— Да замолчи ты уже! Сколько можно! — сорвался Егор и со злостью метнул на пол тарелку с бутербродами. Посуда звякнула, разлетелись крошки. Он схватил со стола телефон и ткнул «мам».
— Мам, я так больше не могу. Слышишь? Не могу! Здесь всё кричит о ней, — выдохнул он, уже не скрывая слёз.
Воздух звенел от мороза, редкие снежинки медленно кружили в пустом парке, а рыжий кот, подобрав под себя лапы, лежал на пустующей лавке и не шевелился. Снег, словно сахарная пудра, припал к его шерсти тонким белым слоем.
Слаще от этой «пудры» совсем не становилось. Снег безвкусный, ледяной — Тимоша уже понял: пробовал. За последние недели он успел «попробовать» многое — каменный вчерашний хлебец, пригоревшую рисовую кашу, обмылок просроченной колбасы со свалки. Перебирать было некогда и незачем: ешь, что попадётся. Иначе останешься голодным. А голодных улица долго не держит — закон тут простой и жёсткий.
Кот распахнул глаза и тяжело, по-человечески, выдохнул — так вздыхают те, кто понимает: изменить ничего не в силах. Жизнь — вовсе не сахар. Скорее полынь; чем дольше живёшь, тем явственнее во рту эта горечь.
«Ещё один день…» — устало мелькнуло у него в голове.
Ещё один бесконечный день, который закончится тем же: пустотой и тупиком. И ничего ты с этим не поделаешь. Остаётся только терпеть.
Месяц Тимоша обитал на улице. Вернее — выживал, рыщя в поисках любой снеди. Поначалу с горем пополам удавалось урвать что-то съедобное. Но неделю назад посыпал снег — и всё переменилось.
Снег он увидел впервые. И сразу невзлюбил: мешает. Набросал толстую шубу на землю и асфальт, спрятал под собой любую крошку. Там же, под белой коркой, пропала и его вчерашняя пластиковая тарелка с кормом — бабушка-соседка подкармливала, он оставил на утро, чтобы не идти на пустой желудок. Ночью тихо навалило — и пропало.
Тимоша рассекал снег обеими лапами: глубже, ещё глубже — а толку ноль. От бессилия зачерпнул в пасть снег — тут же выплюнул: холодный, безвкусный. Им не насытишься. Надо искать еду в другом месте. Где? Куда ни глянь — белый ковёр по колено. Шагнёшь — провалишься.
И всё равно он шёл. Не сдавался. Когда сил не оставалось — забивал себе «берлогу». С этим тоже вышла беда: подвалы заколочены, в подъезды не пускают, картонки у мусорок уже заняты другими бездомными. Вот он и присмотрел себе лавку в парке. От снега не спасёт, но на деревяшке всё-таки суше, чем на земле. И главное — делить ни с кем не надо.
Третий день Тимоша торчит на этой скамейке и будто ждёт, что снег одумается и растает. А он сыплет и сыплет. Иногда кот ловил себя на страшной мысли: «А может, и не жить уже?» Но умирать молодым тоже не хотелось.
Живот урчал так, что было слышно самому. Организм намекал прозрачно: «Вставай. Ешь». Иначе завтра можешь уже не проснуться. Кот спрыгнул с лавки и трусцой направился к ближайшей урне.
Одна — пусто. Другая — тоже. Перебежками, оглядываясь, Тимоша добрался до свалки возле супермаркета. Обычно там «дежурил» дворняжий отряд: чужих не подпускали и на выстрел. Однажды ему удалось прокрасться, ухватить зубами валявшийся кусище колбасы — и драть со всех лап под визг и лай. В другой обстановке даже показалось бы забавным — ну где ещё так бежишь, будто за тобой весь мир? Но тогда было не до смеха. Было по-настоящему страшно.
С тех пор он крался к свалкам как разведчик. Сегодня собак рядом не оказалось — зато и пища не шевелилась. Только одинокий воробей скакал по насту, тыкал лапкой в снег и застывал, прислушиваясь.
«Воробей — это тоже еда», — промелькнуло. Тимоша пополз, распластавшись, как рыжий коврик. Голодному коту поймать птицу нетрудно. Сработал без промаха.
А вот съесть — не смог. Вгляделся в бусинки глаз… и увидел там своё же отчаяние. Такое же — только в миниатюре. Выпустил.
Птица в три прыжка отскочила и, не веря удаче, долго смотрела на кота. «Не пытайся понять, — махнул лапой Тимоша. — Всё равно не поймёшь». Он огляделся, сел прямо на холод и задумался — будто на мгновение провалился в «тогда». В тот день, когда жизнь треснула пополам: «до» и «после».
Когда он был крошкой — безымянным, с большими ушами и круглым пузиком — жил с мамой-кошкой у одной женщины. Та почему-то регулярно отдавала котят незнакомым людям, а те оставляли ей деньги. «На корм», шептала она кошке.
И его однажды завернули в полотенце и унесли — «за деньги». Забрала молодая, очень красивая девушка. Он не мог отвести от неё глаза… как и она от него. Любовь случилась сразу, по-кошачьи честная. Хотелось звать её мамой. Не мамой-кошкой, нет — мамой-человеком. В ней было то самое — родное.
— Мяу-у, мяу-у! — требовал он её внимания. Девушка смеялась и гладила.
— Илья, слышишь? — позвала она.
— Что там, Наташ? — откликнулся мужской голос из соседней.
— Тимоша зовёт меня «мама», — сообщила она и подняла котёнка к щеке.
Он был счастлив. У него было всё, о чём мечтают коты: тёплая крыша, вкусная миска, горсть игрушек и уединённый «кабинет», где можно спокойно делать все важные кошачьи дела.
Время шло, котёнок вырос, а любовь только крепла — к маме и к её жениху. Илью Тимоша тоже признал своим. Всё шло гладко, пока с его любимой не случилась беда.
Он понял неладное, как только они вернулись с воскресной прогулки. Хозяйка дрожала, одежда мокрая.
— Кто ж знал, что лёд хрустнет? — сокрушался Илья, стаскивая с невесты промокшую куртку.
— Не волнуйся, — улыбнулась Наташа. — Ну искупалась немного… в декабре. Зато теперь знаю: если что — ты меня не бросишь!
— Давай переодевайся и в постель. Я чай с лимоном сварганю. И мёду добавлю — наверняка.
Тимоша не понимал слов, но считал: Илья — герой, вытащил её из воды. И всё же внутри у него тревожило: будто что-то вот-вот случится.
Он старался пробраться к хозяйке в комнату — Илья не пускал.
— Тимоша, не путайся под ногами! — оттолкнул. — Нам сейчас не до тебя.
— Пусть зайдёт, — прохрипела Наташа.
Кот жалобно мяукнул у двери, давая понять: он здесь. Он рядом. Он переживает.
Через пару дней Наташе стало хуже. Намного. Это чувствовалось всем его усами и кожей.
— Мяу-у… — звал он.
Ильи дома не было, и Тимоша, забыв страхи, яростно царапал дверь. Шаги. Дверь приоткрылась — сама Наташа, бледная, с трудом держась на ногах, подняла его и легла обратно. Он устроился у неё на груди и заурчал, ровно, убаюкивающим моторчиком. Она гладила его, он смотрел ей в глаза — как будто в последний раз.
Вернулся Илья и выпроводил его:
— Сначала тебя на ноги поставим, — сказал он Наташе. — А потом хоть по потолку бегайте.
— Он помогает… — прошептала она.
— Если б помогал — температура б не лезла. Пора вызывать врачей.
«Скорую» он всё-таки вызвал — позже, чем надо. Когда стало совсем плохо.
Тимошу заперли в другой комнате, он слышал только отрывки:
— Вы что, в своём уме? — врач говорил жёстко. — У неё пневмония. Почему тянули?
— Думали… простуда… — бормотал Илья.
— Помогайте носилки, быстро. Ситуация тяжёлая.
Потом всё стихло. До такой тишины, что кот слышал, как гремит у него в груди маленькое сердце.
Илья вернулся лишь через три дня. Выпустил кота, насыпал корма, сменил воду, сел за стол, открыл бутылку и пил. Без слов. Изредка всхлипывая.
Тимоша понял: случилось страшное. Он обошёл комнаты — хозяйки не было. Только запах. Только её шарфик на спинке стула. Он ходил по квартире и надрывно звал: «мяу-у», в надежде услышать ответ. Тишина.
В кухне на стене висел календарь: крупно — «31 ДЕКАБРЯ». Не пахло мандаринами. Не мигали гирлянды. В квартире стояла гулкая пустота, только за окном рвались фейерверки.
После праздников он ещё неделю метался и звал. В один из таких дней, когда он снова пришёл на кухню мяукать, Илья сорвался — швырнул в кота тарелку.
— Да заткнись ты уже! — заорал он.
Потом схватил телефон:
— Мам, не могу тут больше. Тут всё — о ней. Эти обои, эти шторы, её пальто. Даже этот кот… Я, пожалуй, продам и уеду в родной город. Здесь жить — не могу.
Так он и сделал. Уехал в жёлтом такси и больше не возвращался. Тимоша оказался за порогом — один. Сначала ждал, что вернутся за ним. Не вернулись. К людям подходить боялся — кого ждать от чужих? Ещё недавно у него был свой мир — «они». Теперь вокруг — чужие силуэты.
«Меня бросили», — мяукал он, и такие же, как он, бездомные, смотрели с пониманием.
От тяжёлых дум его отвлёк тот самый воробей — где-то раздобыл крошку хлеба и уронил рядом, будто «расплатился» за жизнь. Тимоша глянул на птицу и мотнул головой, чтобы та улетала. Он вдруг ясно понял: улица его не щадит. Отпустить добычу может только очень добрый кот. Или сытый. Он — не сытый. Значит, просто добрый. А добрых здесь не жалуют.
Жить так дальше не хотелось. Умирать — тоже. Что делать — не знал. «И этот снег, чтоб ему… Откуда он взялся?»
Он брёл по городским улицам наугад — просто чтобы не лежать. В движении чуточку теплее. Белый свет резал глаза. Где-то в какой-то момент ему захотелось лечь — и всё. Он потерял всё. Никому не нужен. И ещё один такой день не выдержит. Зачем тогда царапаться?
— Нет, я крепкий. Крепкий… — уговаривал он себя. Но силы уходили с каждым шагом.
Оглядевшись, с удивлением заметил: многоэтажки сменились частными домами. И тут же махнул: «Какая разница, что вокруг, если я всё равно никому не нужен».
Он сделал ещё десяток шагов и рухнул в снег у кривого забора. Закрыл глаза. «Вот и всё. Логический финал моего бессмысленного существования», — успел подумать.
Минут через пять рядом послышались голоса — мужской и женский.
— Макс, помнишь, ты обещал: как купим дом — возьмём котёнка? — мягко произнесла девушка.
— Не припоминаю, — сдержанно хмыкнул парень.
— Ма-акс!.. — она легонько ткнула его локтем.
— Ладно, ладно, — рассмеялся он. — Вспомнил. Обещал.
— Может, завтра съездим в приют? Или сегодня по объявлениям посмотрим?
— Ты уверена, что нам это сейчас надо?
— Уверена. Даже не нам — ему. Хочется подарить хотя бы одному несчастному нормальную жизнь. Они ведь, как и люди, хотят, чтобы их любили.
Они говорили, подходя всё ближе. Тимоша ничего уже не слышал. Спал — и ему снилось, что он снова дома. Его гладят тёплые ладони. Он счастлив. И даже тихонько мяукнул во сне.
— Лиз, слышала? — девушка вдруг замерла и сжала руку парня. — Мяукнул кто-то.
— Показалось. Ты так загорелась своей идеей, что теперь в каждом сугробе слышишь «мяу».
— Нет. Серьёзно. Со слухом у меня всё ок.
— Тогда где?
Они начали озираться. Лиза двинулась вдоль покосившегося забора заброшенного домика, глядя под ноги.
— Макс! Нашла! — позвала она. — Быстрее, помоги.
Сознание возвращалось медленно. Сначала — ощущение тепла. Потом — чьи-то руки. Потом — голос.
Тимоша приоткрыл глаза. Его окружали незнакомые лица — девушка, парень и мужчина в белом халате. «Странно, — подумал кот. — Говорили же, на Радуге людей нет — только мы…»
Закрыл глаза, открыл снова. Видение не исчезло.
— Очухался ваш парень, — улыбнулся ветеринар. — Живучий. Значит, жить будет — вытянем.
— Слава Богу… — выдохнула Лиза и по-детски улыбнулась.
Тимоша смотрел ей в глаза и не мог насытиться. В них было столько тепла, что оттаивало даже то, что давно замёрзло.
— После такого истощения спать будет долго — это нормально, — предупредил врач. — Если что — звоните в любое время. Ну, я поехал дальше.
— Спасибо вам, Семён Петрович, — кивнула Лиза, а Макс проводил доктора до двери.
Лиза какое-то время молчала, поглаживая кота.
— Я так испугалась, когда увидела тебя в снегу. Думала — не успеем. А ты молодец. Сильный. Теперь будешь жить у нас. Мы этот домик под Киевом только купили и давно мечтали о хвостике. А судьба прислала тебя. И я так рада, что теперь ты есть у меня.
Она смахнула слёзы и тихо спросила:
— Не против, если назову тебя Пряником?
«Тимоша, Пряник… Называйте как хотите, — думал кот. — Главное — не бросайте».
— Мя-у, — еле слышно ответил он. Согласен. На имя, на дом, на новую жизнь. И снова провалился в сон — уже тёплый, спокойный. Он знал: проснётся — и рядом будут его люди. Его дом. Его счастье.
А Егор в той самой квартире ещё долго вслушивался в пустоту и избегал смотреть на шторы, которые выбирала Наташа, и на кружку с её отпечатком помады. Он уехал — от боли не уезжают, но иногда так легче дышать. Просто где-то, в другом конце города, одна рыжая жизнь выжила — и кому-то вернулась надежда. А кому-то — смысл.
Иногда судьба подсовывает нам не случайного кота, а шанс стать людьми. Одно «не пройти мимо» — и мир встаёт на место. А вы когда-нибудь брали с улицы тех, кого кто-то бросил? Что изменилось в вашей жизни после этого? 🐾
