Солнце еще не поднялось над горизонтом, когда Вениамин Петрович нащупал очки на прикроватной тумбочке. Старые пальцы, покрытые бурыми пятнами, привычно коснулись холодной оправы. Пять пятнадцать — привычное время его пробуждения уже много лет. Распорядок не менялся с тех пор, как проводил жену в последний путь.
— Опять эта чертова простата, — проворчал он, осторожно поднимаясь с кровати. Каждое движение сопровождалось хрустом суставов — симфонией старости, которую он научился не замечать.
В тесной хрущевке, где он обитал последние сорок лет, всё оставалось неизменным: потертый ковер в прихожей, выцветшие обои с геометрическим узором, сервант с хрустальными фужерами, которые никто уже не доставал. Вениамин Петрович называл свою квартиру «капсулой времени».
Из окна кухни открывался вид на новостройки, которые, как грибы после дождя, выросли за последние годы, закрыв половину неба. Он заварил чай, как делал каждое утро — крепкий, цвета темного янтаря, с двумя кусочками сахара.
— Ну что, Веня, еще один день наступает, — сказал он сам себе, глядя на своё отражение в оконном стекле. — Интересно, чем этот будет отличаться от предыдущих двух тысяч?
Телефонный звонок разорвал утреннюю тишину. В такую рань звонить мог только один человек.
— Доброе утро, Машенька, — произнес он, прежде чем внучка успела что-то сказать.
— Дед, ты экстрасенс, что ли? — засмеялась она на другом конце провода. — Как узнал, что это я?
— А кто еще будет мучить старика в такую рань? — хмыкнул Вениамин Петрович, но в голосе его слышалась улыбка.
— Дед, я сегодня не смогу заехать. Олежек температурит, а Сережа в командировке.
— А что, я сам не справлюсь, что ли? Картошка у меня есть, суп вчера варил. Не помру с голоду-то.
— Дед, я серьезно. Ты таблетки принимаешь?
— Да глотаю я их, глотаю. Целую горсть. Не волнуйся, внучка. Ты за малым следи.
После звонка Вениамин Петрович почувствовал, как его снова окутывает тишина. Ему нравилось одиночество — до определенного момента. После этой точки оно превращалось в густой туман, в котором трудно дышать.
Часы показывали семь тридцать. Пора было выходить — среда, день встречи с «молодежью».
«Молодежью» Вениамин Петрович называл своих друзей по шахматному клубу. Самому младшему из них было шестьдесят восемь.
Клуб размещался в подвале районного Дома культуры. Спускаясь по обшарпанной лестнице, он всегда думал, что это символично — они, как ископаемые динозавры, спрятаны от посторонних глаз под землей.
— А вот и наш гроссмейстер! — воскликнул Станислав Аркадьевич, когда Вениамин Петрович переступил порог. — Думали, не дождемся.
— Да ладно тебе, Стас, — отмахнулся Вениамин Петрович. — Я еще тебя переживу.
Станислав Аркадьевич, бывший инженер-конструктор, был полной противоположностью Вениамина Петровича. Высокий, сухопарый, с копной седых волос, он сохранил военную выправку и привычку говорить командным тоном. Рядом с ним сидел Григорий Наумович — маленький, суетливый человек с пронзительными глазами за толстыми стеклами очков. Третьим был Игорь Львович — самый молодой из них, бывший преподаватель истории.
— Веня, ты слышал про этот новый закон? — начал Григорий Наумович, едва Вениамин Петрович успел сесть. — Нас опять обдурить хотят!
— Гриша, давай без политики, — перебил его Станислав Аркадьевич. — Мы сюда играть приходим, а не митинговать.
— Играть, играть, — проворчал Григорий Наумович, но послушно замолчал.
Вениамин Петрович расставил фигуры. Сегодня его соперником был Игорь Львович.
— Как внуки? — спросил тот, делая первый ход.
— Растут. Машенька замоталась совсем с малым. Олежке четыре, такой сорванец — весь в деда.
— В какого деда? В тебя или в своего второго?
— Во второго, конечно, — усмехнулся Вениамин Петрович. — Я в его возрасте уже серьезным парнем был. Отец погиб на фронте, мать с утра до ночи на заводе. Какие уж тут шалости?
Они играли молча, погрузившись в тактические хитросплетения. Вениамин Петрович любил эти моменты, когда реальность отступала, оставляя только черно-белое поле и задачу, требующую решения.
— Шах и мат, — объявил он спустя сорок минут.
— Опять ты меня, старый лис, — покачал головой Игорь Львович. — И как тебе удается? У меня вроде все продумано было.
— А ты не думай, — подмигнул Вениамин Петрович. — Чувствуй.
После шахмат они, как обычно, пошли в соседнее кафе. «Ностальгия» — гласила неоновая вывеска над входом. Название подходило идеально — интерьер не менялся, наверное, с девяностых. Красные кожаные диваны, пластиковые столики, выцветшие фотографии советских артистов на стенах.
— Четыре комплексных обеда, Лариса, — крикнул Станислав Аркадьевич, занимая их постоянный столик у окна.
Официантка, женщина лет пятидесяти с усталым лицом и выгоревшими волосами, кивнула, не поднимая глаз.
— И четыре стопки, — добавил Игорь Львович.
— Да вы что? — удивился Григорий Наумович. — Среда же!
— А у меня, между прочим, день рождения, — улыбнулся Игорь Львович. — Семьдесят стукнуло. Хотел без помпы, но раз уж собрались…
— Ну ты даешь! — воскликнул Станислав Аркадьевич. — И молчал ведь!
— А что тут говорить? — пожал плечами Игорь Львович. — Дата как дата.
— Нет уж, так не пойдет, — возразил Вениамин Петрович. — Лариса! Отменяй комплексные. Неси нам салат оливье, селедку под шубой и… что там у вас еще праздничное есть?
Вечером, возвращаясь домой, Вениамин Петрович чувствовал приятную усталость. Они хорошо посидели, вспомнили молодость, посмеялись над старыми анекдотами. Игорь Львович даже прочитал стихи собственного сочинения. Станислав Аркадьевич, выпив, предложил поехать к Черному морю — «как в молодости, дикарями». Григорий Наумович тут же начал подсчитывать, сколько это будет стоить, и идею похоронили под ворохом цифр.
В подъезде Вениамин Петрович столкнулся с соседкой, Зинаидой Васильевной. Она стояла на лестничной площадке с тяжелой сумкой в руках.
— Добрый вечер, Зинаида Васильевна, — поздоровался он.
— И вам не хворать, Вениамин Петрович, — ответила она. — Не поможете старушке сумку до квартиры донести?
Ей было чуть за шестьдесят — на десять лет младше его. Но она упорно называла себя старушкой, словно примеряла этот статус.
— Помогу, конечно, — сказал он, беря сумку. — Что вы туда положили? Кирпичи?
— Картошку купила, крупу, консервы. Пенсию дали — затарилась. Теперь до следующей дотяну.
В сумке действительно оказалась картошка, несколько банок тушенки, пачки гречки и макарон. Продукты выживания, подумал Вениамин Петрович.
— Чай будете? — спросила Зинаида Васильевна, когда он поставил сумку в прихожей её квартиры.
Он хотел отказаться, но что-то в её глазах — то ли надежда, то ли одиночество — заставило его согласиться.
— Буду, — кивнул он. — Только недолго. Таблетки принимать пора.
Квартира Зинаиды Васильевны была похожа на его собственную — та же планировка, те же размеры, только отделка поновее. На стенах — фотографии детей и внуков.
— У вас их сколько? — спросил Вениамин Петрович, кивая на фотографии.
— Двое детей, трое внуков. Все в разных городах. Звонят редко, приезжают еще реже — опустила глаза Зинаида.
— Это нормально, — сказал он. — У них своя жизнь.
— А у нас? — неожиданно спросила она. — У нас какая жизнь, Вениамин Петрович?
Он не нашелся, что ответить.
Чай пили молча. Зинаида Васильевна достала варенье, конфеты, печенье — праздничный набор, который берегла для гостей.
— Я вас часто вижу из окна, — сказала она. — Вы каждый день в одно и то же время выходите. Как часы.
— Привычка, — ответил он. — Распорядок дня — это все, что у меня осталось.
— А мечты? Желания? Неужели ничего не хочется?
Вениамин Петрович задумался. Когда он последний раз чего-то по-настоящему хотел? Не для внуков, не для дочери — для себя.
— Знаете, — сказал он наконец, — я когда-то мечтал увидеть океан. Не море, а именно океан. Бескрайний, мощный. Где горизонт сливается с небом.
— И почему не увидели?
— Не сложилось. Сначала работа, потом дети, потом внуки… А теперь уже и здоровье не то.
— Глупости, — отрезала Зинаида Васильевна. — Моя соседка по даче в восемьдесят два в Таиланд летала. Вернулась — помолодела лет на десять.
— Так у нее, наверное, деньги были, — усмехнулся Вениамин Петрович.
— А у вас нет? Вы же всю жизнь копили.
Он не стал спрашивать, откуда она это знает.
— Копил, — признался он. — На черный день.
— А он уже наступил, этот день? Или все еще ждете?
Вениамин Петрович посмотрел на часы — девять тридцать. Пора было возвращаться.
— Спасибо за чай, Зинаида Васильевна, — сказал он, поднимаясь. — Засиделся я у вас.
— Заходите еще, — улыбнулась она. — Я всегда дома.
Ночью ему приснился океан. Бескрайняя синева, волны, разбивающиеся о берег, крики чаек. Он стоял по щиколотку в воде и смотрел вдаль, где небо сливалось с водой. Рядом стояла Клавдия — молодая, в ситцевом платье, с распущенными волосами.
— Видишь, Веня, — говорила она, — я же говорила, что мы доберемся сюда. Я никогда тебя не обманывала.
Он проснулся с ощущением потери, как бывало всегда, когда снилась Клавдия. Жена умерла пять лет назад, но боль до сих пор возникала внезапно, острая, как в первый день.
Утром он решился. Открыл серванте дверцу, достал жестяную коробку из-под печенья, где хранил сбережения. Деньги копились годами — он откладывал с каждой пенсии, экономил на всем, кроме подарков внукам.
«На черный день», — говорил он себе. Но разве не каждый его день был черным после смерти Клавдии?
В турагентстве, куда он пришел, ему сначала не поверили.
— Вы хотите куда? — переспросила молоденькая девушка за стойкой.
— В Португалию, — повторил Вениамин Петрович. — На океан. Атлантический.
Ему предложили тур для пенсионеров — все включено, специальная программа, русскоговорящий гид.
— А самостоятельно нельзя? — спросил он. — Просто билет и гостиница?
— Можно, конечно, — несколько растерянно ответила девушка. — Но это сложнее. Язык, ориентирование на местности…
— Я два языка знаю, — перебил ее Вениамин Петрович. — И в Берлине в пятидесятых служил — до сих пор по памяти карту города нарисовать могу. С Лиссабоном как-нибудь справлюсь.
Через неделю у него был билет на самолет и бронь в небольшом отеле на берегу океана. Дочь, когда узнала, пришла в ужас.
— Папа, ты с ума сошел! В твоем возрасте, один, за границу! А если что-то случится?
— А если здесь случится? — резонно заметил он. — Разница невелика. Зато хоть океан перед смертью увижу.
— Не говори так! — возмутилась дочь. — Ты еще нас всех переживешь!
— Не исключено, — согласился он. — Но океан все равно увижу.
Машенька отреагировала иначе. Приехала с ноутбуком, показала фотографии Лиссабона, рассказала про достопримечательности. Потом достала новый чемодан:
— Это тебе от нас с Сережей. Твой-то еще с советских времен.
В день отъезда она приехала проводить его в аэропорт. Когда объявили посадку, внезапно крепко обняла:
— Я тобой горжусь, дед. Правда.
Полет прошел нормально, если не считать боли в спине от долгого сидения в одной позе. В Лиссабоне его встретил водитель с табличкой, отвез в отель. Номер оказался маленьким, но чистым, с видом на узкую улочку, по которой едва мог проехать автомобиль.
Первый день он провел, гуляя по городу. Лиссабон поразил его — город, построенный на холмах, с узкими улочками, старинными трамваями, яркими домами, облицованными изразцами. Он бродил без цели, просто впитывая атмосферу, останавливаясь перед уличными музыкантами, заглядывая в маленькие кафе.
К вечеру ноги гудели, но он чувствовал себя странно молодым — как будто годы свалились с плеч. Зашел в кафе, заказал местное вино и рыбу, приготовленную каким-то особым способом. Наверняка Клавдия смогла бы повторить этот рецепт — она была мастерицей по части кулинарии.
На следующий день он наконец увидел океан. Добрался на такси до пляжа Кашкайш — небольшого городка недалеко от Лиссабона. Водитель, пожилой португалец, всю дорогу что-то рассказывал ему на смеси португальского, английского и даже немного русского — видимо, выучил несколько фраз для туристов.
Пляж был почти пуст — не сезон. Вениамин Петрович медленно шел по кромке воды, чувствуя, как прохладные волны омывают его ноги. Океан был именно таким, как он представлял — бескрайним, мощным, завораживающим. Волны разбивались о берег с глухим рокотом, напоминающим дыхание огромного существа.
Он сел на песок, не обращая внимания на то, что брюки намокнут и испачкаются. Просто сидел и смотрел вдаль, туда, где синева океана сливалась с синевой неба. Странное спокойствие снизошло на него — будто все тревоги и печали остались где-то позади, в другой жизни.
Вдруг зазвонил телефон — дочь прислала сообщение. «Как ты там? Все в порядке? Мы волнуемся.» Он отправил в ответ фотографию океана и короткое «Все отлично».
На соседний шезлонг опустилась пожилая женщина. Седые волосы, собранные в аккуратный пучок, загорелое лицо с сеткой морщин, яркое платье.
— Beautiful, isn’t it? — спросила она на английском.
— Yes, very beautiful, — ответил Вениамин Петрович.
— I come here every day, — продолжила она. — It gives me peace.
Они разговорились. Её звали Элен, она была англичанкой, но последние двадцать лет жила в Португалии. Муж умер, дети разъехались по миру.
— А вы здесь впервые? — спросила она, переходя на удивительно чистый русский.
— Да, — удивленно ответил он. — Вы говорите по-русски?
— Я преподавала русский в Оксфорде, — улыбнулась она. — Много лет назад. Потом вышла замуж, переехала. Но язык не забыла.
Они проговорили несколько часов. Элен рассказывала о местных обычаях, о рыбацких деревушках, о блюдах, которые обязательно нужно попробовать. Вениамин Петрович слушал, иногда задавал вопросы, и чувствовал, как что-то внутри него, что было сжато в тугую пружину много лет, понемногу ослабевает.
— У меня есть лодка, — неожиданно сказала Элен. — Небольшая, но надежная. Хотите завтра выйти в океан?
Он согласился, не раздумывая.
На следующий день они действительно вышли в океан. Лодка была старой, но крепкой, как и обещала Элен. Она умело управлялась с парусом, а Вениамин Петрович помогал, следуя ее указаниям.
Оказавшись вдали от берега, она заглушила мотор. Вокруг была только вода — бескрайняя, переливающаяся на солнце. Вениамин Петрович смотрел на горизонт и чувствовал странное ощущение — будто он наконец достиг какой-то важной, конечной точки.
— Знаете, — сказал он, — я всю жизнь чего-то ждал. Каждый день был словно подготовкой к чему-то важному, что должно было случиться потом. А потом не наступало.
— А сейчас? — спросила Элен.
— А сейчас я понял, что не нужно ждать. Нужно просто быть.
Они вернулись на берег к закату. Солнце, большое и красное, медленно опускалось в океан, окрашивая воду в золотистые и багряные тона.
— Приходите завтра, — сказала Элен на прощание. — Я покажу вам еще одно особенное место.
«Особенным местом» оказалась небольшая рыбацкая деревушка в получасе езды от Кашкайша. Дома, выкрашенные в яркие цвета, узкие улочки, вымощенные камнем, маленькая площадь с фонтаном.
Они пообедали в местном ресторанчике — свежайшая рыба, запеченная с овощами, домашнее вино. Элен знала хозяина, старого рыбака с лицом, покрытым глубокими морщинами, словно кора древнего дерева.
— Антонио, — представила она. — Мы вместе рыбачим иногда.
Вениамин Петрович провел в Португалии две недели вместо запланированной одной. Каждый день они с Элен исследовали побережье — на лодке, на автобусе, иногда пешком. Она показала ему места, которых не было в туристических буклетах — уединенные бухты, скалистые мысы, маленькие деревни, где время словно остановилось.
По вечерам они сидели на террасе её дома — небольшого, но уютного, с видом на океан. Пили вино, говорили о жизни, о книгах, иногда просто молчали, слушая шум волн.
— Ты изменился, — сказала она однажды вечером. — С того дня, как мы встретились.
— В каком смысле? — спросил он.
— Твои глаза, — ответила она. — В них появился свет.
Он не знал, что сказать. Может быть, она была права. Что-то действительно изменилось в нем за эти дни — словно тяжесть, которую он носил в себе годами, стала легче.
Накануне отъезда они снова вышли в океан. День был ясный, солнечный, с легким бризом.
— Я буду скучать, — сказал Вениамин Петрович, глядя на горизонт.
— Я тоже, — просто ответила Элен.
— Знаешь, — продолжил он, — я всю жизнь был уверен, что все самое важное уже произошло. Что осталось только доживать. А теперь…
— А теперь ты понял, что жизнь не заканчивается, пока ты сам этого не решишь, — закончила она за него.
Он кивнул. Именно это он и хотел сказать.
Вениамин Петрович вернулся в Москву в начале ноября. Город встретил его серым небом, моросящим дождем и промозглым ветром. Дочь и внучка встречали его в аэропорту.
— Дед, ты загорел! — воскликнула Машенька, обнимая его. — И похудел, кажется.
— Старость отступила, — усмехнулся он.
— Какие планы теперь? — спросила дочь, когда они ехали домой. — Отдохнешь немного и снова за шахматы?
— Шахматы подождут, — ответил Вениамин Петрович. — У меня другие планы.
Он не стал уточнять, какие именно. Они бы все равно не поняли. Да и сам он еще не до конца сформулировал их.
Дома его ждал конверт. Обычный белый конверт без обратного адреса, просто с его именем, написанным аккуратным почерком. Соседка, Зинаида Васильевна, передала через дочь.
Внутри была короткая записка: «Как океан? Зинаида».
Вениамин Петрович улыбнулся. Завтра он зайдет к ней, расскажет о поездке, покажет фотографии. А может быть, предложит вместе съездить к Черному морю следующим летом. Для начала. А потом, кто знает…
Он подошел к окну. В кармане лежал телефон с новым номером, записанным в контактах, и обещанием звонить хотя бы раз в неделю. За окном падал снег — первый в этом году. Крупные хлопья медленно опускались на землю, покрывая грязный город белым покрывалом.
«Жизнь не заканчивается, пока ты сам этого не решишь», — вспомнил он слова Элен.
И решил, что поживет еще немного…
