Ира стояла посреди гостиной, сжимая в руках сигарету, а вокруг неё разносился запах свежей краски, пропитавший воздух, как обещание новой жизни. Отпустив дым, она медленно перевела взгляд на Лешу, который стоял рядом, с руками на её плечах.
— Ну, как тебе? — спросил он, чуть наклоняя голову и прижимая подбородок к её плечу.
— Как будто мы только что подписали себе смертный приговор, — Ира выдохнула дым и, не оборачиваясь, продолжила. — Моя свекровь уже вписала нас в свой график. Говорит: «Я приеду в субботу, шторы надо повесить». Какие нахрен шторы?! У нас их нет, а она всё равно приедет и начнёт.
Леша тихо засмеялся, но смех был какой-то натянутый, будто он уже чувствовал, как всё начнёт накаляться.
— Ну, мама же просто хочет помочь…
— Помочь?! — Ира резко обернулась к нему, её глаза вспыхнули от гнева. — Она хочет всё контролировать, как в той квартире. Ты помнишь, как она приходила и меняла мои банки на кухне? Говорила, что «неэстетично»?! Это её способ «помогать»?!
— Ну, может, она просто…
— Нет, Леш. Нет никаких «может». Это наш дом. Наш. А она считает, что всё ей разрешено. И если ты сейчас не поставишь точку, мы будем жить не в нашем доме, а в её филиале.
Леша застыл, как камень, но в его глазах блеснула искорка страха, и что-то вроде вины. Он молчал, не знал, что ответить.
— Ты это понимаешь, да? — продолжила Ира, распаляясь всё больше. — Это наш дом! Она не будет решать, где будут стоять мои банки и какие шторы повесить!
— Хорошо, — наконец произнёс он, пытаясь успокоить её. — Я поговорю с ней.
— Не «поговорю», а скажешь! Чётко, без всяких извинений и запятых! — Ира резко выдавила окурок в пустую банку из-под кофе. — Или я сама это сделаю. Но тогда за себя не ручаюсь.
***
Телефон в её руке дрожал, как неукротимый пульс. Ира набрала номер, не давая себе шанса передумать.
— Алло? — в голосе Маргариты Вадимовны не было ни удивления, ни волнения, только спокойствие, как у того, кто всегда контролирует ситуацию.
— Вы больше не приходите в наш дом, — Ира сжала зубы, стараясь не дать страху витать в её голосе. — Ни в субботу, ни когда-либо ещё. Всё понятно?
Тишина. Потом — короткий смешок, в котором скользнуло что-то мерзкое и ледяное.
— А кто за дом заплатил, Ирочка? — Маргарита говорила, как будто растягивала слова, наслаждаясь каждым моментом этой власти.
Ира почувствовала, как в висках застучало её сердце, как ком в горле сдавил дыхание.
— Это не ваше дело! — выпалила она, не в силах больше сдерживаться.
— Мои деньги — моё дело, — продолжала она, словно издеваясь. — Если вам не нравится, как я захожу в свою собственность, можете вернуть каждую копейку. А пока — я буду приходить, когда захочу.
Ира почувствовала, как по спине пробежала дрожь, словно её прокачали электрическим током.
— Вы… — голос её сорвался, но она продолжила. — Вы сука!
— Ой, какая грубость! — Маргарита фальшиво ахнула, будто этим пыталась стереть её слова. — Лешенька знает, как его жена разговаривает с матерью?
— Леша уже не мальчик, чтобы ты ему указывала, — Ира ощутила, как всё её тело напряглось от ярости.
— А ты что, его жена или надзиратель? — язвительно ответила Маргарита, словно это была самая нормальная тема для разговора.
Ира, не выдержав, бросила телефон, тот со звоном ударился о стену, разлетевшись на несколько частей.
Леша стоял в дверях, бледный, глаза широко раскрыты, и в его взгляде читалось нечто новое — страх.
— Ты… ты ей это сказала? — произнёс он, едва слышно.
— Да! И что?! — Ира шагнула к нему, глаза её полыхали огнём. — Ты слышал, что она мне ответила?! «Мои деньги — моё дело»! Это наш дом, Леша! Наш! Или ты хочешь, чтобы мы тут жили по её указке?!
Леша молчал, его взгляд был полон внутреннего конфликта, страх и злость боролись внутри него.
— Я не хочу ссоры… — его голос был тихим, и он словно пытался найти слова, чтобы усмирить бурю.
— Тогда выбирай! — Ира уже кричала, её голос срывался. — Я, или её деньги! Потому что я так жить не буду!
Леша резко схватил её за руку, как будто пытаясь остановить эту лавину.
— Хватит орать! — прошипел он, и его глаза были полны ярости, которую он сдерживал слишком долго.
Ира дернулась, пытаясь вырваться, но он не отпускал её.
— Ты мне делаешь больно! — голос её сорвался, но в глазах было больше боли, чем в словах.
— А ты мне! — ответил он, стиснув зубы. — Каждый день!
Она замерла. Впервые за много лет он повысил голос, и это был первый раз, когда он заставил её почувствовать, что она теряет контроль.
***
Телефон в руке Иры дрожал, будто маленький пульсирующий комок нервов. Она несколько раз стирала номер и снова набирала, словно надеясь, что его не будет. Но вот, наконец, гудки, и в тот момент Ира поняла, что всё равно придется сказать.
— Алло? — голос Маргариты Вадимовны звучал так сладко, что у Иры чуть ли не зазвенели зубы.
Ира на секунду задержала дыхание, словно собиралась прыгнуть в холодную воду.
— Вы больше не приходите в наш дом, — её голос был тихим, но твёрдым. Кровь стучала в висках. — Ни завтра, ни послезавтра. Никогда.
Тишина. И через несколько секунд раздался щелчок зажигалки.
— Милочка, а кто за дом заплатил? — в голосе Маргариты Вадимовны не было ни грамма сомнений.
Ира почувствовала, как нарастающая злость вот-вот рванёт наружу.
— Это не ваше дело! — выдохнула она, чувствуя, как пальцы сжимают корпус телефона до хруста.
— Ой, как горячо! — засмеялась Маргарита, и Ира прямо перед глазами представила её, стряхивающую пепел с маникюра. — Мои деньги — моё дело. Не нравится? Отдайте. А пока — я буду стучать в свою дверь, когда захочу. Или не стучать. Ведь хозяйке виднее, правда?
Ира почувствовала, как по её спине пробежала дрожь от ярости. Она сжала телефон так, что тот почти треснул.
— Вы… — её голос сорвался. — Вы конченная стерва!
— Ой-ой, — Маргарита притворно ахнула. — Лешенька знает, какими словами его жена кроет его мать? Или он уже настолько под каблуком, что даже это терпит?
Трубка с грохотом вылетела из её рук и шлёпнулась на пол.
Леша стоял в дверях, лицо его было белым как мел. Он как-то машинально привёл себя в порядок, но в глазах читалась неуверенность.
— Ты… ей это сказала? — его голос был почти шёпотом.
— Да! И что?! — Ира сделала шаг к нему, сбив с полки вазу. Стекло разлетелось по полу, звеня как шершавые слёзы. — Ты слышал, что она мне ответила?! «Моя дверь»! Это НАШ дом, Леша! Или ты хочешь, чтобы мы тут сидели, когда она решит, что мы можем?!
Леша молчал, его глаза то и дело переходили от виноватости к жестокой, беспомощной злости.
— Надо было поговорить иначе… — сказал он, словно оправдывая себя.
— Говорила! Тысячу раз! — Ира схватила его за плечи, тряся его, как трясёт безвольного кукольного медведя. — Она нас сожрёт заживо, а ты с ней заодно! Выбирай! Я или её деньги!
Леша резко рванулся вперёд, прижав её к стене. Его дыхание пахло алкоголем — оказывается, он пил.
— Заткнись! — его голос стал низким, почти утробным, с каким-то жгучим ощущением боли в каждом слове.
— Пусти! — она попыталась ударить его по руке, но он впился пальцами в её запястья так сильно, что боль будто выжигала её.
— Ты довела меня! — прошипел он, тряся её с такой силой, что её голова стукнулась о стену. — Довела!
Её глаза помутнели. Она не понимала, что происходит, только ощущала, как всё вокруг рушится. Всё, чего она боялась, случилось.
***
Тот страшный, вонзающийся в уши плач маленькой Алины прорезал тишину, как нож.
Маленькая девочка стояла в дверях, сжимая в руках плюшевого зайца, её огромные глаза были полны слёз, они перебегали с матери на отца и обратно.
— Папа… не дерись… — всхлипнула она, и этот слабый, детский голос пробил Лешу сильнее, чем могла бы сделать любая пощёчина.
Его пальцы разжались, выпуская её запястья. На светлой коже остались красные полосы. Леша сделал шаг назад, но Алина отпрянула, прижимая игрушку к груди.
Ира опустилась на пол, её глаза были полны слёз, но не от боли. Это было бешенство. Бешенство от того, что она больше не может сдерживаться, от того, что вся эта ситуация была как снежный ком, и теперь, когда он катится, никто его не остановит.
— Теперь ты совсем как твоя мать, — её голос был тихим, но она словно прожигала Лешу взглядом.
Леша замер. Эти слова повисли в воздухе, как тяжёлая гиря.
— Что? — он резко обернулся к ней, и в его глазах промелькнуло что-то, что он сам не осознавал.
— Ты слышал. Ты — её копия. Тот же взгляд, те же жесты… Ты даже хватаешь меня так же, как она хватала тебя в детстве, помнишь? Ты мне сам рассказывал.
Леша побледнел.
— Заткнись…
— Нет, ты заткнись! — Ира вскочила на ноги, её лицо покрылось испариной. — Ты думаешь, я не вижу? Она сломала тебя, а теперь ты ломаешь нас!
Алина снова заплакала, ещё громче.
— Мама, папа, не надо!
Но Ира уже не могла остановиться.
— Ты ненавидел, когда она тебя трогала! А теперь сам…
— Я сказал, заткнись! — Леша рванулся вперёд, но в последний момент свернул в сторону и ударил кулаком в стену, от которой посыпалась штукатурка.
Алина взвизгнула.
Ира, не колеблясь, бросилась к дочери, закрывая её собой.
— Всё, мы уходим, — твёрдо сказала она, поднимая ребёнка на руки.
— Куда? — Леша стоял в дверях, тяжело дыша, с окровавленными костяшками.
— Подальше от тебя. И от неё.
Она уже шла к двери, когда Леша тихо произнёс:
— Если ты сейчас выйдешь за эту дверь — не возвращайся.
Ира остановилась, обернулась, и в её глазах был не гнев, а холодная решимость, как у человека, который уже решил, что он не вернётся.
— Ты сам только что показал, что эта дверь — не моя.
***
Дверь с грохотом захлопнулась, и тишина, тяжёлая и удушающая, сразу заполнила комнату. Леша стоял в центре гостиной, как неуклюжая фигура в пустом доме, сжав кулаки до белых пятен. Он даже не заметил, как начали болеть руки, ногти впились в ладони. Снова этот проклятый момент. Этот момент, который он сам и создал.
— Сука, сука, сука! — прошептал он сквозь зубы, стоя среди обломков мира, который сам же и разрушил. В его глазах — только ярость, беспомощность и изломанные воспоминания, как осколки разбитого стекла.
Сначала он вырвал из стены вешалку, на которой висела Ирина куртка, потом — вазу, которую она купила на их первую годовщину. Осколки разлетелись, и каждый был как его мечта, рухнувшая в этот момент. Он ещё раз врезался кулаком в стену, и боль резанула так, что глаза потемнели. А потом, когда он споткнулся об журнальный столик и упал на пол, он заметил рисунок. Тот, что Алина нарисовала накануне. Папа, мама, я. Солнце. С улыбкой. Казалось бы, ерунда, а сердце разрывалось, как будто кто-то оторвал кусок груди.
Он оттолкнулся от пола, вцепился в голову, как в спасательный круг, и заревел. Не от боли, а от бессилия. От всего.
***
Утро. Утро, как его любимая карусель — выплюнуло его в очередной раз, раскрутив до предела. Мозг, как зомби, еле шевелился, тело отказывалось подчиняться.
Он натянул на себя куртку — первую попавшуюся, даже не глядя, и поехал к матери. Тот самый путь, который он прокладывал с детства: от чувства вины к неизбежной встрече с её глазами, полными бездонной безумной любви.
***
Маргарита Вадимовна встретила его с чашкой кофе в руках, одетая в шелковый халат, который, казалось, ей был даже удобнее собственного тела. Она с любовью смотрела на него, как на самого дорогого её детёныша.
— Ну что, кто-то пришёл навестить свою старую мать? — сказала она, не двигаясь с места, и оглядела его с ног до головы. — А ты, судя по виду, просто не знал, куда себя деть, да?
Леша молчал, входя внутрь и даже не поздоровавшись. Хватит с него этого лицемерия. Он больше не был тем, кто ходит вежливо и говорит лишние слова.
— Ира тебе звонила. — голос его, как металлическая пластина, скрипела от напряжения.
— Ну конечно звонила, — Маргарита сделала глоток и осталась неподвижной. — В пять утра. Представляешь? Такая воспитанная девочка. Сама на все готова, а вот в полночь звонить любит. Молодёжь, чёрт. Отвратительная.
Он подскочил, схватив её за руку. Чашка кофе в её руках разлетелась, разбилась, но Маргарита даже не повела бровью.
— Говори! — рыкнул он, стиснув её запястье. Её глаза остались спокойными, почти добрыми, как у человека, которому это всё уже не важно.
— О, как нежно. Точно как вчера с Ирой, да? Сынок, ты всё тот же. Всё знаешь, что делаю, но спрашиваешь меня. Леша, — сказала она, как бы помягче, — она подала на развод. Ты это слышал? И сказала, что ты больше не увидишь Алину. А ещё она сказала, что у неё есть на тебя кое-что. Снимки, видео — как ты орал. Ты же снимал? Всё по современным технологиям, сынок.
Леша отшатнулся, как от удара. Это было как холодный душ. Маргарита смотрела на него с хитрой улыбкой, и в её глазах было что-то тёмное, что заставляло его поверить: она была довольна этим.
— Ты… ты рад, да? — он с трудом выдавил слова. — Ты этого и добивалась!
— Я хотела, чтобы ты был счастлив, — её лицо стало мягким. Почти жалостливым. — Но раз уж счастье с этой… женщиной не получилось, может, теперь ты поймёшь, кто на самом деле любит тебя. Я. Я всегда любила, Леша, понимаешь?
Она протянула руку, чтобы коснуться его щеки, но он отскочил, как от огня. Его глаза были полны отчаяния.
— Ты… ты больная! — прошептал он, и слова как нож ранили его самого.
Он резко развернулся и вышел, хлопнув дверью так, что с полки слетели её фарфоровые слоники.
***
На улице дождь. Мокрые пятна на асфальте. Он стоял под дверью их квартиры, сжимая ключи в кармане. В голове пульсировало одно слово: «Один раз. Один последний разговор.»
Он вставил ключ, но замок не поддался. Дверь была уже сменена. Сколько раз она повторяла это, а он не слушал. Он стучал в дверь, сначала тихо, потом всё сильнее, пока не почувствовал, как костяшки пальцев начинают кровоточить.
— Ира! Я знаю, что ты там! — кричал он, отчаянно.
За дверью было слышно, как она перемещалась, но дверь не открылась. Только её голос, как ещё один приговор.
— Уходи, Леша, — сказала она, и этот голос был без гнева, а с какой-то глубокой усталостью. Он слышал её дыхание, и это было хуже, чем крик.
— Я не уйду, пока ты не поговоришь со мной!
— У нас нет слов, — ответила она. Он представил, как она, усталая, прислонилась лбом к дереву, как делала всегда. — Ты всё сказал. Ты всё сделал.
— Я… я не хотел…
— Но сделал! — она распахнула дверь. Ира стояла перед ним, без макияжа, в старом свитере, с кругами под глазами. За её спиной мелькнула Алина, которая тут же скрылась в комнате.
— Ты хочешь извиниться? — сказала она. — Ну, давай. Я слушаю.
Леша открыл рот, но слова застряли в горле. Всё, что он готовил — это были простые фразы, которые никто не хотел бы слышать. Привычные слова о том, что он исправится, о том, что ещё можно попытаться…
Но когда он увидел её взгляд, уставший и не злой, он понял: не получится.
— Я… я не знаю, как это исправить, — выдавил он.
— Потому что не исправишь, — она смотрела на него спокойно. — Ты сломал что-то важное. И я не хочу, чтобы наша дочь росла, думая, что это нормально.
Он хотел крикнуть, оправдаться, обвинить её мать, которая всё это устроила… Но что-то внутри сказало ему: «Она права. Ты ошибся». Это было горько.
— Я… я подам на развод первым, — сказал он, как будто это был последний шаг к свободе. — Так будет проще. И… я не буду претендовать на Алину.
Ира остановилась, её глаза немного расширились. Она не ожидала такого.
— Почему?
— Потому что она боится меня, — сказал он с горькой улыбкой. — А я не хочу, чтобы мой ребёнок боялся.
Он повернулся и пошёл к выходу. Но когда уже почти вышел, услышал её голос:
— Леша!
Он обернулся. Она стояла в дверях, и её глаза были полны… не злости, а сожаления.
— Ты мог бы быть хорошим отцом… Если бы перестал быть сыном своей матери.
Дверь закрылась, и он не знал, что чувствовать.
Год спустя он понял: иногда, чтобы что-то починить, нужно сначала разбить это вдребезги.
