— Суп сегодня без соли, мам. Доктор сказал, что тебе нельзя.
— А ты кто? — теребя ложку в руке, женщина с седыми волосами подозрительно посмотрела на Ольгу. — Почему ты указываешь, что мне есть?
Ольга глубоко вздохнула, стараясь не показывать, как больно ей слышать этот вопрос уже третий раз за день.
— Я твоя дочь, мам. Оля. Вспомнила? Мы живём вместе уже лет семь. С тех самых пор как папы не стало.
— Неправда! — старушка стукнула ложкой по столу. — Моя дочка в школе, не пришла ещё. А ты кто такая? Я тебя не знаю. Как ты тут оказалась?
Звонок телефона прервал начинающийся скандал. Ольга с облегчением схватила трубку.
— Алло?
— Привет, это я, — голос Марины, как всегда, звучал собранно и деловито. — Как вы там?
— Нормально, — автоматически ответила Ольга, отворачиваясь, чтобы мать не видела её лица. — Сегодня не узнаёт меня с самого утра. Вчера всю ночь искала папу, говорила, что он должен прийти с работы.
В трубке повисла неловкая пауза.
— Мне очень жаль, — наконец произнесла Марина. — Слушай, я звоню предупредить — не смогу приехать в эти выходные. Срочный проект, заказчик требует моего присутствия.
Ольга почувствовала, как внутри всё сжимается.
— Ты обещала, Марина. Мама ждёт тебя. Я купила продукты на праздничный ужин. Я хотела хоть один вечер провести как нормальный человек, а не сиделка!
— Я понимаю, но ничего не могу поделать, — в голосе сестры прозвучали нотки раздражения. — Работа прежде всего. Я вам деньги перевела на лекарства, ещё вчера.
— Деньги, деньги… — горько прошептала Ольга. — Мама не узнаёт меня, но иногда вспоминает о тебе. Спрашивает, когда её дочка — Маринка — придёт. Правда она думает, что ты до сих пор в школе учишься.
— Оль, ну что я могу сделать? — голос Марины стал жёстче. — У меня своя жизнь. Я не могу всё бросить и приехать нянчиться с человеком, который даже почти не помнит, кто я.
Из кухни донёсся грохот — мать опрокинула тарелку.
— Мне пора, — сказала Ольга. — Что-то разбилось…
Она живо прервала звонок, не дослушав, и бросилась на кухню. Мать стояла испуганная, вокруг валялись осколки от тарелки, суп растёкся по полу.
— Где мой дом? — дрожащим голосом спросила она. — Я хочу домой. Позовите мою маму!
***
Три дня спустя Ирина Владимировна упала в ванной. Скорая увезла её с подозрением на сотрясение, и Ольга теперь сидела в больничном коридоре, сжимая в руках потрёпанную сумочку матери. Было уже за полночь. Врачи сказали, что ничего страшного, но оставили старушку на наблюдение. Ольга не могла заставить себя уйти домой. В глубине души она винила себя.
Звук каблуков по линолеуму заставил её поднять голову. По коридору, словно не замечая позднего часа и больничной обстановки, шла Марина — в элегантном пальто и с безупречной причёской.
— Что с ней? — не поздоровавшись, спросила она, остановившись перед Ольгой.
— Марина? Ты ж не могла — Ольга не смогла скрыть удивления. — Я думала, у тебя работа.
— Что с мамой? — настойчиво повторила Марина.
— Упала в ванной. Ударилась головой. Врачи говорят, что обошлось, могло быть и хуже, переломов нет, но… с её деменцией… — Ольга не смогла закончить фразу.
Марина тяжело опустилась рядом на скрипучий больничный стул. Впервые за долгие месяцы она посмотрела сестре не сквозь, а прямо в глаза — и будто увидела настоящую Ольгу: осунувшуюся, с сеткой морщинок у глаз, которых раньше не было, с потрескавшимися губами и ненакрашенными ресницами.
— Оль, — тихо спросила она, — ты вообще как? Сама-то как справляешься?
Этот простой вопрос, который Марина не задавала годами, стал последней каплей. Ольга почувствовала, как слёзы, сдерживаемые месяцами, хлынули потоком.
— Никак, — всхлипнула она. — Я не справляюсь. Она не спит по ночам, бродит по квартире. Иногда становится агрессивной. Я не могу работать нормально, еле сводим концы с концами. Соседи жалуются, когда она кричит. А она… она смотрит на меня и не узнаёт собственную дочь.
Марина неловко положила руку на плечо сестры:
— Почему ты не сказала раньше, что тебе так тяжело?
Ольга резко стряхнула её руку:
— А когда? Когда ты звонишь раз в месяц на пять минут? Или может, когда обещаешь приехать и в последний момент отменяешь визит? Её болезнь прогрессирует уже три года, Марина! Где ты была в сё это время?
— Я присылала деньги, — тихо ответила Марина.
— Ты забыла, что у тебя тоже есть мать! — закричала Ольга, не заботясь о том, что её может услышать весь этаж. — Живой человек, а не строчка в твоих ежемесячных расходах!
Марина отшатнулась, словно от пощёчины. В коридоре повисла тяжёлая тишина.
— Извините, — строгий голос медсестры прервал напряженное молчание. — Здесь больница. Если хотите кричать друг на друга, выйдите на улицу.
— Простите, — пробормотала Ольга, вытирая слёзы.
Когда медсестра ушла, Марина тихо произнесла:
— Я боюсь её видеть такой. Помнишь, какая она была раньше? Всегда с книгой, всегда с какой-то идеей. Она научила меня французскому. Водила нас в театры, даже когда денег не хватало на новую обувь для нее.
— А теперь она не помнит, как пользоваться туалетом, — горько сказала Ольга. — И это тоже наша мама. И ей тоже нужна дочь. Не только та, которая деньги присылает, а та, которая рядом посидит, руку подержит. Даже если страшно и больно.
Дверь палаты открылась, и вышла врач:
— Родственники Тарасовой? Она пришла в себя, зовёт какую-то Мариночку.
Марина вздрогнула:
— Это меня.
— Можете зайти ненадолго, — кивнула врач. — Только не волнуйте её.
Марина неуверенно посмотрела на Ольгу:
— Пойдёшь со мной?
Ольга покачала головой:
— Иди сама. Она тебя звала.
Когда Марина скрылась за дверью палаты, Ольга прислонилась к стене и закрыла глаза. Она была измотана до предела.
Через сорок минут Марина вышла из палаты. Тушь размазалась слегка.
— Она уснула, — тихо сказала Марина. — Оль, она рассказывала мне о какой-то поездке на море в детстве. Только в её рассказе мы были ещё детьми, и папа был с нами. Она… она назвала меня своей любимой старшей дочкой. А потом спросила, почему я давно не приезжала.
Ольга молча смотрела на сестру.
— Я не знала, что сказать, — продолжила Марина, комкая в руках платок. — Она смотрела на меня так ясно в этот момент, Оль. Как будто всё понимала. А потом… потом опять начала путаться. Назвала меня своей сестрой Татьяной.
— Так бывает, — кивнула Ольга. — Иногда просветления сменяются ещё большей путаницей.
Они помолчали.
— Я возьму отпуск, — вдруг решительно сказала Марина. — На месяц, может больше. Помогу тебе с ней. И мы подумаем, что делать дальше.
— Ты это сейчас на эмоциях, — устало ответила Ольга. — Завтра протрезвеешь и опять уедешь в свою Москву.
— Нет, — Марина выпрямилась. — Я серьёзно. Я не могу всё время здесь жить, но… я могу приезжать чаще. Намного чаще. И мы можем нанять профессиональную сиделку. Я буду оплачивать. А ты сможешь иногда отдыхать, ходить в кино, встречаться с друзьями.
Ольга горько усмехнулась:
— У меня уже нет друзей, Мариш. Откуда им взяться, если я из дома выхожу только в аптеку и магазин? Её ж нельзя надолго оставлять одну…
Марина осторожно взяла сестру за руку:
— Значит, будем исправлять. Я помогу. Правда.
Прошло три месяца. Ольга сидела в кафе и смотрела, как за окном падает первый снег. Напротив неё сидела Марина, листая меню.
— Как прошла твоя собеседование? — спросила Марина.
— Неплохо, — улыбнулась Ольга. — Кажется, они готовы взять меня на полставки, с возможностью иногда работать из дома.
— Отлично! — Марина сжала руку сестры. — Я же говорила, что всё получится.
Ольга кивнула:
— Лариса Петровна замечательная сиделка. Мама её приняла, и это уже чудо. А ты… ты действительно прилетаешь каждые две недели. Я до сих пор не верю.
— Я должна была делать это с самого начала, — тихо сказала Марина. — Знаешь, когда я сидела с ней тогда в больнице… Она вдруг посмотрела на меня и сказала: «Мариночка, почему ты выросла такая красивая, но такая холодная? Где моя девочка, которая смеялась громче всех?» И что-то во мне… просто сломалось. Или наоборот, срослось.
Ольга улыбнулась:
— Знаешь, она вчера меня узнала. Прямо по имени назвала. Сказала: «Оленька, какая ты худенькая стала, надо тебя откормить». Я так плакала потом.
— Врач говорит, что такие моменты будут всё реже,— осторожно заметила Марина. — Но мы будем рядом, правда? Даже когда она совсем забудет, кто мы.
— Даже тогда, — кивнула Ольга. — Потому что мы не забудем, кто она.
За окном кружились снежинки, а в маленьком кафе две сестры, так непохожие внешне, но связанные чем-то гораздо более глубоким, чем родственные узы, планировали будущее — не идеальное, часто тяжёлое, но общее. Потому что иногда нужен крик отчаяния в больничном коридоре, чтобы напомнить: «Ты забыла, что у нас тоже есть мать». И услышать этот крик — первый шаг к тому, чтобы вернуться домой.
