— Мать, ну что ты там возишься? Ксения с вокзала уже в такси села, — Ольга поставила кастрюлю на плиту и вытерла руки о передник. — Опять борщ свой на целую деревню сварила?
— А что, плохо, что борщ? — Анна Сергеевна с трудом поднялась со скамеечки у окна. — Не каждый день младшая домой приезжает. Может, хоть с тобой поговорит, помиритесь…
Ольга фыркнула. Саркастически и без особого интереса:
— Конечно. Помиримся. Она мне скажет: «Оль, ты права, я избалованная сволочь, всё промотала, квартиру продала, прости, что тебе с твоим мужем и двумя детьми пришлось ютиться на съёмной, потому что мне одной квартира в Москве нужнее была». Ну, а потом мы, обнявшись, пойдём на луг, собирать ромашки. Фильм такой был.
Анна Сергеевна нахмурилась, но промолчала. Только тарелки в буфете чуть громче обычного зазвенели — старые, советские, как и всё в их доме в Ольховке.
Ксения вошла в дом как хозяйка. Сумочка «Michael Kors», очки на лбу, волосы — выпрямленные, духи — резкие, но дорогие. Она посмотрела на Ольгу, как на подругу детства, которую не узнала сразу.
— Оля, привет! Ты что-то похудела. Или просто выглядишь… как всегда?
Ольга улыбнулась. Знаете, такая улыбка, когда во рту кисло, но воспитание не позволяет плюнуть в лицо.
— Привет, сестричка. А ты, как всегда, с языком острее ножа. Проходи, борщ стынет.
— Мам, ты не представляешь, какие пробки в Москве! — Ксения уже висела на шее у Анны Сергеевны. — Я еле-еле успела на поезд. А потом в Вязьме пересадка, кошмар.
— Ничего, доченька, главное, доехала. Ты устала, наверное?
— Устала? Мам, я вымоталась. Я, между прочим, работаю. У меня сессия. Проект. Столько всего! — Ксения резко повернулась к Ольге. — А ты что, всё ещё в школе своей работаешь?
— Да, Ксюш. Дети, школа, огород, муж. Знаешь, у нас тут в деревне бурная жизнь, не то что у вас, в столицах.
— Дмитрий как? — слабо поинтересовалась Ксения, ковыряя ногтем маникюр.
— В отличной форме. На тракторе, в дождь и снег, как обычно. — Ольга села за стол и взглянула на мать: — Ну, давай, мам, расскажи, зачем нас сегодня вместе собрала. Это что — семейный совет? Или пора завещания переписывать?
Анна Сергеевна споткнулась взглядом о окно.
— Оля, не надо… — прошептала она. — Сегодня — год, как отца твоего не стало.
Повисло молчание.
Да, это был тот самый день. Виктор Иванович, строгий, молчаливый, но справедливый. Именно он тогда настоял, чтобы московская квартира перешла Ксении. Потому что «Ксюша маленькая, без жилья, а у Ольги всё уже есть».
После поминок, когда соседи разошлись, остались только они втроём: мать, Ольга и Ксения. Дмитрий уехал сразу после «третий по сто» — сказал, что коров доить надо. Да и вообще, его в этих разговорах никто не ждал.
— Оль, я хотела бы с тобой поговорить, — вдруг сказала Ксения, сидя на диване, как на подиуме.
— Говори, — отозвалась Ольга. Спокойно. Слишком спокойно.
— Мне нужна помощь.
Ольга подняла брови.
— Какая неожиданность.
— Я… продала квартиру. Год назад. За хорошие деньги. А потом случился этот проект, я вложилась, а партнёр… ну, он оказался… в общем, убежал с деньгами. У меня сейчас долги. Банки, проценты, ты понимаешь…
— Прекрасно понимаю, — кивнула Ольга. — Только есть одно «но». Это ведь та самая квартира, которую тебе «дали на жизнь». А мне — «ничего не надо, у тебя всё есть». Помнишь?
Ксения вскочила:
— Я тогда училась! Я была одна в Москве, без никого! А ты тут, на месте, с мужем и домом! Почему ты вечно напоминаешь мне об этом?! Разве ты не понимаешь, как тяжело одной в городе?
— Одной в квартире в центре Москвы — да, конечно, трагедия, — сухо сказала Ольга. — А я с двумя детьми в деревне — это курорт, да?
Анна Сергеевна вмешалась:
— Девочки, вы с ума сошли. Вы сёстры. Вы — семья.
— Мама, не вмешивайся, — обе сказали это одновременно.
Вечером, когда мать ушла спать, они остались на кухне. За столом, напротив друг друга. Как на допросе.
— Что ты хочешь, Ксюша? Прямо скажи.
— Займ. Хотя бы часть. Чтобы перекрыть проценты. Потом отдам. Честно.
Ольга вздохнула.
— Я могу продать участок деда. Там, за мостом. Ещё не всё оформлено, но если ускорить…
— Спасибо! — Ксения сорвалась на крик. — Я знала, что ты…
— Но, — перебила Ольга. — У меня будут условия. И ты их примешь, если хочешь, чтобы я тебе помогла.
Ксения замерла.
— Какие?
Ольга улыбнулась. Холодно.
— Завтра обсудим. Когда проснёшься и смоешь с себя весь этот «Michael Kors». Сегодня — слишком поздно. Мне завтра на работу. В мою деревенскую школу.
Она встала и ушла в свою комнату, оставив Ксению с её фирменным видом: губы приоткрыты, глаза щурятся, как будто она — звезда, которую попросили вынести мусор.
***
Ксения проснулась поздно. Как обычно — ближе к обеду. В доме уже вовсю кипела сельская жизнь: где-то гудел старенький пылесос «Ракета», за окном орал петух, а на кухне звякала посуда. Пахло жареными картошкой, хозяйством и чем-то вроде «на фиг ты сюда вернулась, девочка из Москвы».
Она встала, надела шёлковый халатик, который когда-то считала «скромным», и вышла на кухню.
— О, восстала, — сказала Ольга, не оборачиваясь. Она стояла у мойки в спортивных штанах и футболке с логотипом «Единая Россия» — не потому что фанатка, а потому что выдали на каком-то школьном субботнике.
— Доброе утро, — отозвалась Ксения, будто не слышала иронии. — Что у нас сегодня на завтрак?
— Твои долги, — отрезала Ольга. — С майонезом. Садись.
Ксения села. Даже не моргнула. Только зацепила ложкой стакан с компотом.
— Ты обещала озвучить условия, — сказала она, глядя на сестру. — Я готова их обсудить.
— Это не «обсуждение». Это ультиматум, — Ольга вытерла руки и села напротив. — Значит так. Первое: я оформляю на себя дедов участок. Деньги с продажи — тебе, но я контролирую сделку.
— Ты серьёзно?
— Не перебивай. Второе: ты остаёшься в Ольховке на всё лето. Работаешь. Помогаешь по дому, на огороде, с детьми. Ни Москвы, ни тусовок. До осени.
— Что за бред?
— Третье, — Ольга подняла палец, как в классе. — Через полгода, если ты не выплатишь хотя бы половину долга, мы садимся с адвокатом и подписываем договор. Я закрываю остаток, но ты отдаёшь свою часть родительского дома мне.
— Это… Это рейдерство!
— Нет, сестрёнка. Это — справедливость. За ту квартиру в Москве, которую ты успешно превратила в дым. Или духи. Хотя, судя по запаху, скорее в «Chanel».
— А что мама скажет?
— Мама… — Ольга хмыкнула. — Мама ничего не скажет. Потому что она продолжает считать тебя ребёнком. А ты уже не ребёнок, Ксюша. Ты — взрослая женщина с кредитами, ипотекой, и глупостями, которые надо расхлёбывать.
День прошёл под аккомпанемент старых грабель, тяжёлых вёдер и обид. Ксения копалась в земле как в чужом теле, брезгливо, с ненавистью. Но делала. Потому что понимала — выбора нет.
Анна Сергеевна наблюдала молча. Ночью она зашла к Ольге и села на край кровати, как делала это в детстве, когда надо было объяснить, почему в игрушки больше играть нельзя — папа всё продал.
— Олечка, она не такая плохая. Просто… ей было труднее.
— Чем мне? — Ольга повернулась. — Мама, у неё была квартира. Образование. Шансы. У меня — сын с бронхитом и муж, который пашет с пяти утра. Мы в пятером на шестьдесят квадратов. Это, по-твоему, легче?
— Она одинока, — тихо сказала мать. — Ты хоть с Дмитрием не одна. А она… всё сама.
— Да она выбрала это «сама», мама! Ей предлагали — жить, помогать, устраиваться. Но ей было тесно в нашей «деревенщине». Ей подавай лофты и коворкинги. А теперь — жопа. Извините за выражение.
Анна Сергеевна помолчала. Потом встала, пошла к двери и вдруг сказала:
— Ты стала жёсткой, Оля. Прям как отец…
— Спасибо, — отозвалась Ольга. — А он, кстати, был прав.
На следующий день Ксения увидела Дмитрия. Он заехал после работы, в пыльной спецовке, загорелый, с руками, которые могли бы согнуть рельсу. Он молча снял сапоги и прошёл на кухню.
— Привет, — сказала Ксения. — Ты совсем не изменился.
— А ты изменилась, — ответил он, глядя в телефон. — Раньше ты была красивее.
Ксения усмехнулась:
— Ты всегда умел сделать комплимент.
— Не всем, — пожал плечами он. — Только тем, кому хотел понравиться. А сейчас ты не тот человек.
— Кто я, по-твоему?
— Проблема. Для Ольги. Для мамы. Для себя самой.
Он встал, взял чай и вышел. Без лишних слов. Ксения осталась сидеть, глядя в окно. Там дети Ольги строили шалаш из досок и старого одеяла. Смех. Пыль. Лето.
Неделей позже Ольга достала папку с документами и протянула Ксении:
— Всё. Участок оформлен. Продаю через знакомого риелтора. Цена хорошая. Ты получишь свои деньги. Перевод — через меня.
— Я подписываю?
— Нет. Ты — просто соглашаешься. Подписывать будем, если будешь срывать сроки.
Ксения кивнула.
— И… спасибо.
Ольга посмотрела на неё, прищурилась.
— Вот это впервые за много лет.
— За что?
— За то, что сказала «спасибо», а не «мне все должны».
Они посмотрели друг на друга. Словно врачи после операции. Не друзья, не сёстры. Но и не чужие. Пока.
Через две недели Ксения впервые самостоятельно собрала ведро огурцов. Через месяц — сама покрасила сарай. Через полтора — пошла с племянником на рыбалку. И даже хихикала, когда червяк упал на ногу.
Но долг рос. Банк звонил каждый вторник. Коллекторы — по воскресеньям. И в один такой воскресный вечер она вышла из дома, села на скамейку и позвонила.
— Оль… Я не успею. Половину не соберу. Всё уходит на проценты. Я пыталась. Но…
— Знаю, — ответила сестра. — Завтра едем к адвокату.
— Ты уверена? Я отдам тебе часть дома. Но… это же родительский…
— А квартира в Москве — это был не родительский, да? — жёстко ответила Ольга. — Завтра, Ксюша.
И Ксения, опустив голову, согласилась.
***
— Пиши, — строго сказала Ольга, захлопнув сумку с документами. — У нас ровно полчаса. Потом нотариус уходит на обед.
— Ты уверена, что это нужно? — Ксения сидела на старом деревянном стуле в конторке с облезлыми стенами и вентилятором, который больше шумел, чем охлаждал. — Мы ведь сёстры. Это как… вычеркнуть из семьи.
— Это не вычёркивание. Это защита. Защита моей семьи. Моих детей. Моей жизни, которую ты разрушала, даже не замечая.
Ольга сидела прямо, с суровым выражением лица. В её глазах больше не было злости — только усталость и тревога. Как будто она несла на плечах не просто хозяйство и школу, а ещё и Ксению с её бесконечными «мне надо».
— Оль, я правда старалась, — Ксения тихо. — Это лето… оно многое изменило. Я увидела, что такое настоящая жизнь. Не твои «огурцы и дети», — она горько усмехнулась. — А ответственность. Результат. Ты не права, когда говоришь, что я не пыталась.
Ольга помолчала, потом кивнула.
— Пыталась. Но поздно. Дети не должны платить за ошибки взрослых. И ты — взрослый человек, Ксения. Пора жить по-взрослому.
Подписи были поставлены. Дом теперь принадлежал Ольге. Ксения ушла от нотариуса как-то искривлённо — будто из неё вырвали кусок. Маленький, не очень нужный, но всё же — родной.
Вечером сидели на крыльце. Дима курил, Ольга мыла персики в тазу. Ксения смотрела в огород, где дети бегали с фонариками, как партизаны в отпуске.
— Ты же не выгонишь меня? — спросила она, вдруг почти по-детски.
— Сейчас — нет, — ответила Ольга. — Но только при одном условии.
— Каком?
— Ты устраиваешься на работу. Любую. И начинаешь платить за свою жизнь. Хоть десять тысяч в месяц, но сама. Понимаешь?
— Понимаю, — вздохнула Ксения. — Есть одно «но».
— Какое ещё?
— Я сегодня утром узнала… я беременна.
Повисла тишина. Даже Дима перестал щёлкать зажигалкой.
— От кого? — выдохнула Ольга. Голос у неё был сухой, как половая тряпка на морозе.
— От Кирилла. Того самого. Который кинул. Я не знала, что так получится. Я даже думала, что уже всё… возраст, гормоны. А тут — вот.
— Прекрасно, — проговорила Ольга. — Просто идеально.
Дима поднялся, стряхнул пепел.
— Мне это всё надоело, — буркнул он. — Одни бабы и одна трагедия. Я в баню.
Он ушёл, хлопнув дверью. Ксения осталась сидеть. Ольга подошла, присела рядом. Посмотрела ей в лицо. И впервые за всё лето — не с раздражением, не с жалостью, а… с сочувствием.
— Ты оставишь?
Ксения кивнула.
— Тогда живи. Всё. Проблема решена. Будет ребёнок — будет смысл.
— Ты не злишься?
— Я устала злиться. Мне 45, Ксюша. У меня давление скачет, суставы хрустят, и кредит за бойлер. Я не вечная. Надо, чтобы кто-то продолжал. Хоть так.
Они сидели молча. Долго. Над ними трещали кузнечики, пахло мокрой землёй, старой листвой и… новым началом.
Пять лет спустя.
Ольга сидела на веранде, в старом кресле с облупленной ручкой, вязаной накидке и телефоном в руке. На экране — фото: Ксения в офисной одежде, с ноутбуком и улыбающимся сыном.
— Ну надо же, — пробормотала Ольга. — И не курит, и на работу ходит, и даже ипотеку закрыла.
Сын подошёл сзади, обнял её за плечи:
— Мам, она звонила. Сказала, что осенью приедет. Может, даже останется. На совсем.
Ольга кивнула, прикрыла глаза.
— Пусть. Только теперь у неё всё — по договору.
— Мам, а ты её простила?
Она подумала. Долго. А потом сказала:
— Нет. Но жить научилась рядом с ней. А это, знаешь, порой лучше, чем прощение.
