— Это подарок, Мария… ручная работа, между прочим, — протянула вазу Ольга Петровна с выражением торжествующего доброжелательства, которое у нормальных людей обычно вызывает только желание выйти в окно.
Мария не взяла вазу. Смотрела на неё, как на дохлого голубя, которого кто-то принёс на порог. С намёком. На жертву.
— Благодарю, — натянуто произнесла она, но в руки все же взяла, потому что воспитание. — Где вы её нашли?
— У одной женщины на ярмарке в Мытищах. Очень модно сейчас: этно, колорит. Такой… сельский шик!
— Ну, шик тут точно есть, — пробормотала Мария, вертя вазу, которая сочетала в себе оттенки серо-оливкового и какого-то унизительного розового. — Только вот не знаю, сельский ли.
Ольга Петровна фыркнула.
— Не всем быть в тренде, Мария. Вот ты бы сходила на ту ярмарку — может, вкус бы подтянула. А то всё у тебя белое, бежевое, как в больнице. Жить-то хочется, понимаешь?
— Понимаю, — кивнула Мария, вежливо, как санитарка в палате буйных.
В этот момент в комнату вошёл Алексей, её муж. Он увидел вазу и сделал то самое лицо, которое делают коты, увидев пылесос.
— О, мама, вы уже подарили? — Он обнял мать, машинально. Потом посмотрел на Марию. — Красивая ваза…
— Угу, — кивнула она, — особенно если ударить ей по голове.
— Что ты сказала?
— Что яркая, как по голове. Врезается в память.
Ольга Петровна поставила вазу прямо посреди журнального столика, мимоходом подвинув со вкусом подобранную ароматическую свечу и журнал с заголовком «Лаконичность в интерьере». Подвинув — это ещё мягко. Она смела всё, как цунами, и воссела в кресло.
— Ну что, Мария, как ты? Всё работаешь? Всё эти… дизайнчики?
— Интерьеры, да, — Мария с трудом сглотнула раздражение. — Работы много.
— Ага… Ну вот Ирина-то твоя, между прочим, уволилась. Слишком честная, видите ли, чтобы работать с такими условиями.
Алексей шумно вдохнул носом.
— Она твоя дочь, мама. Не Мариина.
— Ой, не начинай, Лёша. Вы же семья. В трудный момент надо поддерживать. Она же осталась одна. Представляешь, муж ей изменил с бухгалтершей! С двумя детьми! А теперь — без работы. И жить негде.
Мария напряглась. Очень медленно.
— А разве Ирина не в своей квартире живёт?
— Да что ты понимаешь, Мария, — вздохнула свекровь так, как будто каждый день спасала человечество от комет. — Там ремонт. Да и район не тот. Ей сейчас нужно… покой. Опора. Дом. Семья. Вот вы — семья. Разве не так?
— Мама, — резко сказал Алексей, но свекровь уже продолжала.
— Поэтому я сказала ей: иди к Лёше. У него большая квартира, добрая жена, уют. Куда ж ещё?
— Вы сказали?! — переспросила Мария, поднимаясь с дивана. — То есть вы не предложили, не спросили, а сказали?
Ольга Петровна смотрела с наигранным удивлением.
— А что такого? Я же мать! Или у нас теперь демократия по расписанию?
Мария рассмеялась. Без радости.
— Нет, ну конечно. У нас монархия. С вами — правящая династия.
Ольга Петровна встала.
— Ты бы поаккуратнее с тоном, Мария. В конце концов, кто ты здесь? Женушка на время? Моя Ирина — это навсегда. Мы с Лёшей — семья. А ты — так, приложение.
— Мама! — выкрикнул Алексей, но Мария уже подошла ближе к вазе. Очень спокойно, почти театрально.
— Ты знаешь, Ольга Петровна, что бывает, когда ставишь вазу не в своё место?
— Что?
Мария взяла вазу, сделала шаг к открытому окну… и, не дрогнув, выпустила её наружу.
Где-то внизу воскликнула бабка:
— Ой, Господи! Убила бы! Ты чё, больная?!
Ольга Петровна застыла.
Алексей смотрел на жену, как будто впервые понял, что она — не просто спокойная женщина в свитере нюдового цвета. А вулкан.
— Вот теперь гармония, — выдохнула Мария и ушла на кухню.
Свекровь развернулась к сыну, как прокуратура к обвиняемому:
— Ты это видел?!
— Видел, — устало сказал он, потерев лицо. — И знаешь, мам… может, ты и правда слишком увлеклась.
— Алексей?!
— Я подумаю. Но не сейчас. Я устал.
В ответ свекровь фыркнула, надела шапку и ушла. Не хлопнув дверью — шмякнув, как будто вбила гвоздь.
Мария стояла на кухне, наливая себе вино. В 15:20. Без закуски. Без повода. Но с чувством.
— Сейчас только попробуй сказать, что я перегнула палку… — сказала она вслух, ожидая Алексея. Он молчал. Вошёл на кухню и сел.
— Она ведь не сдастся, — сказал он. — Ты же понимаешь.
Мария молча поставила бокал на стол.
— Не я начала, Лёш. Но я точно это закончу.
— Она сказала, что Ирина уже едет. На такси. С тремя чемоданами.
— Пусть разворачивает. Я ей вторую вазу выброшу, если сунется.
Он помолчал.
— Я на твоей стороне. Но ты не слишком?
Мария посмотрела на него — с усталостью, с болью. С годами молчания. С теми годами, когда терпела.
— Я уже год как «слишком». Просто ты только сейчас это заметил.
Он поднялся. Подошёл. Обнял.
— Я с тобой. Обещаю.
— Тогда скажи ей. Пусть таксист довезёт её куда угодно. Только не сюда.
Ирина приехала через три часа. Но дверь так и не открылась.
На следующее утро Мария проснулась от запаха… шаурмы.
— Серьёзно? — прошептала она, приподнимаясь на подушке. — Шаурма? Утром? В МОЁЙ кухне?
Она медленно встала, накинула халат и прошла по коридору — на цыпочках, с тем внутренним напряжением, когда знаешь: сейчас будет что-то. Либо разнос, либо инфаркт. И угадай, кто жертва.
На кухне сидела Ирина. В спортивных штанах с вытянутыми коленками и пучком волос, похожим на гнездо, в котором кто-то недавно сдох. Она ела прямо из контейнера, запивая кофе из любимой (!) кружки Марии с надписью «Good Vibes Only».
— Утро доброе! — весело сказала она, жуя. — Тут твой бархатный кофе, кстати, офигенный. Где берёшь?
Мария молчала. Она не умела кричать с утра. Но глаза её кричали. Примерно как сирена воздушной тревоги.
— Привет, — сказала она наконец, сухо. — Ты когда вошла?
— Лёшик меня впустил, — весело отмахнулась Ирина, пододвигая стул ногой. — Говорит, не стоит мне сейчас быть одной. Ну, после развода же. Всё-таки я его сестра.
— А я, прости, кто? Человек, на которого ты плюхнула свою попу? Или просто мебель?
Ирина пожала плечами:
— Да чего ты заводишься? Я ж на пару дней. Переждать. Потом подруга сдаёт студию на Чертановской — туда и переберусь.
— Угу. А пока ты будешь жить здесь, есть из моих тарелок, вонять шаурмой, и носить мои футболки?
— Это твоя? — Ирина глянула на себя. — Ой. Ну сорян. Я просто из чемодана не нашла ничего, что не мятое. А тут такое уютное!
Мария посмотрела на Алексея, который стоял в дверях и выглядел так, будто ему предстояло пройти через минное поле. В носках. С завязанными глазами.
— Ты ей разрешил?
Он пожал плечами:
— Она же на пару дней, Маш. Ты же не хочешь, чтобы мы выгнали Ирину прямо после…
— После чего, Лёш?! — рванула она голос. — После того, как она влезла в НАШ дом, без спроса, без приглашения, и устроилась тут, как у бабушки на даче?
— Я просто подумал…
— Вот ты всё время просто думаешь, — перебила она, — но действуешь, как будто у тебя мозг в отпуске. Ирина, ты на пару дней? Серьёзно?
— Конечно, — весело кивнула золовка, жуя. — Всего-то! Я очень деликатная. Меня даже не заметите.
В этот момент она ткнула вилкой в шаурму, и кетчуп брызнул на белую скатерть.
— Ой, Маш, у тебя есть Vanish?
Мария молча вышла. Села в спальне на кровать. Закрыла глаза. Посчитала до десяти. Не помогло.
Вечером всё стало ещё хуже.
— Я буду спать в гостиной, — заявила Ирина. — Там диван отличный. Кстати, я уже подключила себе ноут к вашему телевизору. Посмотрю сегодня «Дом дракона». Вы не против?
— А мы собирались фильм посмотреть, — сказала Мария сквозь зубы.
— Ой, ну я быстро! Серий пять максимум. Потом спать.
— Пять?
— Ну да. А потом днём посплю. Я сейчас в состоянии… как это… восстановительном. Эмоциональное выгорание, все дела. Мне терапевт сказала: не заставляй себя быть удобной. Вот я и решила жить по-новому. А у вас тут — энергетика кайфовая. Уют. Как в утробе.
Мария отвернулась, чтобы не бросить в неё бокал.
На третий день случилось нечто.
Мария пришла домой с работы и застала Ирину… на своей кровати. В её халате. С бокалом вина. И телефоном.
— Ты что тут делаешь?
— Ой, я просто полежать зашла. У тебя тут матрас — как на облаке. А потом решила позвонить Дашке. Мы с ней в универе вместе учились. Ты ж не против, да? Ты ж не из этих, которые «моя кровать — моё королевство»?
Мария, сжав зубы, подошла и сдёрнула с Ирины халат, заставив ту вскрикнуть.
— Слушай сюда. Это моя комната, моя кровать, мой халат, моя жизнь. Ты сюда не вписалась — ты сюда влезла, как таракан в банку с рисом.
— Маш, ну не драматизируй! Я же твоя сестра по закону!
— По какому закону?! Уголовному?!
В этот момент в комнату влетел Алексей. Вид у него был, как у человека, которого вытащили из бани и запустили в зоопарк.
— Что тут происходит?!
— Она была на МОЕЙ кровати, — крикнула Мария. — В МОЕМ халате. Ирина, вали.
— Куда?
— Да хоть в Чертаново. Или обратно к маме. Но не в моей квартире.
— Маш, ну ты же понимаешь, сейчас ей тяжело, — попытался он.
— Лёша, мне тоже тяжело. Я тут живу, а не выживаю!
Она развернулась, ушла на кухню и села. Просто села. В тишине.
Через минуту туда вошёл Алексей. Он был бледный. И, кажется, впервые за долгое время — взрослый.
— Я ей сказал. Что она должна уйти. Завтра. В обед.
— Спасибо, — тихо сказала Мария, не глядя.
— Я дурак. Прости. Я просто всё время пытаюсь быть хорошим сыном. А получается — хреновый муж.
— Получается, — кивнула она. — Но я тебя прощу. Один раз. Потому что ты наконец сделал выбор.
Он сел рядом. Взял её за руку.
— Я всегда выбираю тебя. Просто иногда поздно. Но выбираю.
— Значит, теперь не опаздывай.
На следующий день Ирина уехала. Но, конечно, не без шоу.
— Ну вы и змеи, — громко заявила Ирина, натягивая кроссовки в прихожей. — Я, значит, после развода, с разбитым сердцем, еле дышу — а вы меня на мороз! Семья называется.
Мария стояла у стены, сцепив руки на груди, как школьная училка перед разносом. Алексей — с виноватым лицом, будто только что сдал жену санитарке.
— Ирина, тебе же сказали, — спокойно сказала Мария, — на пару дней. Были бы ты, как ты сама выразилась, деликатная, я бы даже не заметила, как ты спала на диване. Но ты умудрилась за 72 часа:
а) сожрать мои запасы кофе,
б) разлить кетчуп на мою скатерть,
в) устроиться в моей постели и
г) включить сериал в тот момент, когда я пыталась заснуть после тяжёлого дня.
— Ах, как душещипательно, — закатила глаза Ирина. — Ну ничего, Мария. Бог всё видит. Вернётся тебе всё. В десятикратном размере. Мужа у тебя отберут, а в квартиру вселятся. Вот увидишь.
— Ирина, — перебил Алексей, — может, не надо драму разводить? Никто тебя не выгоняет в ночь. Мы вызвали тебе такси, ты поедешь к маме. Всё в порядке.
— Да! К маме! — повысила голос Ирина, поднимая сумку. — К той самой маме, которая, между прочим, вас в своё время приняла! После того как ты, Мария, приползла в тапочках и с фикусом, как сирота! Забыли, кто вам борщ варил, когда вы деньги считали?
— Ну, если бы я знала, что мне борщ обойдётся в квартиру и нервы, — процедила Мария, — я бы тогда этот фикус себе на голову надела.
Ирина хлопнула дверью так, что вздрогнул весь дом. Даже кот, которого Мария мечтала завести, кажется, мысленно убежал под ванну.
— Ну вот и всё, — сказал Алексей вечером, наливая чай.
— Пока не всё, — вздохнула Мария. — Осталась мама.
Он застыл.
— Ты думаешь, она…
— Уверена, — отрезала Мария. — Жди визита в ближайшее время. С тапочками. И аргументами.
Она пришла в субботу.
Ольга Петровна. Громко. В пальто цвета пельменей. С тортиком в руках, банкой солёных помидоров и новым подарком — часами в виде купидона, стреляющего в циферблат.
— Ой, какие вы всё-таки несчастные, — сказала она с порога. — Ирочка в слезах ко мне приехала. Ты, Алексей, опять ничего не сказал, промолчал, как всегда. А ты, Мария… Ну что сказать. Видно, не с тобой он должен быть.
Мария сделала два шага в сторону спальни. Глубоко вдохнула. И вернулась.
— Прекрасно. Давайте всё обсудим. Только сразу: я не буду вежливой. У меня аллергия на вежливость, когда люди плюют мне в душу, а потом просят ложку для компота.
Ольга Петровна уселась. Тортик занял почётное место на столе.
— Я, знаете ли, в этой семье давно. И помню, как Алексей бегал за Ириной по поликлиникам, когда у неё был монокулёз.
— Мононуклеоз, — машинально поправила Мария.
— А ты даже не в курсе. Вот и всё. Он — мой сын. И он должен помогать сестре. Ты не имеешь права его отрывать от семьи.
— А я его не отрываю. Я просто не пускаю в дом людей, которые ведут себя, как будто я мебель. Даже мебель жалко — её, по крайней мере, пыльной не делают.
— У тебя гордость, Мария. Неуместная.
— А у вас наглость. Очень даже уместная — для сериала.
Алексей сидел молча. Потом встал. Подошёл к матери.
— Мама.
— Что?
— Хватит. Ира взрослый человек. Ты — тоже. Я понимаю, тебе кажется, что ты нас защищаешь. Но ты вмешиваешься туда, куда тебя не звали. Я люблю тебя. Но я живу с Марией. И если ты хочешь, чтобы я к тебе приезжал, чтобы мы виделись, чтобы ты знала, что у тебя есть сын — не разрушай мой дом. Потому что я не дам. Даже если это будет стоить нам отношений.
Ольга Петровна молча встала. Смотрела на сына секунд десять. Потом на Марию.
— Вот значит как, — медленно сказала она. — Ну, посмотрим, Мария. Насколько тебя хватит. Всё. Я пошла.
— И тортик с собой возьмите, — добавила Мария. — Там сливки. А у нас на них аллергия.
***
Через неделю они с Алексеем сидели на диване. Было тихо. Даже как-то странно.
— Ты не веришь, что всё успокоилось, да? — спросил он, приобняв жену.
— Пока никто не врывается ко мне в ванну — я верю. Но если завтра на кухне появится дядя Слава с гаражами, я не удивлюсь.
— Ты, кстати, молодец.
— Кто? Я? Я просто психанула.
— Вот именно. И это было лучшее, что ты сделала за этот год.
Она улыбнулась. Впервые за долгое время — искренне.
— Слушай, а может, реально переедем?
— Куда?
— Куда-нибудь подальше от мамы, Иры, и вообще всего. Купить что-то, своё. Маленькое, но наше. Без вазочек, тортиков и гостей с терапевтами.
Он посмотрел на неё и кивнул:
— Поехали.
***
Вскоре Мария сама повесила объявление на сайте: «Продаётся трёшка с хорошей кармой. Родственники не в комплекте. Торг возможен, если не будете спрашивать, почему мы съезжаем».
