Ирина вошла в квартиру на цыпочках, стараясь не задеть стойку с обувью, на которую вечно норовил упасть китайский фонарик с прошлогоднего корпоратива. Фонарик, как по закону подлости, звякнул стекляшками. Тут же из кухни раздалось фырканье.
— Вот и принцесса пожаловала, — ехидно протянула Ольга Петровна, не глядя, что в кастрюле. Мешала деревянной ложкой воздух. — Сутками где-то шляется, а потом еще обижается, что семья её не ценит.
Ирина закрыла глаза. Она знала, что сейчас начнётся. Как в плохом сериале: титры одни и те же, диалоги — шаблонные, а финал — всегда с хлопаньем дверей и угрозами инсульта.
— Я работаю, Ольга Петровна, — устало сказала она, стягивая ботинки. — Кто-то же должен платить за ваши таблетки от давления.
— Ты вечно про таблетки! — взвизгнула свекровь и встала, грозно уперев руки в бока. — Ты хоть понимаешь, что мужчина уходит, когда в доме нет тепла? Ни ужина, ни заботы! Ты о Дмитрии подумай! Он вон вчера даже футбол смотрел в наушниках, чтобы не мешать тебе спать после смены. Это что, жизнь?
— Вы хотите, чтобы я уволилась? — Ирина прошла мимо, стараясь не задеть плечом. Хотела чаю, но теперь уже передумала — снова будет война за электрочайник.
— Я хочу, чтобы ты вела себя как нормальная женщина, а не как ломовая лошадь! — с вызовом произнесла свекровь и вздернула подбородок. — А то ты всё работаешь и работаешь, а дом… дом распадается.
Нет, это вы разваливаетесь, как старая кастрюля с пригоревшим дном, — подумала Ирина, но вслух сказала:
— Я домой пришла, не в суд.
В дверном проеме показался Дмитрий. В домашнем халате, с чашкой кофе. Проспал до полудня, как обычно. Глазки красные, волосы взъерошены — будто только что с баррикад, хотя по факту — с дивана.
— Мам, ну не начинай, — сказал он с ленцой, но тут же бросил на Ирину взгляд, полный укоризны. — А ты могла бы и пораньше приходить. Сколько можно с отцом в телефоне висеть?
— Он мне участок подарил, между прочим, — спокойно ответила Ирина, — и не в отличие от некоторых, не просит взамен ползарплаты каждый месяц.
Ольга Петровна охнула, будто ей наступили на самое дорогое.
— Так вот оно что! — глаза ее сузились. — Значит, это ты на участке уже себе гнездышко вьешь, да? А мы с Димой где будем? В подвале?
Ирина засмеялась. Нервно. Почти истерично.
— А вы разве платите за этот участок? Или вкладывались? Или хоть раз предложили помощь? Там сорняков по пояс, вы хоть знаете, как их выкорчёвывать?
— Да брось ты, — с усмешкой сказал Дмитрий, — мы с мамой подумали… Может, продадим его? А деньги вложим. Есть знакомый. Инвестор. Реально тема годная — дома на юге, туристический комплекс…
— Вы с мамой, — перебила Ирина, чувствуя, как внутри что-то закипает, — что-нибудь кроме схем и знакомых придумать можете? Вы понимаете, что это — моя единственная возможность начать всё заново? Свой дом. Без вас. Без ежедневных истерик и угроз.
Ольга Петровна хлопнула ладонью по столу.
— Ах вот как?! Значит, ты собираешься нас просто вышвырнуть?! Из жизни моего сына?!
— А он сам не хочет с ней жить, мам, — пробормотал Дмитрий, но без особой уверенности.
— Дим, — Ирина повернулась к нему, — скажи честно. Ты хоть раз встал на мою сторону? Хоть один раз? Или у вас с мамой совместный мозговой центр, который по утрам выдаёт повестку дня?
Тот смялся, глотнул кофе.
— Ладно, хорош, ты перегибаешь. Мы же семья.
— Какая мы семья, Дима? — Ирина сняла халат и повесила аккуратно на спинку стула. — Семья — это когда тебя слышат, когда уважают твой труд. А не когда твоя мать решает, куда вложить твои деньги, а ты молчишь и бегаешь за ней, как мальчик с портфелем.
Ольга Петровна села, бледная, но не побежденная.
— Папаша твой тебя избаловал. Землю ей, видите ли, подарил! Да он бы лучше Диме помог, а не своей больной фантазии.
Ирина прижала пальцы к вискам.
— Мне двадцать лет говорили, что я должна. Должна мужу. Должна свекрови. Должна быть благодарной за всё. А вы, Ольга Петровна, мне ничего не должны. Так вот — я вам тоже. Больше. Не. Должна.
Она направилась к комнате, собирая на ходу свою сумку. Документы, паспорт, старый телефон. Всё.
— Это шантаж?! — взвизгнула свекровь.
— Это жизнь, — бросила Ирина.
Дмитрий побежал за ней в коридор.
— Подожди, ну зачем ты всё ломаешь? У нас же всё нормально. Ну, бывает, мама…
— Она не «бывает», Дима, — обернулась Ирина, — она вечно. Я всю жизнь вкалываю, чтобы мы вылезли из долгов, а ты… ты сидишь дома и обсуждаешь инвестиции с человеком, у которого на аватарке орёл и надпись «деньги любят скорость».
— А как же я?
Ирина улыбнулась. Устало, но уже без горечи.
— А ты… Ты останешься здесь. С мамой. Можете вместе продать чайник. Там как раз трещина — символично.
Она вышла, не хлопая дверью. Просто вышла. И впервые за много лет — не оглянулась.
На улице было холодно. Весенний ветер крутил волосы, подол плаща норовил улететь в сторону. Ирина достала из кармана ключи. Машина. Потом — к отцу. Надо поговорить. Надо начать. С чистого. Своего.
Впереди уже маячила парковка. А в голове, несмотря на злость и усталость, вдруг стало странно светло. Словно скинула старую, облезлую шкуру.
— Свобода пахнет бензином и мокрой землёй, — усмехнулась Ирина себе под нос. — И пусть даже с сорняками. Но своими.
Когда Ирина вышла из машины у участка, земля встретила её скрипуче и зловеще. Весенняя жижа коварно засосала каблук, как бы намекая: куда ты лезешь, врачиха, иди домой, там котлеты и инфаркты, а здесь лопата и безнадёга.
Участок был настоящим подарком — в смысле, почти диким. С одной стороны — берёзы, с другой — кособокий забор, через который периодически заглядывала коза от соседей. Посреди — куча строительного мусора, оставшаяся от прошлых владельцев. Где-то под этим счастьем лежала мечта. С фундаментом, крыльцом и спальней с видом не на чью-то мать, а на закат.
Алексей Иванович подъехал через десять минут. На своей древней «Ниве», гремящей, как кастрюля с гайками.
— Вот и ты, — сказал он, не вылезая из машины. — Похудела. Или просто злая?
— И то, и другое, — Ирина улыбнулась и села рядом. — Я ушла. Навсегда. И это — не истерика. Это просто… всё.
Отец кивнул, по-мужски, без сюсюканья.
— Ага. Значит, стройка?
— Стройка. Только вот, пап, я не знаю, с какой стороны к ней подступиться. У меня медицинское образование, а не прорабское. Я умею ставить капельницу, а не ставить крышу.
— Да тут разница не такая уж и большая, — отмахнулся он. — Там и там главное — не перепутать, что куда вставлять.
Они оба засмеялись. Первый раз за день — без напряжения.
— Ты вообще понимаешь, что в этом всём одна я буду пахать? — Ирина достала из сумки распечатки с проектом. — Дом небольшой, двухэтажный, без пафоса. Но всё равно — с чего начинать?
— С тракториста Васи, — серьёзно сказал отец. — Сначала надо всё тут расчистить. Потом вызывать геодезистов. И только потом — фундамент. Мы всё сделаем, дочь. Это твой дом. Не чей-то. Не общий. А твой.
Она сжала пальцы в кулак. От благодарности. И от страха. Потому что впервые в жизни ей дали не только право выбирать, но и полную ответственность.
Через неделю у Ирины уже были резиновые сапоги, комбинезон цвета «рваный асфальт» и твёрдое знание того, что бульдозеры не переносят понедельники. Вася — легендарный местный тракторист — был пьян три дня подряд и в итоге вышел только в четверг. За это время Ирина успела:
— Обзвонить три конторы по геологии, две из которых предложили ей «встретиться без обязательств»;
— Поругаться с Дмитрием, который нашёл её по геолокации и прислал голосовое сообщение на шесть минут с текстом: «Ты просто сбежала от проблем»;
— Получить официальную бумагу из кадастра о том, что границы участка (упс!) частично залезают на зону будущей дороги.
Ну конечно. Почему бы и нет?
— Мы можем отодвинуть дом на пару метров, — сказал отец, листая бумаги. — Или поставить баню и жить в ней, пока не передумаешь.
— Пап, у меня была баня, только она в форме квартиры и звали её Ольга Петровна, — вздохнула Ирина. — Давай строить дом.
— Ты ведь понимаешь, — он посмотрел на неё внимательно, — что они не оставят тебя в покое? Дима звонил мне. Сказал, что ты его бросила ради дачного домика. Что мы, мол, тебя настроили. И что ты ещё вернёшься.
— Если я вернусь, пап, забери у меня паспорт и сожги.
Свекровь, как и следовало ожидать, молчать не стала. Она написала Ирине целое письмо — от руки, на двух листах в линейку. Стиль — в духе советских доносов, с элементами трагедии и угрозы. Смысл примерно такой: «Ты неблагодарная, этот участок ты получила только потому, что родилась в семье, и вообще могла бы сначала посоветоваться с нами».
— Посоветоваться?! — Ирина держала письмо двумя пальцами, как что-то подозрительно пахнущее. — Я себе что, зубы лечу, советуясь с ними? Или мажу пятки согласием Дмитрия?
— Всё правильно делаешь, — отмахнулся Алексей Иванович. — Только знай: будет тяжело. Не из-за земли, не из-за стройки. А потому что ты больше не девочка. Теперь ты — взрослый человек. С чёткими планами. А это, поверь, хуже, чем развод. Потому что на это они не рассчитывали.
Когда залили фундамент, Ирина стояла на сырой глине в своих резиновых сапогах и смотрела, как булькает бетон. Пахло цементом, мокрой землёй и свободой.
— Вот и всё, — пробормотала она. — Обратного пути нет.
Телефон завибрировал. Дмитрий.
«Ты реально думаешь, что мы не имеем прав на этот участок? Мы же семья. Это общее! Ты просто решила всё забрать себе! Ты ненормальная!»
Ирина медленно удалила сообщение.
— Нет, Дима, ты всё путаешь. Забрать себе — это про телефон на зарядке. А это — моя жизнь.
В этот момент подошёл отец. Протянул термос с кофе.
— Тебя там какие-то юристы ищут. От Димки, наверное. Хотят «встретиться по-хорошему». Знаешь, как в кино.
— Отлично, — усмехнулась Ирина. — Пусть приезжают. Покажу им мою территорию свободы.
Отец рассмеялся.
— Только сапоги не забудь. У нас тут юристов по пояс в грязь, а потом пусть пишут, кому участок принадлежит.
— Ага. И пусть в суде попробуют доказать, что я им что-то должна.
— Слушай, а если они в суд реально пойдут? — вдруг нахмурился он.
Ирина улыбнулась. Спокойно. Уверенно. Как будто внутри всё встало на свои места.
— Тогда пусть узнают, каково это — судиться с врачом, которая за последние годы спасла столько жизней, сколько они даже в Excel не посчитают. У меня в арсенале не только документы, пап. У меня — совесть. А это, знаешь, в наше время редкий ресурс.
Февраль подкрался мерзко — сырой, как чужое мнение, и настырный, как судебные повестки. К участку, на котором стоял уже каркас будущего дома, регулярно подъезжала всяческая публика — то инспектор с выражением «вы тут самострой, а я царь», то юрист Дмитрия, молодой пацан с лицом, как у недоеденного бутерброда. То, вообще, сама Ольга Петровна в пальто цвета «язвенная серость» и с вечным укором в глазах: «Ты всё ещё не передумала, Ирочка?»
— Ну ты же умная женщина, — вкрадчиво говорила она, стоя у забора, облокотившись на калитку, будто на амвон. — Зачем тебе этот балаган? Вернись. Мы ведь семья. Дмитрий страдает. Худеет.
— От пива? — с интересом уточнила Ирина. — Или от картошки по ночам?
— Ты злая, — поджала губы свекровь. — А я ведь тебя считала дочерью.
— Ольга Петровна, вы меня всю жизнь считали бюджетом. И не надо путать бухгалтерию с родством.
— Так ты считаешь, что мы тебе чужие?
Ирина подошла ближе. Прямо к калитке. И тихо, с почти нежной интонацией:
— Вы мне посторонние. Юридически. Морально. И, что особенно приятно, территориально.
Дмитрий подал в суд. Конечно, не на участок — тот был оформлен на Иру и к нему у экс-мужа было столько же прав, сколько у таксиста — на руль автобуса. Подал на компенсацию вложенных средств в семью, а также моральный ущерб. Судья, женщина с голосом прокурора и лицом уставшей библиотекарши, дважды уточнила:
— Простите, а моральный ущерб — это из-за того, что жена построила дом… без вашего ведома?
— Ну, не совсем… Она ушла. Без уважительной причины, — уверенно сказал Дмитрий. — И начала строительство на деньги, которые могли бы быть вложены в общий проект.
— Вы женаты?
— Нет. Уже нет.
— Тогда… вы и не «мы».
Это было коротко. И ярко. И особенно — для него. Он вышел из зала суда с выражением «мне пообещали детский праздник, а дали хрен с маслом».
Весной дом стоял почти готовый. Без вычурности. Но с террасой, на которой можно было встречать утро не с упрёками, а с кофе. Стены пахли свежей древесиной и новыми возможностями. В спальне — большие окна, из которых было видно, как отец, в старом свитере, возится с плетёной изгородью. На чердаке — склад из коробок с книгами, одеждой, памятью. В голове — тишина. Такая, какая бывает только у тех, кто впервые за много лет сделал что-то по-настоящему для себя.
Ирина сидела на лестнице с кружкой чая и смотрела на небо. Мобильный завибрировал. Снова.
Ольга Петровна: «Подумай ещё. У нас всё-таки были хорошие времена. Ты могла бы вернуться. Хотя бы ради Димы. Ради стабильности. Он всё ещё ждёт».
Ирина долго смотрела на экран. Потом медленно набрала:
«Стабильность — это когда у тебя не дрожат руки, открывая дверь в собственный дом. Удачи вам. Искренне».
Они пытались вернуться. Через общих знакомых, через жалость, через «давай просто поговорим». Через шантаж эмоциями — «ты разбила ему сердце». Через рациональность — «зачем тебе одной дом, ты что, с ума сошла». Ирина отвечала молчанием. Молчание, как оказалось, звучит громче истерик.
Всё изменилось в апреле, когда они увидели дом. По-настоящему. Не на фото, не со слов. А вживую.
Ольга Петровна, прибывшая с Дмитрием, как спецназ с юристом, постояла у ворот, оглядела двор — клумбы, плитку, молоденькие деревья — и вдруг заговорила тихо, почти с искренностью:
— Красиво. И чисто. По-женски.
— Ну так я здесь хозяйка, — просто ответила Ирина. — А не декорация к чужой жизни.
— Всё-таки ты не думала… вернуться? — прошептал Дмитрий, уже без нажима, без агрессии. С растерянностью. Увидев, что она смогла. Без него.
— Вернуться можно в аптеку, если забыл чек, Дим. А к людям, которые тебя не ценят, — не надо. Знаешь почему?
— Почему?
Она подошла ближе. Так, чтобы он почувствовал запах её нового парфюма. Свободы и гордости.
— Потому что теперь я не «жена». Я — хозяйка. И дома. И своей жизни. А ты для меня — гость. Без приглашения.
Потом всё случилось быстро. Дмитрий женился через полгода — на бухгалтерше из своей конторы. Переехал к ней. Маме купил дачу. Суд затих. Ирина больше не получала сообщений. Не потому что всё «разрулилось», а потому что они поняли: на этом поле боя они проиграли.
Финал был тихим. И в этом была его сила.
Ирина сидела на террасе, с бокалом вина и книгой, когда отец вышел с пледом и сел рядом.
— Ну что, дочь… Всё-таки ты молодец. И честно — даже не верил сначала. Боялся, что сломаешься.
— А я бы сломалась. Если бы осталась. А здесь — я выросла.
— Ну вот теперь и живи. Как хочешь. Без оглядки.
— А ты? Ты ведь всё это затеял.
Алексей Иванович пожал плечами.
— Я просто дал тебе землю. А корни ты сама посадила.
Ирина улыбнулась. Долго, спокойно. С чувством окончательной победы.
И когда закат лёг на крышу нового дома, она впервые за долгие годы почувствовала: у неё действительно получилось. Без них. Зато — по-настоящему.
