Ровно в шесть утра, как заведённая, Мария Петровна раздвинула занавески, щурясь от лучей апрельского солнца. Семьдесят семь лет на свете, пятьдесят семь из них — подъём в шесть. Ни будильника, ни напоминаний — организм сам знал своё дело.
— Живём дальше, — буркнула она своему отражению в оконном стекле и привычно отвернулась, когда то ответило ей глубокими морщинами и тусклым взглядом.
На кухонном подоконнике ждали стылые буханки хлеба, заботливо порезанные ещё с вечера. На часах — только четверть седьмого, но она знала, что ОНИ уже ждут. Распахнув форточку, Мария Петровна высунулась наружу.
— Доброе утро, голубчики!
Пять пар крыльев захлопали в ответ. Птицы слетелись на подоконник мгновенно, словно только этого и ждали — заскребли когтями по жестяному карнизу, заворковали, наклоняя головы и косясь блестящими глазами-бусинами.
— Красавцы мои, кормильцы.
Каждое утро — один и тот же ритуал. Кормление голубей превратилось для Марии Петровны в своеобразную молитву, в действо, дающее смысл наступившему дню.
Квартира на пятом этаже панельной девятиэтажки давно стала для неё и крепостью, и темницей. Выходить на улицу становилось всё труднее — ноги подводили, да и зачем? Пенсию приносили на дом, продукты доставлял социальный работник Лариса, стройная женщина с вечно уставшим взглядом, которая появлялась дважды в неделю, словно призрак из другого мира.
— Вот вам, Хромоножка, — Мария Петровна протянула кусочек хлеба голубю с покалеченной лапкой. — А тебе, Барыня, особое угощение!
Самой крупной голубке с белыми пятнами на серых крыльях она всегда приберегала семечки. Птица, словно понимая своё привилегированное положение, важно вышагивала по карнизу, отгоняя остальных.
Голуби были единственными существами, с которыми Мария Петровна разговаривала вслух. Сыну в Канаду она писала длинные письма, которые никогда не отправляла. Внуку посылала мысленные пожелания удачи перед экзаменами, о которых узнавала из редких звонков. С соседями обменивалась лишь сухими кивками. А вот с голубями была откровенна.
— Знаете, голубчики, сон мне сегодня странный приснился, — прошептала она, вглядываясь в серое небо. — Будто стою я посреди поля, а вокруг — никого. И так мне спокойно, так хорошо…
Закончив кормление, она аккуратно смела крошки с подоконника и захлопнула форточку. День начался. Теперь нужно было придумать, чем его заполнить.
Вечером, когда город окутали сумерки, раздался звонок. Мария Петровна вздрогнула — телефон в её квартире звонил редко, а дверной звонок — и того реже.
— Кто там? — спросила она, прижавшись к дверному глазку.
— Почта, Мария Петровна! Вам письмо заказное, распишитесь.
Голос был незнакомый, молодой. Обычно почтальоном работала Зинаида Степановна, грузная женщина с одышкой, которую Мария Петровна знала лет двадцать. Сомнения кольнули сердце, но любопытство пересилило.
— Сейчас, минуточку, — она сняла цепочку и повернула ключ.
На пороге стоял худощавый парень лет тридцати. Тёмные волосы всклокочены, глаза — ясные, с хитринкой. Совсем не похож на почтальона.
— Вы… — начала Мария Петровна.
— Здравствуйте, — перебил он, протягивая руку. — Меня зовут Алексей. Я ваш новый сосед сверху. Переехал на прошлой неделе.
Рука так и осталась висеть в воздухе. Мария Петровна смотрела на неё как на диковинку.
— А где же письмо? — растерянно спросила она.
— Какое письмо? — искренне удивился Алексей.
— Заказное. Вы сказали…
— А, это… — он замялся. — Простите за обман. Я звонил несколько раз, но вы не открывали. Решил схитрить.
— Зачем? — В голосе старушки послышалась сталь. Она крепче ухватилась за дверную ручку, готовая захлопнуть дверь.
— У меня к вам дело. Точнее, просьба, — он понизил голос до шёпота. — Можно войти? Это не разговор для подъезда.
Что-то в его глазах — то ли отчаяние, то ли искренность — заставило Марию Петровну отступить в сторону.
— Пять минут, — отрезала она. — И если вы пришли просить денег, то у меня только пенсия, и та уже кончилась…
— Нет-нет, что вы! — Алексей прошёл в коридор, аккуратно прикрыв за собой дверь. — Я пришёл поговорить о голубях.
Мария Петровна застыла.
— О голубях?
— Да. Я видел, как вы их кормите каждое утро. И мне нужна ваша помощь.
История, которую рассказал Алексей, была настолько нелепой, что Мария Петровна поверила сразу. Глупо придумывать такое.
— Понимаете, я орнитолог. Изучаю птиц. Сейчас работаю над проектом по исследованию городских голубей. Как они адаптируются к городской среде, как меняется их поведение… — он говорил быстро, словно боялся, что его прервут. — Я заметил, что к вам прилетает очень необычная стая. Особенно та голубка, с белыми пятнами на крыльях…
— Барыня, — машинально подсказала Мария Петровна.
— Да! — обрадовался Алексей. — Вы им даже имена дали, это замечательно! Так вот, Барыня, скорее всего, является носителем редкого генетического маркера. Мне бы очень хотелось наблюдать за ней и за остальными птицами вашей стаи. Но я не могу приручить их так быстро, как нужно для исследования. А у вас с ними уже есть контакт…
— И что вы от меня хотите? — она скрестила руки на груди.
— Разрешите мне иногда приходить к вам утром, когда вы их кормите. Буду наблюдать, делать заметки. Может быть, со временем, смогу пометить некоторых специальными безопасными кольцами…
Мария Петровна молчала. По правде говоря, идея иметь компанию по утрам не казалась ей такой уж плохой. Все эти годы одиночества…
— Мне это ничего не стоит, — пробормотала она. — Приходите, если вам так нужно. Только в шесть утра, не позже. И никаких колец без моего разрешения.
— Конечно! — просиял Алексей. — Вы не пожалеете! Я даже буду приносить специальный корм для них, более питательный, чем хлеб.
На следующее утро Алексей пришёл ровно в шесть. Постучал тихонько, явно опасаясь, что Мария Петровна передумала. Но она ждала его, уже нарезав хлеб и поставив чайник.
— Доброе утро, — он протянул ей пакет. — Вот, специальная смесь для голубей. И… я подумал, может, вы любите печенье? Это из пекарни на углу.
Мария Петровна хмыкнула, но пакеты взяла.
— Проходите уже, орнитолог. Они не будут ждать вечно.
Кормление в этот день прошло иначе. Алексей тихо стоял рядом, иногда делая пометки в маленьком блокноте. Голуби поначалу настороженно косились на незнакомца, но запах корма быстро победил их страхи.
— Видите, как Хромоножка поворачивает голову? — шептал Алексей. — Это защитная реакция. А вот Барыня… она явно доминантная особь в стае.
— Я знаю, — буркнула Мария Петровна, но в глубине души ей было приятно, что кто-то разделял её наблюдения.
После кормления Алексей не спешил уходить. Как-то само собой получилось, что они сели пить чай. Мария Петровна достала старую фарфоровую чашку, которой не пользовалась годами — слишком красивая для одинокого чаепития.
— Расскажите о себе, — попросил Алексей, грея руки о чашку. — Давно вы здесь живёте?
— Сорок шесть лет, — ответила она. — Ещё когда дом только построили. Муж тогда работал на заводе, получил квартиру. Саша, сын мой, здесь вырос…
И она сама не заметила, как начала рассказывать. О муже, который умер пятнадцать лет назад от инфаркта. О сыне, уехавшем в Канаду «за лучшей жизнью». О внуке, которого видела только на фотографиях и по скайпу.
— А голубей давно кормите? — спросил Алексей, когда она замолчала.
— Лет восемь. Раньше не до того было — работала в библиотеке. А потом… — она пожала плечами. — Потом стало тихо.
Дни складывались в недели. Алексей приходил каждое утро, и Мария Петровна ловила себя на мысли, что ждёт этих встреч. Он рассказывал о своих исследованиях, она — о книгах, которые когда-то читала. Иногда они просто молчали, наблюдая за голубями.
Однажды он не пришёл. Мария Петровна прождала до половины седьмого, нервно поглядывая на часы. Голуби, чувствуя её настроение, были беспокойны, клевали неохотно.
— Что ж, значит, закончилось ваше исследование, — сказала она Хромоножке, который задержался на подоконнике дольше остальных. — Оно и правильно. Что ему, молодому человеку, с нами, старьём, возиться?
Вечером раздался звонок в дверь. На пороге стоял Алексей, бледный и встревоженный.
— Простите, что не предупредил! Срочно вызвали в университет, была защита проекта, я забыл телефон дома…
В руках он держал небольшую коробку, перевязанную лентой.
— Это вам. Маленький подарок. Я получил грант на продолжение исследований, и это всё благодаря вашим голубям!
В коробке оказалась изящная статуэтка голубя из голубоватого стекла. Птица была похожа на Барыню — те же гордо расправленные крылья, та же посадка головы.
— Это… очень красиво, — Мария Петровна осторожно поставила статуэтку на полку. — И необязательно было…
— Нет, обязательно! — перебил Алексей. — Знаете что? Давайте отпразднуем! У меня дома есть бутылка хорошего вина и свежие круассаны.
Мария Петровна замерла. Она не выходила из квартиры уже почти месяц. Социальный работник приносил всё необходимое, а за пределами знакомых стен начиналось слишком большое, слишком громкое пространство.
— Я… не могу, — она опустила голову. — Ноги болят. Да и поздно уже.
— Ничего страшного, — легко согласился Алексей. — Тогда я сейчас сбегаю и всё принесу сюда!
Он исчез прежде, чем она успела возразить.
— Вы никогда не задумывались, почему в городе так много голубей? — спросил Алексей, наполняя бокалы.
Вино оказалось сладким и лёгким. Круассаны таяли во рту. Мария Петровна чувствовала себя странно — словно проснулась после долгого сна.
— Потому что их подкармливают такие чудаки, как я? — усмехнулась она.
— Отчасти. Но главное — они умеют приспосабливаться. У голубей феноменальная способность к адаптации. Они меняют пищевые привычки, находят убежища в самых неожиданных местах, выживают там, где другие птицы не могут… — он сделал глоток вина. — Знаете, иногда я думаю, что люди могли бы поучиться у них.
— У голубей?
— Да. Не бояться менять привычный уклад. Находить новые пути. Даже если кажется, что всё вокруг рушится.
Мария Петровна промолчала. Они сидели в её маленькой кухне, свет был приглушён, и на мгновение ей показалось, что время повернуло вспять — и сейчас войдёт муж, гремя ключами, а с ним Саша, маленький, с разбитыми коленками…
— А ваши родители где? — спросила она, чтобы отогнать наваждение.
— В Подмосковье. Папа — инженер на пенсии, мама всё ещё преподаёт в школе. Они хотели, чтобы я стал врачом, а я выбрал птиц, — он засмеялся. — Долго не могли простить.
— А теперь?
— Теперь смирились. Приезжают иногда, привозят соленья, варенье. Папа всё спрашивает, когда женюсь.
Мария Петровна помолчала, рассматривая молодого человека. Вопрос вертелся на языке давно, но она всё не решалась его задать.
— Слушай, Лёша, — наконец произнесла она, отставляя чашку. — Я давно хотела спросить… Чего ты со мной возишься? Со старухой. У тебя, наверное, дел полно, друзья, девушки… А ты каждое утро тут.
Алексей опустил глаза, покрутил в руках чашку. Казалось, он подбирает слова.
— Вы мне очень бабушку мою напоминаете, — наконец сказал он тихо. — Она меня вырастила практически. Родители работали много, а она всегда рядом была. Сказки на ночь, компоты, прогулки в парке… — он улыбнулся каким-то своим воспоминаниям. — Шесть лет назад её не стало. Рак. Всё очень быстро случилось.
— Прости, — пробормотала Мария Петровна.
— Ничего, — он поднял глаза, в которых стояли непролитые слёзы. — Знаете, когда я вас первый раз увидел в окно, как вы кормите голубей, у вас был такой же жест — вот так, — он показал рукой, как рассыпают крошки. — Точь-в-точь как у неё. И я подумал — это знак. Мы с бабушкой были очень близки. Я скучаю по ней каждый день.
Мария Петровна молча накрыла его руку своей.
— И когда женишься? — спросила она через минуту, меняя тему.
— Не знаю, — он пожал плечами, благодарно улыбнувшись. — Не встретил ещё ту, с кем хотел бы… быть рядом. Всегда.
Через неделю Алексей предложил сходить на выставку в Ботанический сад.
— Там сейчас цветут орхидеи. И есть специальный вольер с экзотическими птицами. Вам понравится.
— Нет, — Мария Петровна покачала головой. — Я не хожу… так далеко.
— Мы можем взять такси. Прямо от подъезда.
— Нет, — она отвернулась к окну. — Я лучше здесь останусь.
Алексей не стал настаивать. Но на следующий день пришёл с альбомом, полным фотографий.
— Если вы не можете пойти на выставку, пусть выставка придёт к вам, — объявил он.
Они провели вечер, разглядывая снимки. Алексей рассказывал об орхидеях и колибри так увлечённо, что Мария Петровна почти чувствовала запах цветов и слышала шелест крыльев.
— Вам стоит увидеть всё это своими глазами, — сказал он, закрывая альбом. — Выставка продлится ещё месяц.
— Я подумаю, — ответила она и сама удивилась своим словам.
В то утро Хромоножки не было.
— Странно, — Мария Петровна вглядывалась в небо. — Он никогда не пропускает.
— Может, задержался, — предположил Алексей, но в его голосе слышалось беспокойство.
Весь день Мария Петровна не находила себе места. Выходила на балкон, вглядывалась в небо. Хромоножка так и не появился.
— Произошёл естественный отбор, — сказала она вечером Алексею. — У него же лапка была повреждена. Рано или поздно это должно было случиться.
— Не обязательно, — возразил он. — Голуби очень выносливы. Может, он просто нашёл другое место. Или улетел с новой стаей.
— В его возрасте? С больной ногой? — она покачала головой. — Нет, Лёша. Иногда нужно признать очевидное. Его уже нет.
В ту ночь ей приснился сон — она стоит на крыше, расправив руки, и ветер треплет её седые волосы. Вокруг кружат голуби, сотни голубей, и среди них Хромоножка, но теперь он летает легко и свободно, без усилий.
«Пора, Мария Петровна, — говорит он человеческим голосом. — Пора взлетать».
На следующее утро она позвонила Алексею ещё до шести.
— У меня к тебе просьба, — сказала она, впервые перейдя на «ты». — Ты можешь помочь мне дойти до парка?
Он пришёл через пять минут, взволнованный и счастливый.
— Конечно! Прямо сейчас?
— Нет, — она покачала головой. — Сначала накормим голубей. А потом… потом пойдём.
Солнце только поднималось над горизонтом, когда они вышли из подъезда. Мария Петровна крепко держалась за руку Алексея. Сердце колотилось как сумасшедшее — от страха, от волнения, от предвкушения.
— Не торопитесь, — шептал Алексей. — Мы никуда не спешим.
Первые шаги были самыми трудными. Ноги не слушались, воздух казался слишком свежим, звуки — слишком громкими. Но постепенно, шаг за шагом, мир становился ближе, понятнее, роднее.
Они дошли до скамейки в сквере и сели отдохнуть. Вокруг суетились дети, спешили на работу взрослые, лаяли собаки.
— И давно я сделала из своей квартиры клетку? — спросила Мария Петровна, глядя на пробегающую мимо девочку с воздушным шариком.
— Это была не клетка, — мягко возразил Алексей. — Это было убежище. Просто сейчас, может быть, пора расправить крылья.
Она повернулась к нему, вглядываясь в ясные глаза.
— Знаешь, о чём я думала все эти годы? Что жизнь закончилась. Что ничего уже не будет — ни радости, ни удивления, ни… смысла, — она сжала его руку. — А потом появились голуби. И ты.
Над их головами пролетела стая — серые птицы с белыми пятнами на крыльях. Среди них не было Хромоножки, но Мария Петровна знала: он где-то там, в синеве, свободный и счастливый.
— Так что насчёт Ботанического сада? — спросила она, поднимаясь со скамейки. — Ты говорил, выставка ещё месяц продлится?
Алексей улыбнулся.
— Да, целый месяц. И знаете, что? Там как раз открывается новая экспозиция. Павлины. Вам понравится.
— Уверена, что понравится, — кивнула Мария Петровна, делая первый самостоятельный шаг вперёд. — Теперь мне многое нравится.
Они пошли по аллее, медленно, но уверенно, оставляя позади тени и страхи, годами прятавшиеся в углах пустой квартиры. А высоко над ними кружили голуби, провожая свою кормилицу в новую жизнь, где для полёта не нужны крылья — только решимость и надежда…
