— Ир, привет! Прости, что дёргаю среди дня… Заедешь вечером? Нужно серьёзно поговорить, — голос отца звучал настороженно, почти виновато.
— Что случилось? — Ирина автоматически отодвинула ноутбук.
— Приедешь — всё скажу. Не телефонный разговор.
— Хорошо, пап. Буду, — ответила она и положила трубку.
Телефон снова лёг на стол, а мысли так и не легли. «О чём он? Почему именно сейчас?» Эти вопросы тянулись до самого вечера — и в метро, и в такси. Дорога неблизкая: Сергей Петрович жил почти на окраине Броваров, в частном секторе, минут сорок как минимум.
— Вам поднажать или спокойно? — уточнил водитель, вглядываясь в Ирину в зеркало.
— Спокойно, — выдохнула она.
Пока такси петляло меж частных домиков, Ирина перебирала варианты. «Может, наконец-то решил памятник поставить и хочет, чтобы я выбрала? Давно пора… Или собрался переехать ко мне?»
Калитка скрипнула. На крыльце двухэтажного дома уже стоял отец. Дом он когда-то строил «своими руками и нервами» — бригады менялись, а он контролировал каждую доску. Хотел успеть ко времени, когда мама, Марина Леонидовна, «была в положении». Прошло тридцать лет, а дом будто не постарел — чистые стены, аккуратная кровля, сад с яблонями, который мама вырастила и холила. Теперь садом занимался он, а Ирина помогала наездами.
— Привет, пап, — она обняла его крепко, поцеловала в щёку. — Ну давай, не томи.
— Зайдём. Чайник только закипел, — он отступил в сторону, приглашая в дом.
Ирина сразу почувствовала: отец волнуется. Торопить не стала — есть разговоры, которым нужно дозреть. Но сердце кольнуло. Если он так нервничает, то речь точно не про памятник и не про «перееду к тебе».
Маму Ирины не стало два года назад. Жалоб не было, анализы хорошие — и вдруг однажды просто не проснулась. «Остановка сердца… иногда такое бывает», — сказал врач скорой. Ирина не верила долго. Сергей Петрович тоже: ходил молча, темнее тучи. А через год, когда Ирина робко подняла тему памятника, он только махнул рукой: «Не спеши, дочка. Чую — мне тоже недолго…»
— Пап, не говори так. Ты ещё внуков не нянчил, — тогда она пыталась шутить, вытащить его из слякоти.
— Какие внуки… На пенсию через полгода.
— Пенсия — это просто пенсия. К жизни отношения не имеет. Давай без этих «недолго», — просила Ирина.
Он отступил, но стал чаще жаловаться: сердце «пошаливает», кашель не отпускает (курильщик со стажем), ноги ватные. Ирина приезжала, звонила по нескольку раз в день, но у неё была работа, муж Алексей, свои заботы. Большую часть времени отец оставался один.
Однажды она зашла с сумками, а он — бледный, держится за яблоню.
— Пап! Тебе плохо? Скорую?
— Сейчас пройдёт… — пробормотал он.
Скорая понадобилась. Инсульт. Повезло, что успели — стабилизировали быстро. Он восстановился на удивление бодро, но Ирине спокойнее не стало. Переезжать к ней он отказался: «Родные стены». А переехать к нему всей семьёй — ни по работе, ни по планам не выходило: Алексею как раз обещали повышение в другом городе. И всё же Ирина с мужем каждые две недели устраивали генеральную: дом — до блеска, сад — в порядок. Только всякий раз Ирина удивлялась: беспорядка почти нет, а в холодильнике — не её кастрюли. Куринный суп, пюре, котлеты — прямо как в больнице. «Может, зря накручиваюсь? Папа улыбаться стал чаще…» — думала она. Но тревога не отпускала.
Сегодня он снова молчал, наливал чай, откладывал ложку — и снова молчал.
— Ир, у тебя с Лёшей всё ровно? Не ругаетесь? — неожиданно спросил Сергей Петрович.
— Всё нормально. Ты к чему? С нами жить собрался? Если да — готовься: возможно, переедем в другой город, — осторожно хохотнула Ирина.
— Нет-нет. Я здесь останусь, — улыбка вышла тихой. — Я… хотел о другом.
«Ну же», — сжалось внутри у Ирины.
— Видишь ли… После инсульта я вдруг поймал себя на том, что жить снова хочется. Без Марины я как без воздуха, ты знаешь. А теперь — по-другому.
— Вижу, — кивнула она. — Прямо расцвёл.
— В этом есть причина, — он взял паузу. — Ир, я пойму, если ты рассердишься. Но… я решил жениться.
Ирина на секунду потеряла речь. Всего ожидала — только не этого.
— Жениться? На ком?
— Познакомился в больнице. Она там врачом работает. Алёна Игоревна. Очень душевный человек. Во многом благодаря ей я так быстро встал. И дома помогала — еда, порядок… Я не говорил, боялся, как ты отнесёшься. Я её полюбил. И она меня — говорит, любит. Мы хотим быть вместе.
— Вот это новости… — только и смогла вымолвить Ирина.
— Да, разница в возрасте двадцать лет. Но разве возраст когда-то мешал любви? — Сергей Петрович заглянул дочери в глаза.
«Ещё и младше заметно… — холодком прошило Ирину. — Неужели просто ухватилась за обеспеченного вдовца?»
— Пап, я даже не знаю, что сказать… — она пыталась подобрать слова.
— У Алёны тесная однокомнатная. У неё две дочки — Полина и Кира, студентки. Я хочу помочь. Она же мне помогла… Разве могу отказать? — он говорил почти оправдываясь.
— Подожди. «Они» — это кто? — уточнила Ирина, хотя ответ был очевиден.
— Она и девочки, — мягко повторил он.
— Господи, пап… — Ирина глубоко вдохнула. — Я, конечно, ни разу их не видела, но боюсь, нужен им не ты, а дом. Или пенсия.
— Если ты о доме, — тяжело вздохнул Сергей Петрович, — то я всё решил: завещание составлю так, чтобы всем поровну. Алёна поддержала. Не суди человека, которого не знаешь, — он говорил спокойно, но твёрдо.
— Я высказала своё мнение, — Ирина опустила глаза.
В тот день она уехала без скандала. Всю дорогу думала — что жжёт сильнее: что отец как будто «предаёт» мамино место рядом с собой или то, что его, возможно, умело обводят вокруг пальца? Позвонила Юле, подруге-психологу.
— Утрата у всех разная, — сказала Юля. — Кому-то нужны новые отношения, чтобы снова дышать. Вашему отцу, похоже, очень тяжело одному. Он мог «вцепиться» в эту женщину как в шанс. И, может быть, ему и правда станет лучше.
— Понимаю… — Ирина сдалась. — Только боюсь: любовью там и не пахнет. Жить вместе — это одно. Зачем жениться?
— Это его выбор, — тихо ответила Юля.
Ирина познакомилась с Алёной Игоревной и её дочерьми. Поговорить не удалось: улыбки — гладкие, слова — правильные. Влиять было не на что: отец решил. Они быстро расписались, так же быстро Алёна с Полиной и Кирой переехали. У Сергея Петровича началась новая глава.
Ирина стала приезжать реже: сердце скреблось при виде «вежливой» улыбки мачехи. С первого взгляда — хитра. Но отец был счастлив — это было видно. Иногда дозвониться до него не получалось: трубку брала Алёна.
— Ирочка, Димочка отдыхает. Что-то передать? — щебетала она чужим, слишком сладким голосом.
Сергей Петрович, когда удавалось поговорить, звучал бодро. Ирина в какой-то момент смирилась: «Счастлив? Пусть».
Через полгода кашель у отца усилился, дыхание стало свистеть. Ирина примчалась на следующий день.
— Ничего страшного, — встретила её Алёна. — Хронический бронхит. Он же всю жизнь курил, а последнее время — как паровоз. Я врач, всё под контролем.
— При таком диагнозе курить нельзя, — Ирина перевела взгляд на начатую пачку на столе. — Почему вы позволяете?
— Ир, не обвиняй, — вмешался отец. — Это я не бросаю. Не могу. Алёна уговаривает. Я обещаю — скоро брошу.
Впервые в жизни Ирина не поверила ему. «Научился у неё в глаза говорить то, чего нет», — кольнуло. Но спорить было бесполезно: он во всём теперь ориентировался на «Алёночку».
Ещё через полгода, ранним утром, телефон надсадно встрепенулся. Алёна говорила деловым тоном:
— Ирочка… Его не стало. Слишком всё запущено оказалось. Ничего нельзя было сделать. Ох, горе-то какое…
Похороны. Тяжёлое небо. Шепот. После кладбища Алёна крепко взяла Ирину за локоть, завела в кабинет отца, выдвинула ящик и достала бумагу.
— Понимаешь, что это? — в голосе звякнула сталь. Маска спала.
— Завещание? — Ирина усмехнулась одними глазами.
— Оно самое. И согласно завещанию дом переходит мне. А ты ничего не добьёшься, — отчеканила Алёна. — И не думай, что я его «выбила». Это была последняя воля Димочки. Нотариус приезжал. Вот, смотри.
Ирина пробежала глазами строки, узнала почерк, поставила подпись на место — мысленно, не на бумаге. Всё как она и боялась. «Долго, аккуратно «обрабатывала», — подумала она. — Его выбор». Юлины слова вспомнились сами собой. «Мама, прости…»
Выходя на крыльцо, Ирина едва не наступила на щенка. Тот мелькал у ног ещё на кладбище — ей тогда показалось.
— Папа завёл собаку? — спросила она через плечо, когда Алёна вышла вслед.
— Опять этот приблудный! — поморщилась та, замахнулась. Щенок юркнул под лавку у яблони. — Надоел! Пришёл пару недель назад и шныряет, как у себя дома. Я Димочку ругала: прекрати подкармливать! Он всё равно выносил. Вот теперь держись — не уйдёт.
— Папа всегда обожал собак, — тихо сказала Ирина. — После Рекса просто не решался снова. Боялся пережить ещё одну потерю.
— Теперь я хозяйка, — отрезала Алёна. — Выпровожу. Быстро.
Ирина подняла щенка на руки.
— Не придётся никого выгонять. Я заберу. Уверена, папа был бы рад.
— Забирай, — обрадовалась та. — Пожалуй, единственное, что ты здесь возьмёшь. Дом тебя не касается.
Ирине щемило от воспоминаний, но она неожиданно ясно поняла: дом — это стены. Память о родителях живёт не в кирпиче, а в сердце и в поступках. Кто-то скажет: «Надо было бороться». Ей не хотелось отвоёвывать квадратные метры. У неё был любимый муж, их квартира, а теперь — и собака. Она назвала его так же, как когда-то звали отцовского пса: Рекс. В память о Сергее Петровиче.
Дом, за который так держалась Алёна, в итоге не достался никому. Полина и Кира быстро вышли замуж и уехали — «окраина Броваров» их не манила. Алёна уезжала от дома всё чаще: ухаживать сложно, да и без мужской руки строение стареет быстро. Пробовала продавать — цену сбрасывала, но желающих не нашлось. Вернулась в свою тесную однушку. Дом, на который она положила глаз, остался стариться в одиночестве.
Спустя годы Ирина приехала туда с Алексеем, двумя детьми и Рексом. Трава по пояс, яблоня высохла, стены перекосились, крыша провалилась. Она постояла среди бурьяна, тихо провела ладонью по облупившейся кирпичной кладке, посмотрела на пустые глазницы окон — и ушла, вытирая слёзы. «Это твой выбор, папа…»
Иногда мы так боимся одиночества, что хватаемся за первое тёплое плечо — и расплачиваемся домами, годами и сердцами тех, кто рядом. А иногда просто хотим жить — несмотря ни на что. Где та граница между «право на счастье» и «наивностью, которой пользуются»? Вы бы вмешались на месте Ирины — или тоже отпустили? 💬🫶
