— Тебе что, сложно машину переписать на Иринку? Она ж через развод идёт, ей теперь как воздух нужно хоть что-то в собственности, — Дмитрий чесал затылок и смотрел в стену, как будто именно она сейчас и примет решение.
— Сложно, Дима, — Наталья убрала со стола чашку с остывшим чаем. — Потому что это моя машина. И вообще, ты бы сначала меня спросил, а не маму.
Он фыркнул.
— Господи, ну ты ж её всё равно не водишь.
— Да? А она тоже «всё равно» не ест — давай ещё и холодильник перепишем?
В воздухе повисло раздражение, тяжёлое, как запах варёной цветной капусты из соседней квартиры.
Сначала всё было как в кино — свадьба, романтика, «мама у нас замечательная, не слушай никого». Потом мама приехала. С ночёвкой. Потом с неделей. А потом с вещами.
— На ремонт у себя жду, временно у вас перекантуюсь, — бодро заявила Ольга Петровна, стягивая сапоги в коридоре и не снимая пуховик. — Вы же молодые, вам полезно пожить с мудрым человеком. Я, кстати, по хозяйству помогать буду.
По хозяйству — это значит переставить всю кухню, запретить сушить бельё в ванной и назвать Наташу «моя девочка, но хозяйка ты никакая». Вслух. При гостях.
— Ты ж к бабушке ездила каждое лето, — шептала Ольга Петровна Дмитрию. — Вот и квартира тебе за это, правильно? Не чужая ж женщина! А у Иришки, между прочим, трагедия: муж ей машину не оставил, зато кредит — как хвост у кометы. Разве так можно?
Наташа слышала. Всё. Через стену. Через стеклопакеты. Через дурацкое слово «правильно», которое у Ольги Петровны значило «как я сказала».
Они переехали в бабушкину квартиру полгода назад — после похорон. Наталья тогда ещё держалась. Казалось, что эта квартира — крепость. Её кусочек жизни. Маленькое «моё», которое никто не отнимет. Ключи в кармане, имя в свидетельстве, мамины салфетки в ящике и бабушкины пледы на диване.
Но крепости падают не от тарана, а изнутри.
Сначала Ольга Петровна принесла свою микроволновку. Потом повесила шторку «поуютнее» в кухне. А потом вошла в комнату Натальи и начала называть её детской.
— У Ирины сыну будет где делать уроки. Ну ты ж сама говорила, что детей пока не планируете?
— Я говорила, что сначала ипотека. Но, видимо, мне только говорить и остаётся.
Наталья сидела в ванной, включив воду, чтобы не слышать, как они там в зале обсуждают её квадратные метры. Пальцы дрожали. Струя воды била по кафелю, и капли отскакивали так же, как отскакивало её мнение от мужа.
— Понимаешь, Дим, я тебя люблю. Но я не мебель. Я не хочу жить по сценарию твоей мамы. И я не собираюсь отдавать своё имущество твоей сестре.
— Тебе лишь бы своё тянуть, — устало вздохнул он. — Как с тобой вообще можно семью строить?
— Да, тяжело, когда женщина не молчит и не подписывает всё, что ей сунут. А твоя мама — это не моя семья. Запомни.
Он ушёл хлопнув дверью. Не громко — но с обидой, как будто она у него велосипед отняла в детстве.
Вечером был звонок. Конечно, от неё.
— Наташенька, ты, видимо, не поняла… Я не враг тебе. Я — мудрая женщина, я старше. Я лучше понимаю, как вам жить. Я хочу вам помочь. Но если ты не перестанешь упираться, то сама всё испортишь. И семью развалишь. А тогда и квартира останется тебе — пустая, с тараканами.
— Знаете, Ольга Петровна, — Наталья говорила медленно, как будто вбивала гвозди. — Я лучше буду жить в пустой квартире, чем с вами. А тараканы… они хотя бы не требуют переписать на них машину.
В ту ночь она не спала. Вышла на кухню. Посидела в темноте. Съела йогурт. Посмотрела на чайник, который купили с бабушкой.
Он был розовый. С клубничками.
И вдруг стало ужасно больно. За всё. За себя. За эту дурацкую квартиру. За то, что она, взрослая женщина, должна драться за право быть хозяйкой в своём доме.
Она поставила чайник, налила воду, но не включила. Просто смотрела, как пар поднимается от кружки.
С этого вечера она поняла: будет война. И молчать она больше не собирается.
***
— Я тебе что говорила? Не вздумай! — Наталья скинула ключи на полку и вперилась в мужа, стоящего в коридоре с виноватой спиной. — Ты что, совсем с ума сошёл?
Дмитрий поправил ворот и проглотил слюну.
— Это временно. Она переночует. Ну что такого? Разве трудно…
— Где? В ванной? Или ты мне свой носок под подушку положишь, а её на диван?
За его спиной стояла Ирина. В дешёвом пуховике, с чемоданом на колёсиках и лицом, на котором читалось: «Я жертва, мне можно всё». Наталья кивнула ей в сторону.
— Чемодан пусть пока в прихожей постоит. Он здесь дольше продержится, чем ты.
Вечер был мерзкий. Холодный. За окнами мокрый снег, по телевизору — ток-шоу про измены, в голове — шум от ярости. Наталья вызвала Екатерину.
— Срочно. Приходи. Желательно с вином. Или с автоматом.
Через сорок минут на пороге стояла Катя. Подруга, подруга с большой буквы. И с маленьким чемоданчиком.
— С автоматом не получилось, — кивнула она. — Но бутылка каберне — это тоже оружие. Против нервов.
— Меня просто выживают. По-умному, по-женски. Не свекровь — стратегия НАТО.
Они сели в кухне. На столе вино, сыр, хлеб. За дверью — Ирина с пиццей на подносе, которую она как ни в чём не бывало сунула в духовку, как будто живёт здесь с 2005-го.
— Квартира — твоя. Официально оформлена? — Катя достала блокнот.
— Да. Завещание, свидетельство, всё как положено.
— Машина?
— Тоже на мне.
— Тогда забудь все их «семейные нужды». Это твоё. Никто без твоего согласия даже магнит на холодильник не может повесить.
Наталья выпила. Хлебнула снова. И вдруг сказала:
— Они хотят заложить квартиру. Под кредит. Чтобы Ира могла взять ипотеку и типа отдать потом. Но договор — на нас. На меня, точнее.
Катя замерла. И в глазах у неё зажглось то, что обычно видишь у адвокатов перед заседанием.
— Попробуют. Пусть только сунутся.
На следующий день Наталья устроила «семейный совет». Без чая. Без печенья. С прямой спиной и чётким голосом.
— Ольга Петровна, Дмитрий, Ирина. Слушайте внимательно.
Она положила на стол документы.
— Это свидетельство о праве собственности на квартиру. На моё имя. Это — на машину. Тоже моё. И вот выписка из закона, любезно предоставленная юристом, где указано, что распоряжаться моим имуществом без моего согласия вы не можете. Вообще.
— Ты что, судиться с нами собралась? — Ольга Петровна села в кресло, как будто её ударили по лбу.
— Нет. Я просто больше не дам собой пользоваться.
— Милая, ты не понимаешь! Семья — это помощь друг другу! Поддержка! А ты… ты эгоистка! — завелась Ирина, соскочив с места. — У тебя всё есть, а я одна, с ребёнком, без мужа, без жилья!
— Я не мэрия и не собес, — перебила Наталья. — У меня есть жильё. У тебя — проблемы. Они не автоматически становятся моими.
Дмитрий потянулся к ней, попытался обнять. Тихо.
— Ну хватит, ну… Не надо так. Всё можно решить. Мы же семья…
Наталья отодвинулась.
— Семья? Дмитрий, когда ты в последний раз встал на мою сторону, а не на сторону своей мамы? Когда ты вообще спрашивал меня, прежде чем принимать решения?
Он замолчал. Смотрел в пол.
— Мы просто хотели как лучше…
— Для кого?
Поздно вечером она осталась на кухне одна. Катя ушла. Вино допито. Ирина молча заперлась в комнате, где когда-то стоял книжный шкаф бабушки. Ольга Петровна сидела в зале и крутило-вертела пульт, как будто могла перемотать жизнь назад. Дмитрий… ну, он исчез. Просто исчез.
Наталья сидела в кухне, ела мандарины и листала интернет.
Она забила в поиск:
«Как подать на развод, если муж зарегистрирован, но не собственник жилья»
В тот момент она не плакала. И не злилась. Только впервые за долгое время почувствовала себя взрослой. Настоящей хозяйкой — хотя бы своей судьбы.
***
— Ты не подумай, я не против тебя. Просто мама… она же одна, ей тяжело, — Дмитрий стоял в дверях кухни, неуверенно теребя край свитера. Голос — будто у школьника, которого вызвали к директору.
— Я тоже одна, — Наталья не обернулась. Сковородка шкворчала. Она жарила яичницу. Не от голода, от злости. Голод злости, если бы его можно было измерять, был сейчас как перед сдачей сессии после трёхмесячного запоя.
— Ну ты не одна, ты же… — он замялся, — ты же с нами.
— Вот именно, — Наталья развернулась. — С вами. Как чемодан без ручки. Бабушкина квартира, которую вы хотите разменять. Машина, которую вы уже почти продали. И я, как приложение к квадратным метрам. А кто-нибудь вообще спросил — хочу ли я?
— Мы просто хотим, чтобы Ира устроилась… — попытался вставить Дмитрий, но Наталья перебила:
— Пусть устроится на работу! Не на мою шею!
Скандал произошёл утром. С таким размахом, что бабушка, будь она жива, наверняка сама бы встала из могилы, чтобы разобраться.
Ирина вышла из комнаты в спортивных штанах и с чашкой кофе. В доме, где каждый сантиметр пах бабушкой, где шторы ещё были не отодраны её свекровью, а чайник грел воду для гостей, а не «новой хозяйки».
— Я смотрела квартиры, — бросила Ирина, садясь за кухонный стол, как будто в турбазе. — Можно взять на маму ипотеку, а ты будешь поручителем.
Наталья молча отодвинула стул и встала. Взяла документы с полки, отнесла в комнату. Вернулась с одним только листом.
— Это уведомление. Я подаю на развод.
— Что? — Ирина чуть не уронила чашку.
— Вы думали, я просто устрою здесь хостел? Вы ошиблись.
Дмитрий подошёл.
— Наташа, не горячись, ты же понимаешь, это глупо…
— Глупо? — у неё дрожали руки, но голос был ровным. — Глупо — позволить вам так со мной обращаться. Глупо — верить, что ты, взрослый мужик, когда-нибудь выберешь жену, а не юбку своей мамы.
Из зала, как по команде, вышла Ольга Петровна. Волосы аккуратно собраны, губы поджаты. Она была готова.
— Эта квартира не твоя. Она семейная. Просто тебе повезло. А ты ведёшь себя, как капризная девчонка.
— Повезло? — Наталья тихо засмеялась. — Повезло — это когда свекровь в Геленджике. А не в соседней комнате.
Ольга Петровна подошла ближе. Глаза в глаза.
— Ты выгнала сына. Тебе это ещё аукнется.
— Он сам ушёл, мама, — вдруг сказал Дмитрий.
Все повернулись к нему. Даже Ирина замерла.
— Я не мальчик. И мне надоело быть между вами. Наташа права. Это её квартира. Это её жизнь. А я — не жилец в ней. Я так и не стал мужем. Только «мамин сынок».
Он взял куртку и вышел.
Через неделю Наталья осталась одна.
Нет, не одна. С собой.
Ирина исчезла с горизонта так же быстро, как и появилась. Ольга Петровна звонила один раз, сдержанно и с ядом: «Ну поздравляю, добилась». После чего трубку положила. Навсегда, надеялась Наталья.
Развод оформили быстро. Всё имущество осталось при ней. Дмитрий, по слухам, поселился у друга. Звонил пару раз, молчал в трубку. Наталья не перезванивала.
Катя, как всегда, пришла с вином.
— Ну что, свободная женщина?
— Впервые в жизни. Не от мужчины, а от манипуляций, — Наталья подняла бокал.
Весной Наталья сняла шторы — бабушкины. Не потому что кто-то заставил, а потому что сама захотела. Купила новые. Жёлтые, как солнце.
На кухне снова закипел чайник. Но теперь он грел воду только для неё. Не для гостей, не для родственников. Для себя.
Иногда быть одной — это не про одиночество. Это про свободу.
