Виктория сидела за кухонным столом, крепко сжимая в руках кружку с остывшим чаем. В углу едва мерцал роутер — словно напоминание, что связь в этом доме давно дала сбой не только с интернетом, но и между людьми.
Александр ходил туда-сюда у окна, зажимая в зубах губу и царапая ногтем подоконник, как мальчик, испугавшийся наказания.
— Ну скажи хоть что-нибудь! — наконец вырвалось у Виктории, когда она резко стукнула ладонью по столу и чай подпрыгнул в кружке. — Мы же два года копили эти деньги! Я на трёх работах гору таскала, а ты и день отпуска не взял, чтобы переработки оплатили. И теперь твоя мама просто приходит и требует их?!
— Викуля… — начал Александр, но голос его дрожал. — У неё же шестьдесят лет, у неё крыша течёт…
— У неё всегда что-то течёт! — Виктория вскинула брови и встала. — То кран, то потолок, то нервы. Может, к ней ещё ключи от нашей квартиры отдадим, пусть живёт у нас, а мы к твоему другу на диван? Александр, ты взрослый мужик или маменькин сынок?
Александр сжал глаза, глубоко вдохнул и произнёс тихо, как в оправдание:
— Ей одной хуже всего…
— Ах да, «она одна», — Виктория горько усмехнулась. — А я тогда кто? Пристройка к твоей маме?
В этот момент дверь распахнулась — без стука и предупреждения — и в квартире появилась Надежда Сергеевна. В плаще, пропитанном запахом аптечных препаратов и нафталина, и с той фирменной морщиной между бровями, от которой у Виктории давно начиналась аллергия на нервы.
— Я не мешаю? — вкрадчиво произнесла она и, не дожидаясь ответа, поставила на пол тяжёлую сумку. — Но если по-добру не выходит, придётся решать по-семейному.
— По-семейному? — Виктория прищурилась. — Это как? Забрать у нас всё, что плохо лежит?
— Не будь резкой, Лизонька, — мать Александра прошла на кухню, будто в собственном доме. — Я родила и воспитала твоего Сашеньку. Без меня… не было бы ни вас, ни ваших двух лет брака. Это бесценно.
— Конечно, бесценно, — саркастично прожужжала Виктория. — И теперь наши накопления — в фонд помощи Надежде Сергеевне? У нас тут ванную надо ремонтировать, а не твою крышу.
— Ремонт подождёт, — мягко парировала свекровь. — Главное, чтобы у меня в квартире было сухо. А вы, молодые, успеете отстроиться. Я шестьдесят лет пахала, и что? В мою душу, кран и крышу теперь течёт всё подряд…
Александр шагнул к матери, словно разрешая себе сказать хоть что-то решительное:
— Мам, может, мы потихоньку поможем?
Виктория повернулась к мужу медленно, как к предателю:
— Частями? — переспросила она. — Мы должны через месяц начать ремонт, потому что плитка отваливается, а ты ей хочешь унитаз заодно подарить?
Надежда Сергеевна тяжело вздохнула, словно вытащили её на берег:
— У меня нет никого, кроме вас, — с надрывом сказала она. — Ты же не бросишь мать, правда?
— Если бы моя мать требовала полмиллиона, — холодно отрезала Виктория, — я бы отправила её… в банк за кредитом.
Мать Александра резким вдохом поймала воздух:
— Как ты смеешь? Я тебе — как мама!
— А вы мне — как проблема! — почти крикнула Виктория.
Александр взмахнул руками, как дирижёр, который утомился от оркестра:
— Хватит! Давайте без крика. Лиза, она же в тяжёлом положении… Может, часть отдадим? Я ещё накоплю…
— Ты? — Виктория издевательски улыбнулась. — Если ты и накопишь, то только на мамин ремонт. Она никогда не берёт «часть», она забирает всё.
Надежда Сергеевна обиделась, но промолчала, опустившись за стол. Голос её ледяной глыбой:
— Знала бы я, что сын женится на такой эгоистке…
— А я думала, твоя мать — забавный персонаж, — тихо, но с явной горечью сказала Виктория. — Оказалась — главная трагедия в нашей семье.
Александр стоял между ними, как посредник на сложных переговорах, и впервые Виктория увидела в нём не опору, а чужака.
И тогда она сказала то, что созревало в её душе:
— Завтра я переведу половину наших сбережений на свой счёт. Остальное можете тратить по-своему: хоть на крышу, хоть на кран, хоть на душевную боль.
— Лиза… — взмолился Александр.
— И ещё, — добавила она спокойно, с оттенком льда в голосе. — Если хоть рубль уйдёт без моего ведома — собирайте чемоданы. Вы с мамой — вместе.
Надежда Сергеевна открыла рот, но лишь шумно втянула воздух. В кухне повисла такая тишина, что Виктория вышла в коридор и поставила на пол свой чемодан. Он стоял там три дня, словно приглашение собрать вещи и уйти.
Три дня Александр пытался делать вид, что его не замечает, но всё равно подошёл и, дрожа, спросил:
— Это для чего?
— Для чего чемоданы ставят, знаешь? Чтобы туда сложить вещи и уехать, — ответила она, даже не оборачиваясь.
— Ты действительно хочешь, чтобы я ушёл? — его голос предательски дрожал.
— Нет, Саша. Я даю тебе выбор: будь мужем или оставайся маменькиным сынком. Я таких коктейлей не пью.
Вечером Виктория готовила себе омлет, когда в дверь без стука вошла Надежда Сергеевна — будто хозяйка, будто главная героиня её собственной трагикомедии.
— Привет, — расплылась в улыбке та, снимая пальто. — Мы сегодня с Сашей поедем плитку выбирать. В мою ванную.
— Отлично, — Виктория взяла нож и постучала им по разделочной доске. — Тогда пусть он берёт чемодан в коридоре и едет с вами.
Александр опустил взгляд и молча начал собирать вещи. Виктория лишь фыркнула и прошептала:
— И бритвенный станок не забудь.
Он застыл, как в ожидании чуда, но Виктория не сказала ни слова. Только хлопнула дверью, и в квартире воцарилась абсолютная тишина, в которой не было места старым обидам.
Тот вечер Виктория впервые за долгое время провела спокойно: посмотрела фильм без пауз на телефонные звонки, легла в постель одна и не испытывала угрызений совести за то, что дышит полной грудью.
Позже она переслала сообщение:
«Здравствуйте. Предлагаю встретиться на собеседовании завтра».
Внизу уже стояло такси. Виктория улыбнулась и вышла из дома навстречу новой жизни.
Через месяц состоялся судебный спор: Виктория сидела в зале, листая в телефоне новости о курсе валют и новых налогах. Напротив — Александр с Надеждой Сергеевной, словно уличённые в чём-то неладном. У дверей тихо переговаривалась Екатерина Михайловна, знакомая свекрови.
Судья спросил:
— Госпожа Иванова, вы требуете раздела накоплений?
— Настаиваю, — спокойно ответила Виктория. — Половину я перевела на свой счёт, остальное снял супруг без моего согласия.
— Это неправда! — вскричал Александр.
— Наши сбережения, Саша, — сухо сказала она. — Ты сам говорил: «Это на ремонт нашей квартиры». Помнишь?
Надежда Сергеевна хотела вмешаться, но судья отрезал её взглядом.
— Решение суда: квартира остаётся за госпожой Ивановой, все сбережения — тоже.
Александр и мать вышли, словно их выжгли изнутри. Он тихо предложил:
— Может, поговорим?..
Виктория посмотрела ему в глаза и сказала:
— Поздно. Я любила тебя, но устала быть на втором плане.
Судебные коридоры остались позади, и на улице светило солнце. Виктория глубоко вдохнула и рассмеялась — звонко, как в юности, когда верила, что счастье — это кольцо на пальце.
Теперь она знала: настоящее счастье — это свобода.
А вы когда-нибудь оказывались в ситуации, когда приходилось выбирать между близкими и собой? Как бы вы поступили на месте Виктории?
