— Знаешь, что люди говорят? — Татьяна придвинула стул ближе к столу и понизила голос. — Надька от Василия ушла.
— Какая Надька? — переспросила Валентина, отрываясь от своего обеда.
— Да Звягинцева, которая в отделе кадров работала, а потом в магазин одежды ушла. Сейчас в «Центральном» продавцом-консультантом.
— Господи, так она же с Василием чуть ли не всю жизнь прожила! Они на моих глазах познакомились, я еще табельщицей тогда работала. Она в кадрах сидела, документы оформляла, а он каждый день мимо её окошка ходил.
— Сколько же они вместе были? — Валентина задумчиво постучала ложкой по краю тарелки. — Кажется, их Димка с моим в один год родился… Восемьдесят шестой это был…
— Тридцать семь лет, — уверенно сказала Татьяна. — Я хорошо помню, они через месяц после меня свадьбу играли. Я еще платье у Надьки брала – на работу ходить. Голубое такое, с поясом. Она швея хорошая была, сама шила.
— А что случилось-то? Вроде жили нормально… — Валентина придвинулась ближе.
— Да кто же всю правду знает? — Татьяна поправила воротник блузки. — Только странное что-то творится. Вчера захожу в «Центральный» после работы, а она там с новым охранником разговаривает. И смеется так… знаешь, как молодуха прям. А я её помню ещё по заводу – всегда такая серьёзная была, все бумаги по регламенту, все приказы день в день.
На соседнем столе зазвонил телефон. Татьяна достала его из сумочки:
— Алло? А, Маш, привет… Да что ты говоришь! А он что?
Василий медленно опустил вилку. Каждое слово за соседним столом било по ушам, хотя женщины говорили почти шепотом.
— Девочки, — Татьяна прикрыла трубку рукой, — Машка звонит. Говорит, видела вчера Надежду с каким-то мужчиной в кафе на Ленина. Представляете?
— Да ты что! — ахнула Валентина. — А Василий знает?
— А как он может не знать? Город маленький, все всё видят…
Василий с силой сжал вилку. Перед глазами поплыло. Он помнил это кафе – они с Надеждой часто туда заходили в молодости. По субботам, после кино. Она всегда брала эклер и капучино, а он…
— И правильно сделала, что ушла, — вдруг сказала Валентина. — Вы видели, какой он стал? Слова лишнего не скажет, только хмурится все время. А она женщина видная, интересная…
— Ой, Валь, типун тебе на язык! Как можно так о живом человеке! — Татьяна покосилась на спину Василия. — Он же тут сидит…
Василий резко встал. Стул с грохотом отлетел назад. В столовой повисла тишина. Он чувствовал, как десятки глаз смотрят ему в спину, как перешептываются за другими столами. Еще вчера он был просто Василий Петрович, уважаемый сварщик с огромным стажем. А сегодня – брошенный муж, объект жалости и сплетен.
Он вышел на улицу, достал сигареты. Руки дрожали так, что никак не мог прикурить. А в голове стучало: «В кафе на Ленина… В кафе на Ленина…»
Три месяца назад…
Звук падающей крышки от кастрюли разорвал утреннюю тишину квартиры. Василий поморщился, оторвался от газеты:
— Что ты там грохочешь с утра пораньше?
— Не с утра пораньше, а почти девять, — отозвалась Надежда из кухни. — Тебе на работу через час.
— До обеда я в отгуле. К Степанычу в гараж договорились съездить, у него новый сварочный аппарат…
— А я думала, может, в парк сходим, — тихо сказала Надежда, появляясь в дверях. — Погода хорошая.
— В парк? — Василий удивленно поднял глаза. — Надь, ты что, маленькая? Какой парк? У меня дела.
Она постояла еще несколько секунд в дверях, потом молча ушла в спальню. Василий услышал, как открываются дверцы шкафа, что-то шуршит.
— Надь, ты что, не слышишь? Третий раз спрашиваю – где мой синий свитер? — Он поднялся из-за стола и подошел к спальне. Замер на пороге – Надежда методично складывала вещи в большую дорожную сумку. Ту самую, с которой они ездили в отпуск прошлым летом.
— Слышу, Вась. В шкафу посмотри, на второй полке, — ответила она, не оборачиваясь. Руки продолжали механически складывать вещи: блузка, юбка, свитер…
— Что происходит? — Василий прошел в комнату, сел на край кровати. Пружины тихо скрипнули – этот звук вдруг показался неестественно громким в утренней тишине квартиры. — Куда собираешься?
Надежда распрямилась, повернулась к мужу. В глазах – решимость пополам с болью:
— Ухожу я, Вась.
— Как это – уходишь? — он нахмурился, провел рукой по подбородку. Вчера побрился, а щетина уже колется. Раньше Надя всегда замечала такие мелочи, говорила: «Колючий мой». А сейчас… — К детям, что ли?
— Нет. Совсем ухожу. К себе.
— Не понял. Какое «к себе»? — Василий встал, подошел к окну. За стеклом качались ветки старого тополя. Сколько раз порывался спилить – листья осенью все окно закрывают. А Надежда не давала: «Пусть растет, он же живой». — Ты о чем вообще?
Надежда присела рядом с ним, но не слишком близко. От нее пахло ее любимым цветочным шампунем. Тридцать семь лет этот запах был частью их утра.
— Помнишь, месяц назад я просила тебя сходить со мной на день рождения к Тамаре?
— Ну помню, — он пожал плечами. — У меня рыбалка была запланирована. Мы со Степанычем еще зимой договорились – как лед сойдет…
— Вот именно, Вась, — она горько усмехнулась. — У тебя всегда что-то запланировано. Рыбалка, гараж, друзья… А я? Я в твоих планах есть?
— А что ты? — он развернулся к ней. — Вроде все есть – квартира, машина. В отпуск ездим каждый год. В прошлом году вон в Сочи были…
— В Сочи… — она встала, подошла к трюмо. Провела пальцем по рамке старой фотографии – они вдвоем на море, молодые, счастливые. — А помнишь, как в первый раз на море поехали? В девяносто втором? Палатку брали, спальники. Денег не было, но какое же счастье было…
— Так это когда было! — отмахнулся Василий. — Ты что, хочешь сказать…
— Знаешь, что я подумала на том дне рождения? — перебила она. — Сижу одна, все парами. Володька Тамаре массаж плеч делает, она жалуется, что на работе спину натрудила. Петровы вальс танцевали. Помнишь, как мы с тобой танцевали на нашей свадьбе? А я сижу и думаю – когда ты в последний раз просто так меня обнял? Не потому что праздник или что-то нужно?
— Ну вот, началось… — Василий заходил по комнате. Половица у шкафа скрипнула – надо бы починить, все руки не доходят. — Тебе романтики захотелось? В нашем-то возрасте? Может еще стихи начать читать?
— Не романтики, Вась, — она покачала головой. Отражение в зеркале повторило это движение – женщина с уставшими глазами, морщинки в уголках губ. Когда они появились? Почему она раньше их не замечала? — Жизни захотелось. Помнишь, какие мы раньше были? Ты на проходной меня ждал каждый день. Цветы приносил – по одной гвоздике. Я их в стакан ставила, девчонки завидовали…
— О, завела свою шарманку, началось… — Василий поднялся, прошелся по комнате. —
— Я, Вась, жить захотела. Помнишь, какие мы раньше были? Ты на проходной меня ждал каждый день. В кино ходили по выходным. Говорили обо всем.
— Так это когда было! — Василий остановился у книжного шкафа. На полке стояли старые альбомы – вот они в парке с маленьким Димкой, вот на даче у тестя, вот первая машина… — Молодые были, глупые.
— А сейчас что – мудрые стали? — Надежда подошла к шкафу, достала альбом в потертой обложке. — Смотри, помнишь этот день? Твой первый разряд по сварке. Какой ты счастливый был! А я тебе тогда рубашку новую купила – три получки копила.
— Надь, — он взял у нее альбом, положил обратно на полку. — К чему весь этот разговор? Что ты хочешь?
— Ничего уже не хочу, Вась, — она вернулась к сумке. — Поздно хотеть. Я год пыталась достучаться. Помнишь, курсы кулинарные закончила? В соседнем городе, два раза в неделю ездила. Думала, может, новые блюда тебя порадуют. Ты даже не заметил. «Нормально,» — говорил и в телефон смотрел.
— У меня работа, ответственность! — повысил голос Василий. — Я бригадир, между прочим. На мне двадцать человек. Степаныч на пенсию собрался, меня на его место прочат. Не до глупостей сейчас.
— Вот и живи со своей ответственностью, — Надежда закрыла сумку. Молния противно скрипнула, словно ставя точку в их разговоре. — Я на съемную квартиру перееду. Подругу попросила, она вариант нашла, недалеко от работы.
— А как же… — он запнулся. — А я?
— А что ты? — она посмотрела на него долгим взглядом. — Будешь жить, как привык. Без моих глупостей.
— И все? — Василий почувствовал, как внутри что-то обрывается. — Тридцать семь лет – и все?
— А что было в эти тридцать семь лет, Вась? Последние годы – что? Я прихожу с работы – ты в гараже. Выходные – ты на рыбалке. Вечером придешь – в телефоне сидишь или телевизор смотришь. Я тебе про детей рассказываю – ты только головой киваешь. У Димки повышение на работе – «Ну молодец». У Светки свадьба была – ты весь вечер в углу просидел, даже танцевать не пошел.
— Я не люблю эти… мероприятия, — буркнул он.
— А что ты любишь, Вась? — она вдруг шагнула к нему, заглянула в глаза. — Кроме работы, рыбалки и гаража – что? А?
Он отвел взгляд. За окном просигналила машина, хлопнула дверь подъезда. Обычные звуки их двора. Сколько лет они слышат их вместе? А сейчас…
— Надь, может не надо? — его голос вдруг стал каким-то беспомощным. — Ну хочешь, я эту рыбалку… того… отменю?
— Поздно, Вась, — она покачала головой. — Знаешь, я ведь даже к психологу ходила. Три месяца назад. Думала – может, со мной что-то не так?
— К психологу? — он удивленно поднял брови. — Это он тебе мозги то вправил что ль? Зачем?
— Вот именно – зачем? — она грустно усмехнулась. — Мне там сказали – «надо разговаривать, обсуждать проблемы». А с кем разговаривать, Вась? С твоей спиной, когда ты в телефон уткнулся? Или с пустой кухней по вечерам?
Она подняла сумку – тяжелая, но выбора нет. Остальное потом заберет, когда его не будет дома.
— Я ключи на столе оставлю, — сказала она, направляясь к двери.
Надежда долго привыкала к новой квартире. Маленькая однушка на пятом этаже казалась чужой. Вечерами сидела на кухне, смотрела в окно на незнакомый двор. Район был другой – не спальный, как их с Василием, а ближе к центру. Под окнами постоянно сигналили машины, из соседнего кафе доносилась музыка.
Первое время не спала ночами. Все казалось – дверь откроется, войдет Василий. Скажет что-нибудь своё, обычное: «Что не спишь? Завтра на работу.» Но дверь не открывалась. В пустой квартире тикали часы – новые, купленные в местном магазине. Старые остались дома, они с Василием выбирали их ещё на годовщину свадьбы.
На работе в «Центральном» тоже было непривычно. После тихого заводского отдела кадров здесь все казалось слишком шумным, суетливым. Покупатели, музыка, объявления по громкой связи.
Сергея она сначала даже не заметила. Просто кивала в ответ на приветствие, когда проходила мимо поста охраны. Потом как-то раз он помог ей с тяжелыми пакетами – она после смены продукты покупала.
— Давайте помогу, — просто сказал он тогда. — Вам в какую сторону?
— Да я тут недалеко… — начала она.
— И мне в ту же сторону, — улыбнулся он.
Шли молча. У подъезда он протянул ей пакеты:
— Я Сергей.
— Надежда, — ответила она. — Спасибо вам.
— Может, кофе? — вдруг спросил он. — Тут есть хорошая кофейня за углом. Только не сегодня уже. Может, завтра?
Она хотела отказаться. Но что-то в его голосе, в спокойной уверенности зацепило:
— Давайте завтра.
В кофейне было тихо. Сергей рассказывал о себе – где работал раньше, как попал в охрану. Оказалось, он в молодости занимался музыкой, играл в группе.
— А сейчас? — спросила она.
— А сейчас гитара дома пылится, — он пожал плечами. — Знаете, как бывает – суета, работа… Все некогда.
Она кивнула. Знала.
Они стали встречаться после работы. Гуляли по городу, говорили обо всем. С Сергеем было легко – он умел слушать, задавал вопросы, интересовался её мнением.
В тот вечер они проговорили два часа. Оказалось, Сергей тоже один живет. Много читает, музыку любит. В молодости в рок-группе играл.
— Представляете, я ведь тоже в молодости пела, — оживилась Надежда. — В самодеятельности.
— Давайте на «ты»? А то как-то неловко…
Это «ты» словно открыло какую-то дверцу. Они стали встречаться каждый день после работы. Гуляли по городу, говорили обо всем на свете. Сергей рассказывал о книгах, которые прочитал, Надежда делилась историями о детях и внуках.
Однажды вечером он пригласил ее к себе:
— Борщ приготовил. Не ресторанный, конечно, но есть можно.
— Ты готовишь?
— А что делать? Один же живу.
Квартира у Сергея оказалась просторная, светлая и неожиданно уютная. Книги на полках, фотографии на стенах – природа, города. Пахло специями и чем-то вкусным.
За ужином он включил музыку – старый рок, из молодости. Достал гитару:
— Давно не играл… Может, получится.
Пальцы неуверенно тронули струны. Мелодия полилась неровно, но в этой неровности была какая-то особенная искренность.
Она стала чаще бывать у него. Как-то незаметно часть вещей перекочевала в его шкаф. В ванной появилась её зубная щетка, в кухне – любимая чашка.
Но постепенно начала проявляться другая сторона их отношений. Первый раз она почувствовала неладное, когда он не пришел на работу. Позвонил ближе к вечеру, голос был странный:
— Надюш, ты не волнуйся. Я приболел немного.
Она приехала к нему – квартира пропахла алк.ого.лем. На столе пустые бутылки, в пепельнице гора окурков.
— Что случилось? — спросила она.
— Да так… — он махнул рукой. — Старый друг заходил. Пятнадцать лет не виделись.
Она промолчала. Убрала бутылки, проветрила квартиру. Но это повторилось. И еще раз. И еще.
Теперь он мог прийти на работу с похмелья. Начальство делало замечания, но он только отшучивался. А вечером все повторялось.
Она пыталась поговорить:
— Сережа, может, к врачу сходим?
— Зачем? — он раздраженно дернул плечом. — Все нормально. Подумаешь, расслабился немного.
А потом случился тот вечер. Она приехала к нему, он сделал ей дубликат ключей, приготовила ужин, ждала его с работы – дочь позвонила, сказала, что беременна вторым. Хотела поделиться радостью.
Он пришел за полночь:
— О, не спишь? Правильно! Жизнь прекрасна! Музыку будешь?
Включил что-то тяжелое на полную громкость. Соседи начали стучать.
— Сережа, выключи! Людям спать надо!
— А мне не надо? — он вдруг стал агрессивным. — Может, мне тоже надо? Может, я устал быть правильным? Все вы, бабы, одинаковые – только указывать умеете!
Она молча собрала те вещи, которые оставляла у него.
Вернулась в свою съемную квартиру. Утром он звонил, извинялся. Говорил, что не помнит вчерашнего. Звал вернуться.
Она не вернулась. Через неделю написала заявление об уходе с работы.
А потом были долгие вечера в пустой квартире.
Мысли о Василии не отпускали. Вспоминала их жизнь – да, небогатую на события, но надежную. Спокойную.
Решилась позвонить через месяц:
— Вась, это я.
— Знаю.
— Можно увидеться? Поговорить?
— О чем, Надь? — его голос звучал устало.
— О нас. О жизни. Я многое поняла, Вась.
— А я нет, — в его голосе появился металл. — Слушай меня внимательно, Надежда. Я тебе говорил — если решила уйти, то уходи, но захочешь вернуться – не приму. Я не полка в шкафу, чтобы вещи туда-сюда перекладывать.
— Вась, я знаю, что виновата…
— Дело не в вине, — перебил он. — Дело в доверии. Его больше нет, Надь. И не будет.
Она еще долго сидела с телефоном в руках. За окном шел дождь. Где-то на другом конце города, в их старой квартире, Василий смотрел на те же капли. Тридцать семь лет они видели один и тот же дождь. А теперь каждый смотрит в своё окно.
Через полгода они встретились на дне рождения внука. Василий похудел, но держался прямо. Она рассмотрела седину на его висках – раньше она не была так заметна.
— Здравствуй, — кивнул он.
— Здравствуй, Вась.
Они посидели за общим столом. Послушали тосты, посмеялись над проделками внука. А когда все начали прощаться, она вдруг спросила:
— Вась, а помнишь, как я в отделе кадров работала? Как ты мимо ходил каждый день?
Он посмотрел в сторону, желваки заходили:
— Помню, Надь. Все помню. Только время уже не вернешь. Да и незачем.
Она кивнула:
— Да, незачем. Прости меня, Вась.
— Не за что прощать, — он поправил куртку. — Просто так сложилось.
Теперь они иногда встречаются у детей. Здороваются, обмениваются новостями. Он все так же ездит на рыбалку. Она устроилась в магазин в другом районе, записалась в группу скандинавской ходьбы.
Жизнь продолжается. Просто теперь она у каждого своя. И дождь каждый видит из своего окна.
