— Сашенька, ну куда ты меня положишь? У вас же двушка всего! — жалобно протянула Антонина Павловна, как будто именно от этого зависело будущее всего человечества.
— Мам, не переживай, что-нибудь придумаем, — ответил Саша, как всегда в такой ситуации, с интонацией супергероя, спасателя всех миров, даже если тот мир — это его собственная двухкомнатная квартира.
А Вера, вернувшаяся домой после утомительного дня, даже не успела перевести дух. Стоя в прихожей, она почувствовала, как вокруг неё начинает сгущаться воздух. Да, это был тот самый момент, когда её жизнь, та, что была как тёплое одеяло, без ссор, без сюрпризов, вдруг превращалась в сценарий какого-то сумасшедшего ситкома.
— Стоп, а что это за чемоданы? — думала Вера, переводя взгляд на угол. Пару секунд она пыталась разобраться, откуда они взялись. Всё! Прозорливое чувство подсказало — вот он, тот самый момент, когда ты осознаешь, что больше не управляешь ситуацией. Тут и появилась эта самая тень… ощущение, что по тебе проехался танк.
Не дождавшись своего апокалипсиса, она оглядела комнату, и тут услышала голоса. Голоса, с которыми не желала бы столкнуться даже в самой страшной реальности.
— Сашенька, ну куда ты меня положишь? У вас же двушка всего! — снова из кухни донесся голос мамы, словно её судьба зависела от метража квартиры.
— Мам, не переживай, что-нибудь придумаем, — ответил Саша, уверенный, что слова его лечат и спасают.
Вера остановилась, прислонившись к стенке. Она не могла поверить, что это происходит именно с ней. У неё не было слов. Просто стояла и тупо пыталась разгадать, что же за чертовщина происходит в её жизни.
— Саш, ты что, не можешь найти другого места для своей драгоценной матери? — чуть ли не прошипела она, сжимая кулаки до белых костяшек. — Или это я тут должна быть твоим благородным рыцарем, готовым раздавать благословения на всех, кто поедет на своём коляске на кухню?
— Вер, я не успел, это всё случилось очень быстро! Ты же понимаешь! Инсульт, лёгкий, слава богу, но врачи сказали — нужна постоянная помощь! — Саша нервно пыхтел. Не об этом мечтал в свои 35.
— Ну а я-то здесь при чём? — Вера чувствовала, как у неё начинает заклинивать горло от негодования. — Ты решил всё за нас двоих, да? Притащил мамочку свою в нашу обстановку, и ты ещё мне говоришь, что у меня не было выбора?
— Вер, я не мог оставить её одну! Ну как она там, на пятом этаже без лифта? Что, если ей снова станет плохо? Как я мог?!
— А меня ты не мог спросить? — Вера уже почти успела развалиться на полу от нервного срыва. — Принёс маму в наш уютный уголок, и вообще, что будет с нами? Где я теперь буду отдыхать? В каком уголке уютной квартиры ты меня устроишь?
Он задумался. Как-то даже слишком задумался.
— Ну, я думал, что в зале, на диване как-нибудь, а мы с тобой…
— Как-нибудь?! — Вера не выдержала. — Ты с ума сошёл, что ли?! Это твоя мать, ты и разбираться будешь. Мать будет спать на диване, я буду в спальне, а ты — на кухне, на раскладушке. Понял? И не вздумай обсуждать, а то ты у меня точно не будешь спать вообще!
Саша остановился в прихожей, взглядом прошёл по глазам своей жены, и понял: будет сложно. Но что теперь делать? Он принял решение — назад пути нет, а значит, придётся как-то выкручиваться.
Вера молча прошла мимо него, как будто он был всего лишь невидимой тенью, не заслуживающей даже её взгляда. Дверь захлопнулась с таким звуком, что сама квартира будто вздрогнула. Вот тебе и тихая жизнь! Нет, не дождалась, не стала выслушивать его нытьё, у неё было своё расписание, и оно явно не включало «сессию примирения».
Александр, как тот опытный капитан, переживший шторм и трое безумных лет на вахте, почесал затылок. Ну, что, скажем прямо, жизнь его не готовила к таким поворотам! Мать, которая ещё вчера готова была целыми днями пасьянсы разбирать на диване, вдруг стала инвалидом с обязательным набором: уход, внимание и упоительное чувство вины. Вот тебе и жизнь! Он-то думал, что эта чёртова взрослая жизнь — это карьера, дачи и совместные ужины. Но жизнь — она такая, с неохотой приходит с дополнительными обременениями.
Прошла неделя. Вера, словно профессиональный беглец, была дома только по ночам. Утром — на работу, а вечером — назад, как в клетку. Где-то там, в её голове, на кухне, в спальне, везде была одна и та же мысль: Я тут живу, а не они, и почему я должна всё это терпеть?. Если бы ещё Саша был таким замечательным мужем, но нет, он, бедняга, разрывался между мамой и женой, чем, собственно, и закопал все попытки нормальной жизни. Но её не спрашивали. Вера молча захлопнула дверь на ключ и попыталась хотя бы за эти минуты почувствовать себя человеком.
А вот Саша, бедолага, чувствовал себя героем, спасающим этот тонущий корабль. Каждое утро он шёл на работу с такой усталостью, что казалось, вот-вот рухнет, а вечером занимался мамой, пересаживал её с кресла на диван, с дивана на кресло. Спина болела, мозги не варили, но что поделаешь — такова роль жертвы.
Антонина Павловна, видимо, подумала, что если вся семья так изменила своё поведение, она тоже не должна оставаться в стороне и решила подойти к невестке, чтобы не только не доставлять неудобства, но и, возможно, устроить маленькую мирную революцию.
— Верочка, доченька, может, помиримся? Я же не со зла… — сказала она, набирая в себе всю храбрость для предстоящего разговора.
Вера остановилась, не оборачиваясь, её голос был таким холодным, что Антонина, видимо, замёрзла сразу на несколько лет вперёд.
— Антонина Павловна, — сказала она, не утруждая себя смотреть в сторону старушки, — давайте не строить иллюзий. Вы здесь, потому что некуда идти, а не потому что я мечтаю о вашей дружбе. Давайте придерживаться формальностей: вы здесь живёте по необходимости, а не по любви. И держитесь подальше от меня.
Вера захлопнула дверь так, что каркас дома не выдержал, а Антонина, словно маленький кораблик в бушующем океане, осталась одна, с замирающим сердцем и мокрыми глазами.
А вечером, на старом диване, Антонина, обвив его ручки руками, почувствовала, как её грудь сжимает боль от этой проклятой тишины. Поглощённая обидой, она тихо проговорила:
— Сашенька, может, мне лучше вернуться домой? Вера меня так не любит…
Саша, возвращавшийся домой с явным выражением «я не знаю, что делать», отрезал:
— Мам, не вздумай! Врачи сказали, тебе нельзя одной. А Вера… ну она отойдёт, привыкнет. Всё будет нормально.
Но Вера решила, что привыкать не собирается. И вот, на следующее утро, когда она с полным набором стресса и усталости зашла в дом, началась ещё одна буря. На кухне её ждал сюрприз.
— Что это за полотенца?! — почти завизжала Вера, пытаясь сохранить остатки самоконтроля.
Антонина Павловна, не двигаясь с кресла и даже не обращая внимания на возмущение невестки, спокойно ответила:
— А, это я решила заменить. Твои красивые жалко пачкать, пусть для гостей будут.
— Для каких гостей?! — Вера вскипела. — Это МОЯ кухня! Мои полотенца! Я тут решаю, что и где висит, а не ты!
Тут на сцену вышел Александр, как всегда в самый неподходящий момент. В глазах у него был тот выражение, которое обычно встречается на лицах людей, которые понимают, что зашли не в тот момент и не в ту дверь.
— Что случилось? — спросил он, пытаясь быть миротворцем.
— Вот что случилось! — развернулась к нему Вера. — Твоя мать тут переделала мою кухню, перекладывает мои вещи, как будто это её дом! Ещё и втирает, что полотенца мои для гостей!
Антонина Павловна, как человек, попавший в ловушку, пыталась оправдаться:
— Доченька, да я же как лучше хотела…
— Я вам не доченька! — взорвалась Вера. — Хватит уже строить из себя идеальную свекровь! Сидите молча, радуйтесь, что у вас крыша над головой есть!
А Александр, взяв себя в руки, но с интонацией, похожей на рев, сказал:
— Вера, прекрати! Ты же видишь — мама болеет, ей тяжело!
— А мне легко?! — Вера буквально сжала зубы. — Каждый день я прихожу в дом, где меня нет! Где твоей матери уже всё под себя переделано?!
Антонина Павловна сидела в углу, слёзы тихо катились по её щекам, но она почему-то не могла остановиться. Видимо, слёзы — это был её новый способ общения с окружающими, и, похоже, не особо эффективный.
— Прости, Сашенька, — всхлипнула она, пытаясь быть хоть чуть-чуть убедительной. — Это я во всём виновата… Может, правда, домой поеду…
Александр вскочил так резко, что из кресла чуть не вылетел. Видимо, спасать родную мать было важнее, чем отдохнуть от всей этой эмоциональной буре.
— Никуда ты не поедешь! — сдавленно сказал он, будто весь мир завалился на него одним махом. — А ты, Вера, либо смирись, либо… ну, либо не знаю, что!
Вера повернулась к нему с таким взглядом, будто только что осознала, что она забыла выключить утюг, а теперь весь дом в огне.
— Либо что? — ответила она, её голос был так холоден, что даже воздух вокруг стал немного прозрачным от напряжения. — Ну, давай, договори уже — либо ты к мамочке пойдёшь, либо я — к пакету чемоданов. Выбирай — я или она!
Александр замолчал, как если бы вдруг обнаружил, что не только в жизни, но и в доме ему предстоит разобраться с такой загадкой, что его логика просто сдала.
В квартире воцарилась гробовая тишина. Саша с ошарашенным видом переводил взгляд с Веры на свою мать и обратно, как будто пытаясь нащупать хотя бы один правильный ответ в этом лабиринте, наполненном собачьими поцелуями и ссорами.
— Вер, ну зачем ты так? — вздохнул он, как человек, стоящий на краю обрыва и решивший прыгать. — Это же глупо — ставить меня перед выбором. Ты — моя жена, она — моя мать. Я вас обеих люблю.
Вера, усмехнувшись, как остриё ножа, изогнула губы.
— Любишь? — ответила она, голос её был резким и каким-то предвещающим беду. — Тогда объясни мне, почему я должна это терпеть? Почему моя жизнь должна превращаться в ад из-за твоей мамы?
Александр сделал глоток воздуха, как если бы его кто-то разбудил от многолетней комы.
— А что ты предлагаешь? — спросил он, теряя терпение. — Выгнать больную женщину на улицу? Это что, твой план?
— Есть другие варианты, — сказала Вера сжато, как будто держала в себе всю горечь этого мира. — Нанять сиделку. Или отправить её в пансионат для престарелых. Там хотя бы нормально за ней будут ухаживать.
— В пансионат?! — Александр чуть не задохнулся. — Ты что, с ума сошла? Чтобы я свою родную мать в богадельню сдал?
Антонина Павловна сидела тихо, как загнанная кошка, и плакала. Плакала беззвучно, будто весь мир её не слышал. Видимо, она тоже решила поучаствовать в этом театре абсурда.
— Господи… Лучше бы я умерла тогда, когда случилось… Не мучились бы вы все из-за меня… — её шепот был почти неслышным, как страшный секрет, который ей хотелось бы забыть.
Александр вскочил, как электрический ток пронзил его, и бросился к матери, пытаясь остановить слёзы, как если бы они были чем-то настоящим и важным.
— Мама, перестань! Никуда я тебя не отдам! Слышишь? Никуда! — его голос дрожал, как тонкая струна.
Вера стояла, как статуя, её глаза сверкали, словно она готова была сжечь всё вокруг.
— Прекрасно, — сказала она с ледяным спокойствием. — Значит, ты сделал выбор. Вот тебе мой ультиматум: либо ты решаешь вопрос с матерью в течение месяца, либо я подаю на развод.
Александр побледнел, как фотография, забытая на солнце.
— Вера, ты не посмеешь! — его голос срывался, почти переходя в крик.
— Ещё как посмею! — ответила она, как хирург с ножом в руках. — И знаешь что? Квартира записана на меня. Так что вам с мамочкой придётся отсюда выметаться.
После этого скандала квартира погрузилась в ещё более неприятную тишину, чем раньше. Вера как-то исчезла в своём мире, будто вокруг неё вообще никто не существовал. Каждый вечер она приходила домой поздно, с запахом алкоголя и взглядом пустого человека, которому вообще всё равно.
Александр, с каждым днём теряя себя, стал похож на тень. Он похудел, осунулся, а работа стала настоящим кошмаром. Он засыпал на совещаниях, путал документы, словно ему было всё равно. Спина болела так, что по утрам он не мог даже согнуться. Но что оставалось? Жить как раньше, когда ещё можно было надеяться на какую-то гармонию? Нет. Теперь он был втянут в эту безумную борьбу, которая поглощала его целиком.
Однажды вечером, когда Вера снова вернулась домой «по настроению», Александр не выдержал. Он стоял в коридоре, увидев её — с полуприкрытыми глазами, с запахом алкоголя. Усталость и раздражение закипели.
— Может, хватит уже? Ты же совсем себя губишь! — сорвался он, как паровоз.
— А тебе какое дело? — Вера бросила на него взгляд, в котором читалась усталость и боль. — Иди к своей мамочке, пусть она тебя пожалеет.
Александр поднял руки, как будто хотел поднять какой-то совершенно невидимый флаг капитуляции. Но у него не получилось. Даже извиниться за всё, что происходило в последние месяцы, не мог. Это было выше его сил. И как тут извиняться, когда вообще всё валится? Ладно бы он был героем в какой-то драмеди, а так…
— Вера, я же не из-за хорошей жизни её сюда привёз! — сказал он, голос полный тоски, а в глазах уже виднелся тот самый «полный комплект» — отчаяние, безысходность и лёгкий налёт злости. — Ты думаешь, мне легко смотреть, как родная мать уходит? Как моя жена меня ненавидит?
— А ты думал, будет легко? — Вера откинулась на стену, как звезда рок-концерта, которая уже устала быть в центре внимания. Глаза её сверкали, как два прожектора, только в них не было света, а был только алкоголь и лёгкая досада. — Знаешь, я ведь правда любила тебя. И твою мать терпела бы… издалека. Но вот это… — она махнула рукой в сторону зала, где в кресле дремала Антонина Павловна, умудряясь не вставать и не помешать этим всем. — Это уже перебор. Я не подписывалась быть сиделкой! Я не хочу жить в доме для престарелых! Мне тридцать пять, я хочу жить для себя, понимаешь?
— Понимаю, — сказал Александр тихо, как будто он только что понял, что никогда не будет владельцем собственного счастья. Он сказал это больше себе, чем ей. — Но ты пойми — я не могу бросить мать. Она всю жизнь ради меня…
— Вот и живи с ней дальше! — Вера перебила его, глаза её пылали так, что можно было подумать, что она только что вернулась из какого-то огненного ада. — Только не здесь! Я серьёзно, Саш. Месяц на всё, потом — развод!
Вечером на следующий день случилось то, чего все так боялись. Антонина Павловна как-то неуклюже упала в ванной, и грохот был такой, что, казалось, земля сдвинулась с оси. К счастью, Александр был дома. Он мгновенно кинулся к матери, будто она могла исчезнуть, если он сделает хоть шаг в сторону.
Пока ждали скорую, Вера стояла в дверях спальни, как заблудившийся персонаж в каком-то тумане, заткнувшись в халате, как будто ей было всё равно.
— Я же говорила — нужна сиделка! Но вы же умные такие, сами справитесь… — её голос был ровным, как послание от Бога, только вот не совсем таким, как ожидали.
Александр не выдержал. Его сердце наполнилось злобой и отчаянием одновременно.
— Да заткнись ты хоть сейчас! — его слова вырвались, как баллон с газом. Поддерживая стонущую мать, он почувствовал, как силы покидают его. — Хоть каплю сочувствия можешь проявить?
— Сочувствие? — Вера разразилась истерическим смехом, как если бы только что услышала лучший анекдот года. — К чему? К тому, что ты её сюда притащил без спроса? Или к тому, что она разрушила нашу жизнь?
Александр ахнул. Ему не хватало слов, чтобы что-то ответить. Она говорила так, что казалось, он и правда был виноват. Но он не знал, как ей объяснить, что она его ранила. Прямо вот больно.
— Какая же ты… — он едва выговорил, чувствуя, как слёзы подступают.
— Какая? — Вера повернулась к нему, её голос был полон отчаяния, как если бы она только что открыла тайну вселенной. — Ну скажи, злая, бессердечная? Давай, не стесняйся! Я для тебя теперь враг номер один!
Александр стоял, как камень, которому явно не хватало разума. Всё, что он знал, это что он теряет обоих. Мать и жену. И это было как два кирпича на груди.
Антонина Павловна, вся такая слабая, как слизь на стене, застонала, едва шевеля губами:
— Дети, не ругайтесь… Это я во всём виновата…
— Да, вы виноваты! — Вера развернулась к ней, глаза так и пылали, будто это её только что подкинули в костёр. — Вы что, специально всё это устроили? Думаете, мне не видно? Наверное, радуетесь, что всё разрушили!
— Как ты смеешь… — начал было Александр, но его слова смикшировались, когда в дверь позвонили — скорая.
Пока врачи занимались Антониной Павловной, Вера с явным намерением улизнуть собиралась на работу. Пройти мимо мужа без взгляда, как если бы он не существовал, и бросить фразу, как будто бросала гранату:
— Я сегодня у подруги ночую. Не хочу видеть этот цирк.
Александр тихо прошептал:
— Знаешь что? Ты права. Нам нужно развестись. Мы стали чужими людьми.
Вера застыла на секунду, как будто слово «развод» подорвалось под её ногами. Она взвешивала, что сказать, но не сказала ничего. Просто вышла, хлопнув дверью так, что у Александра сердце оказалось где-то на пятках.
В больнице диагноз был неутешительный: перелом шейки бедра. Операция, реабилитация, перспектива долгих месяцев заботы. Александр был в шоке, но держался.
А вот Вера не видела в этом ничего, кроме очередной проблемы, ещё одной капли в море её терпения. Вечером устроила настоящий взрыв.
— Значит так! В больнице её не оставляют, домой привезут. Но учти, ухаживать за лежачей больной я не буду! — её голос разорвал пространство.
Александр, сидя за кухонным столом, обхватив голову руками, проговорил, как признание.
— Я возьму отпуск за свой счёт. Буду с ней сидеть.
— Прекрасно! — Вера усмехнулась злобно. — А деньги на лечение где возьмешь? На мою зарплату будем жить?
— У меня есть накопления… — его слова не звучали уверенно. Он сам понял это.
— Какие накопления? — перебила его Вера. — Те, что мы на ремонт собирали? Или, может, машину продашь?
— Продам, если придётся! — вдруг вспылил Александр, глаза налились решимостью. — Это моя мать, понимаешь? Родной человек!
— А я тебе кто? — Вера вцепилась в него взглядом. — Пустое место?
Александр посмотрел на неё, и вот тут, с его глаз, казалось, падали последние иллюзии.
— Ты… ты моя жена. Была ею, — тихо добавил он.
Вера замерла, даже дыхание перехватило.
— Что значит была?
Александр глянул на неё так, как будто всё уже было решено.
— То и значит. Ты сама же хотела развода — вот он, пожалуйста. Я завтра подаю заявление.
Вера не сдержала усмешку. На губах появилась ехидная нотка.
— Вот как… — она с трудом сдерживала смех. — И куда ты пойдёшь? К мамочке в однушку с переломом?
— Сниму квартиру. Найду сиделку. Продам всё, что есть, но мать не брошу.
— Ну и катись! — Вера закричала, как заведённая. — Вы друг друга стоите! Только учти, эта квартира моя, и через неделю вас здесь не будет!
***
Прошел год. Вера сидела на кухне своей пустой квартиры, глядя на бутылку вина и документы о разводе, которые лежали на столе, как свидетельства несчастного брака. Всё это было похоже на спектакль, только без зрителей и без аплодисментов. Жизнь, как она есть.
Развелись они быстро, без драмы и слез. Александр продал машину (вот уж это было символично — машину и так давно продать не помешало бы), снял квартиру, а маму устроил в пансионат для престарелых — да, дорого, но там хотя бы не кормят только тем, что пахнет как из «совдеповских» столовых. Антонина Павловна восстанавливалась, потихоньку начала ходить. Наверное, даже собиралась на внуков гулять — ну, или на скорую помощь, кто знает.
Вера этим не интересовалась. Она узнавалась новости через общих знакомых, но сама даже не пыталась позвонить. Казалось, что ей всё равно. Как-то потеряла интерес, как когда ты забиваешь на сериал, который, в принципе, мог бы тебе понравиться, если бы ты не догадался, что финал уже очевиден.
Но вот сегодня, сидя на кухне и раскручивая бутылку вина, она вдруг остановилась, глядя на штамп о разводе. Вопрос промелькнул в голове, как сверчок, который всю ночь звенит в ухо: «А стоило ли это того?» Может, стоило немного потерпеть? Может, стоило понять и не бросать всё это так быстро, как пакеты с мусором?
Дверь звякнула. На пороге стоял Александр — худой, постаревший, как-то неудачно выглядящий, но при этом с какой-то осмысленной усталостью, как будто только что вернулся с похода за светом.
— Прости, что без предупреждения. Документы забыл, когда вещи забирал… — сказал он, как будто это была самая естественная вещь на свете, зайти через год после развода и поговорить о каких-то бумажках.
— Проходи, — Вера отступила в сторону, как опытная актриса, давая ему сцену. Голос её стал странным, каким-то не своим. — Как… как мама?
— Спасибо, уже лучше. Ходит потихоньку. В пансионате ей нравится — там и процедуры, и общение… — он ответил, как человек, который точно знает, что лучше не заходить в тему и не пересказывать истории про свою мать, которая теперь жила там, где её никто не трогал и не задавал странных вопросов. Пансионат — это идеальное место для людей старше сорока, как с точки зрения здоровья, так и с точки зрения взаимных претензий.
Они стояли в кухне, как два попугая, которые сидят в клетке, и только один из них что-то лезет пробовать разговаривать, а второй всё время думает, как бы сделать этот разговор покороче.
— Знаешь… — наконец произнесла Вера, тяжело вздохнув. Этот вздох был настолько тяжёлым, что если бы его можно было взвесить, он бы точно показал превышение нормы по массе. — Я тут думала… Может, мы погорячились с разводом?
Александр покачал головой, словно кто-то в его голове прямо сейчас показывал рекламу с надписью «Как не стать жертвой неверных решений».
— Нет, Вер. Всё правильно сделали. Ты не смогла принять мою мать, я не смог её предать. Каждый выбрал своё. — Он говорил это так, будто только что пережил очередной эпизод сериала, в котором точно знал, кто злодей, а кто герой. И вот — зритель все понял, а они двое тихо ушли.
— И что теперь? — Вера была уже не в духе искать ответы, но, видимо, старый рефлекс оставался.
— Теперь… — он замолчал, будто пытался найти что-то по-настоящему глубокое для её вопроса. Но слов не было, так что ответ был довольно банален. — Теперь каждый живёт своей жизнью. Без обид, без претензий. Просто так бывает…
Он забрал документы, сунул их в карман, как всегда с этими важными вещами, и вышел, не оглянувшись. Вера осталась одна. Опять. Как в плохом фильме, который слишком долго продолжается.
Она стояла в кухне. Пустой. Тихой. И в какой-то момент эта тишина стала такой давящей, что казалось, в ней можно было утонуть. Она добилась своего — квартира снова её. Тихая, чистая, мёртвая, как доиндустриальная эпоха. И почему-то в этой тишине было так отчаянно хочется выть. Выть и звать кого-то, но кого?
