагровело, глаза сузились. Утренние обиды, самокопание, ненависть к себе выплеснулись в крик.
— Кто пилил, что я разжирел? — заорал он. — Кто каждый день намекал? Из-за тебя я его купил! Чтобы ты заткнулась! Это твой долг, поняла? Твой!
Крик заполнил кухню, отразился от стен. Наташа смотрела на его красное лицо, трясущиеся руки. И вдруг её гнев испарился. Она видела не мужа, а чужого, рыхлого мужчину, кричащего, чтобы заглушить страх. Страх быть слабым, нелепым.
Мужчина, которого она любила за лёгкость, исчез. Остался обиженный ребёнок, пытающийся казаться грозным. Его обвинение — «твой долг» — было диагнозом их отношений.
Олег продолжал, не замечая перемены. Его несло.
— Я должен думать, как жить, как платить! А ты порхаешь, кофеёк пьёшь, с подружками хихикаешь! Задумалась хоть раз, каково в долгах? Нет! Главное, чтобы Олег не был толстым!
Он ходил по кухне, шаги сотрясали пол. Наташа стояла неподвижно. Она не слышала слов, только шум сломанного механизма. Её мысли выстроились чётко.
Момент истины. Не в крике. В осознании. Его обиды, контроль расходов, обвинения в «расточительстве» — всё от неспособности взять ответственность. За вес, решения, жизнь. Он искал виноватых. Она была мишенью.
Он купил абонемент не для неё. Для себя, чтобы почувствовать себя сильным. Но запал угас, и карта стала укором. Признать провал он не мог. Проще обвинить её.
Она посмотрела на стол. Рядом с чеком лежал его телефон. Портал, где одним движением можно было совершить глупость за сорок тысяч. И исправить её.
Идея пришла мгновенно. Не месть, а решение. Ампутация, чтобы спасти себя. Спорить с ним было бесполезно. Доказывать — унизительно. Только действие.
Пока он бубнил у окна про мужскую долю, Наташа шагнула к столу. Её движение было плавным. Она взяла телефон. Прохладный корпус лёг в ладонь.
Олег замолчал, обернулся. Увидел её с телефоном. Её спокойствие пугало больше истерики. Он ждал, что она швырнёт телефон или полезет в переписки. Но она лишь разблокировала экран. Пароль — дата их знакомства. Ирония резанула его.
Она открыла банковское приложение. Олег смотрел, как заворожённый. Она знала всё: пароли, счета, остатки. Их финансовая жизнь была для неё открытой книгой.
Он хотел крикнуть, но вырвался хрип. Он стоял, глядя, как она вершит его судьбу.
Несколько касаний. Общий счёт, их подушка безопасности. Наташа ввела сумму — всё до последней гривны. Получатель — её личный счёт. Подтверждение. Сообщение от банка: «Операция успешна».
Она положила телефон на стол, экраном вверх. Баланс: «0 гривен 00 копеек». Ноль.
Она подняла на него глаза. В них — холодное безразличие.
— Отлично, — сказала она ровно. — Раз абонемент мой, долг тоже мой. С этого дня бюджет раздельный. Продукты — пополам. Коммунальные — тоже. Посмотрим, на что ты будешь жить, атлет.
Она развернулась и вышла.
Олег остался один. Оглушённый не криком, а пустотой её слов. Он смотрел на ноль на экране, на чек. Хотел закричать, догнать, но не мог двинуться.
Холод сковал тело. Ужас человека, потерявшего опору. Он понял: не было «общего» бюджета. Были их деньги, которые он тратил щедрее. Его зарплаты не хватит на половину аренды, коммуналки, еду.
Его манипуляция провалилась. Он хотел поделить долг, а остался с ним один, без её поддержки. Он думал, что контролирует её, но она позволяла ему так думать, покрывая его амбиции.
Щелчок замка в спальне. Она отгородилась. Не плакать. Отделиться. Олег стоял в кухне, среди своего скандала. Один, с нулём на счету и долгом в сорок тысяч гривен — его проблемой. Их жизнь кончилась. Не в слезах, а в одном переводе. И он сам дал ей скальпель…
Эта история бьёт по сердцу — как больно, когда близкий человек перекладывает на тебя свою вину, вместо того чтобы взять ответственность. Сталкивались ли вы с такими обвинениями? Расскажите в комментариях, как вы справлялись и отстаивали себя?
