— Алиса, убери это усатое недоразумение со столешницы, — голос Игоря прозвучал так, будто он говорил о чём-то мерзком и ползучем, а не о крупном рыжем коте, который с видом истинного аристократа возлежал на краю кухонного стола и старательно умывался.
— Рыжик — не недоразумение, и он просто присматривает за процессом, — ответила Алиса, не отрываясь от нарезки овощей. Её тон был демонстративно спокойным, наработанным за долгие месяцы подобных словесных баталий. — Ему просто интересно, как я готовлю.
— А мне совершенно не интересно, чтобы его шерсть летела прямо в мой салат, — отрезал Игорь, с нескрываемым отвращением глядя на животное. — У него должно быть своё место. А его место — исключительно на полу. В идеале — в какой-нибудь другой квартире.
Алиса положила нож, повернулась и посмотрела на мужа. Рыжик был с ней уже восемь лет. Он переехал в это жильё вместе с ней, когда об Игоре не было и речи. Этот кот помнил её слёзы после тяжёлого расставания, грел её, когда она болела простудой, и неизменно встречал у порога после каждого рабочего дня. Он был для неё не просто питомцем, а молчаливым, пушистым летописцем её жизни. Игорь же появился всего полтора года назад и с первого дня объявил коту самую настоящую войну. Он называл его «рыжей напастью», «рассадником заразы» и «нахлебником». Каждая одинокая шерстинка на диване становилась предлогом для нравоучений о чистоте, а любая попытка Рыжика запрыгнуть к Алисе на колени, когда рядом сидел муж, пресекалась резким, шипящим: «Прочь!».
Алиса вздохнула, подошла к коту и нежно погладила его между ушами. Рыжик тотчас замурчал, потёрся головой о её ладонь. Она осторожно сняла его со стола и опустила на пол.
— Всё, Игорь, вопрос решён. Он внизу.
Игорь хмыкнул, но не стал ничего добавлять, уткнувшись в свой смартфон. Он одержал победу в этой незначительной стычке и был удовлетворён. Алиса смотрела на его напряжённый затылок и чувствовала, как внутри закипает глухое, тяжёлое раздражение. Это была не война мужа с котом. Это была война мужа с её прошлым, с её личным пространством, в котором для этого рыжего создания всегда отводилось особое, неприкосновенное место.
Через пару часов Алисе понадобилось сбегать в супермаркет. Она накинула куртку, взяла сумку.
— Рыжик, я скоро вернусь, веди себя прилично, — проворковала она, почесав кота за ухом. Игорь, сидевший в гостиной, презрительно скривился, но промолчал.
Когда дверь за Алисой захлопнулась, он отложил телефон. Его взгляд немедленно упал на новый диван, на подлокотнике которого Рыжик с явным удовольствием точил свои когти. Это стало для Игоря последней каплей. Он поднялся, подошёл к коту, который, заметив его, сразу же прекратил своё занятие и настороженно прижал уши. Игорь не стал кричать. Он просто схватил кота за шкирку, пронёс через всю квартиру и, резко открыв балконную дверь, вышвырнул его наружу. На улице стоял промозглый ноябрьский день, не мороз, но сырой, пронизывающий холод. Он плотно прикрыл дверь, оставив лишь небольшую, чисто символическую щель, и с чувством выполненного долга вернулся на диван. Пусть посидит там, подумает о своём неподобающем поведении.
Алиса вернулась примерно через час. Разобрав пакеты, она тут же почувствовала неладное. В квартире было чересчур тихо. Обычно Рыжик уже крутился у её ног, выпрашивая что-нибудь вкусненькое.
— Рыжик? Кис-кис-кис? — позвала она. Ответа не последовало. Она заглянула под кровать, в шкаф, на кухню. Нигде. Сердце неприятно ёкнуло. Она посмотрела на мужа. — Игорь, ты не видел Рыжика?
— Понятия не имею, где твоё животное, — лениво ответил он, не отрывая взгляда от телеэкрана. — Наверное, уснул где-то.
И тут её взгляд остановился на балконной двери. Она дёрнула ручку. Дверь подалась, и в квартиру ворвался поток ледяного воздуха. В самом дальнем углу, сжавшись в маленький, дрожащий комок, сидел Рыжик. Он даже не издал звука, когда она подбежала и взяла его на руки. Его шерсть была влажной и холодной, как земля в погребе. Всё его тело сотрясала мелкая дрожь. Он прижался к ней всем своим остывшим тельцем и только тогда издал тихий, жалобный писк.
Алиса занесла его в комнату, закутала в свой самый тёплый плед. Она посмотрела на Игоря. Он всё так же пялился в экран, но по напряжённой линии его челюсти она поняла — он всё знал. Он сделал это намеренно. И в этот момент что-то внутри неё сломалось. Не со звоном, не с криком, а тихо и безвозвратно. Тепло, которое она так долго пыталась сохранить в их отношениях, испарилось, оставив после себя лишь холодную, звенящую пустоту. Она не стала устраивать скандал. Она просто смотрела на мужа и понимала, что война переходит в новую, более серьёзную стадию. И в этой войне она больше не будет играть по его навязанным правилам.
Следующий день начался с тишины. Не той умиротворяющей, утренней, а тяжёлой, давящей, как низкое грозовое небо. Игорь проснулся, заранее ожидая скандала. Он был готов к упрёкам, крикам, возможно, даже угрозам. Он уже приготовил защитную речь о том, что коту нужно было преподать урок, что он всего лишь хотел навести дисциплину. Но Алиса молчала. Она двигалась по квартире почти бесшумно, её лицо было абсолютно непроницаемым. Она приготовила себе кофе, сделала тост и села за стол, полностью игнорируя его присутствие. Это было хуже крика. Это было аннулирование.
Днём, когда Игорь смотрел телевизор, Алиса вернулась из магазина. Она не стала, как обычно, просить его о помощи с пакетами. Она молча занесла их на кухню. Из одного пакета она достала увесистый кусок розового, упругого филе лосося. Игорь удивлённо приподнял бровь. Они редко покупали такую дорогую рыбу. «Наконец-то оттаяла, решила приготовить что-то изысканное», — с облегчением подумал он. Его желудок одобрительно заурчал в предвкушении.
Он ошибся. Жестоко ошибся. Алиса не стала готовить ужин для них обоих. Она взяла небольшую сковороду, плеснула на неё каплю оливкового масла и аккуратно выложила рыбу. Кухню наполнил божественный аромат жареного лосося с розмарином. Она готовила его с такой заботой, с какой хирург проводит сложнейшую операцию. Переворачивала нежной лопаткой, следила, чтобы не пересушить. Когда рыба была готова, она взяла тарелку. Не обычную, повседневную, а белоснежную, с тонкой золотой каймой, из праздничного сервиза, который доставался из шкафа всего два раза в год.
Игорь, привлечённый запахом, зашёл на кухню и замер в дверях, наблюдая за этим священнодействием. Алиса аккуратно разломала рыбу на мелкие кусочки, остудила и выложила на сияющую тарелку. Затем она поставила эту тарелку на пол, рядом с кошачьей миской.
— Рыжик, иди кушать, мой хороший, — позвала она ласковым голосом.
Кот, который весь день не отходил от неё ни на шаг, тут же подбежал и с жадностью набросился на угощение. Игорь смотрел на эту сцену, и его лицо медленно наливалось краской.
— Ты что творишь? — наконец выдавил он из себя. — Это что такое?
— Я кормлю своё любимое существо, — не поворачиваясь, ответила Алиса. — Он вчера пережил большой стресс, ему нужны силы и витамины.
— А я?! Что мне есть?
— В холодильнике есть вчерашние макароны. Можешь разогреть.
Это был удар под дых. Не просто унижение, а публичная казнь его статуса в этом доме. Он, глава семьи, должен был есть холодные макароны, в то время как «усатое недоразумение» пожирало лосось из фарфоровой тарелки.
Но это было только начало. Через день в квартиру доставили огромную коробку. Игорь с любопытством наблюдал, как Алиса вскрывает её. Внутри оказались детали какого-то сооружения. Она достала инструкцию и начала методично собирать конструкцию прямо посреди гостиной. Это оказался гигантский игровой комплекс для кота: многоуровневый дворец со столбиками-когтеточками, домиками, лесенками и гамаками. Он был настолько большим, что занимал почти весь свободный угол.
— Куда ты это ставить собралась? — с плохо скрываемым раздражением спросил Игорь. Алиса не ответила. Закончив сборку, она подошла к его креслу. Его любимому креслу. Старому, продавленному, но невероятно удобному, в котором он проводил все вечера. Его личный трон. Она без малейших усилий толкнула его в сторону, отодвинув в самый тёмный и неуютный угол комнаты, к балконной двери. А на освободившееся, почётное место, прямо напротив телевизора, она водрузила кошачий дворец.
— Вот, Рыжик, теперь это твой замок, — громко и отчётливо произнесла она, подсаживая кота на верхнюю платформу. Игорь стоял посреди комнаты и смотрел на своё изгнанное кресло, а потом на кота, который свысока, с вершины своего нового трона, взирал на него равнодушными зелёными глазами. Он больше не был хозяином в этом доме. Его только что официально низвели до уровня мебели. И то, до уровня старой, ненужной мебели, которую задвинули в угол.
Дни превратились в тягучую, беззвучную пытку. Игорь приходил с работы, говорил «Я дома» в пустоту и наблюдал, как Алиса, не поворачивая головы, говорила коту: «Слышишь, Рыжик? Дверь скрипнула. Нужно будет смазать петли». Она больше не смотрела в его сторону. Её взгляд скользил сквозь него, будто он был сделан из стекла. Она разговаривала только с котом — громко, отчётливо, так, чтобы Игорь слышал каждое слово. Она обсуждала с ним погоду, прочитанную книгу, планы на предстоящие выходные. Она советовалась с ним, что приготовить на ужин. Разумеется, на ужин для них двоих — для неё и для Рыжика.
Поначалу Игорь пытался прорвать эту блокаду. Он садился напротив неё и начинал рассказывать о своём дне, о проблемах на работе, о смешном случае в метро. Он говорил, повышая голос, пытаясь перекричать её ледяное молчание. В ответ Алиса брала кота на руки и начинала его успокаивать.
— Тише, мой хороший, не бойся. Это просто где-то трубу прорвало, вот и гудит так неприятно. Сейчас перестанет.
Это выводило из себя. Он перестал быть для неё человеком. Он стал фоновым шумом, досадной помехой, природным явлением. Однажды вечером он не выдержал. Алиса сидела на диване, а Рыжик развалился на своём новом «троне», лениво наблюдая за происходящим. Игорь подошёл и встал прямо перед ней, загораживая телевизор.
— Алиса, нам нужно поговорить. Я так больше не выдерживаю.
Она медленно подняла глаза, но посмотрела не на него, а куда-то ему за плечо, на стену. Затем повернула голову к коту.
— Рыжик, ты чувствуешь этот странный гул? Наверное, сквозняк.
Игорь сжал кулаки так, что ногти впились в ладони.
— Я не сквозняк! Я твой муж! Посмотри на меня!
Она встала, аккуратно обошла его, как обходят столб или некрасиво припаркованную машину, подошла к коту и начала гладить его шелковистую шерсть.
— Этот гул становится всё громче, — проворковала она. — Кажется, у соседей опять ремонт. Бедный мой мальчик, тебе, наверное, страшно от таких резких звуков.
Это было изощрённое, продуманное до мелочей издевательство. Она не кричала, не била посуду, не обвиняла. Она просто стирала его из реальности. Он пытался заговорить с ней за ужином — она включала музыку погромче и шептала коту на ухо что-то ласковое. Он пытался лечь рядом с ней в постель — она укладывала кота между ними, создавая пушистую, мурлыкающую стену. Однажды ночью он отодвинул кота, чтобы обнять её. Она тут же проснулась, включила свет, взяла Рыжика на руки и, не сказав ни слова, ушла спать с ним на диван в гостиную.
Его мир сузился до размеров этой квартиры, в которой он стал призраком. Его кресло стояло в углу, покрываясь пылью. Его тарелка почти всегда была пуста, если он сам не позаботился о себе. Его голос превратился в бессмысленный шум. Он чувствовал, как внутри него копится чёрная, вязкая ярость. Она ждала своего часа, сгущаясь с каждым днём, с каждым её ласковым словом, обращённым к коту, с каждым взглядом, прошедшим сквозь него. Он понимал, что это не может продолжаться вечно. Что-то должно было взорваться. Он сам должен был взорваться, чтобы доказать ей, что он не сквозняк и не гул соседского ремонта. Что он живой. И что его терпение не просто на исходе — оно уже давно закончилось. Он просто ждал последней искры, чтобы всё вокруг заполыхало.
Искра вспыхнула в самый обычный вторник. Алиса, как обычно, вернулась с работы, поцеловала в макушку кота и, игнорируя Игоря, застывшего с пультом в руке, прошла на кухню. Он услышал характерный щелчок открываемой консервной банки и знакомый, омерзительный запах паштета из тунца. Она даже не стала перекладывать его в миску. Она поставила открытую баночку на пол и позвала:
— Рыжик, солнышко, иди сюда, у нас сегодня деликатес.
Игорь медленно положил пульт. Звук консервной банки, поставленной на кафельный пол, прозвучал в его голове как выстрел стартового пистолета. Это была последняя капля. Не лосось, не кошачий дворец, а эта дешёвая жестяная банка, которая символизировала его окончательное и бесповоротное поражение. Он поднялся. Его движения были медленными, почти сомнамбулическими, но внутри него уже бушевал пожар.
Он вошёл на кухню. Алиса стояла к нему спиной, наблюдая, как кот с аппетитом уплетает паштет. Она не обернулась. Она знала, что он там, но продолжала играть в свою страшную игру.
— Знаешь, — начал он тихим, сдавленным голосом, — я всё это время ждал. Ждал, когда ты перестанешь. Когда тебе надоест этот цирк.
Алиса не ответила. Она лишь чуть наклонила голову, будто прислушиваясь к далёкой музыке.
И тогда он взорвался. Это был не крик. Это был рёв раненого зверя. Он рванул в гостиную, к этому проклятому кошачьему замку. Он схватился за верхнюю башню и с треском оторвал её от основания. Посыпалась джутовая обмотка, полетели щепки. Он бил ногами по столбикам, ломал платформы, рвал когтеточки. Он крушил этот ненавистный символ своего унижения с первобытной яростью, пытаясь физическим разрушением заглушить свою внутреннюю боль. В комнате стоял грохот и треск ломающегося дерева. Рыжик от страха забился под кухонный стол.
Когда от замка осталась лишь груда обломков, Игорь, тяжело дыша, обернулся. Он ожидал увидеть на лице Алисы ужас, слёзы, страх. Но увидел лишь холодное, отстранённое любопытство. Она стояла в дверях, прислонившись к косяку, и смотрела на него так, как смотрят на уличного сумасшедшего. Ни единой эмоции.
— Тебе всё равно?! — прохрипел он. — Даже это тебя не проняло?!
Она молчала. Её молчание было громче его крика. Он понял, что и этого недостаточно. Чтобы она его увидела, чтобы она его услышала, он должен был ударить по самому главному. Он сделал шаг в сторону кухни, к дрожащему под столом коту.
— Всё из-за него, — прошипел Игорь, указывая на кота. — С него всё началось. Им всё и закончится.
И в этот момент Алиса впервые за много дней посмотрела прямо на него. Её взгляд был твёрдым и острым, как осколок льда. Она медленно выпрямилась и сделала шаг вперёд, преграждая ему дорогу. И она заговорила. Её голос был тихим, ровным, без единой дрожащей ноты.
— Ты не тронешь его.
— Ещё как трону! Я вышвырну его снова! Только на этот раз не на балкон!
— Нет, не вышвырнешь, — так же спокойно сказала она. — Знаешь, Игорь, я всё это время молчала и ждала. Ждала, поймёшь ли ты хоть что-нибудь. Но ты не понял. Ты ведь думаешь, что всё это из-за кота? Ты думаешь, я мщу тебе за то, что ты выставил его на холод?
Она сделала паузу, давая словам впитаться в оглушительную тишину, повисшую после погрома.
— Ты ошибаешься. Дело не в коте. Дело в том, почему ты это сделал. Ты сделал это не потому, что он точил когти или сидел на столе. Ты сделал это, потому что не мог вынести, что в моей жизни есть что-то, что я любила до тебя. Что-то, что было только моим. Ты хотел вытравить из этой квартиры всё, что напоминало обо мне прежней. Ты хотел, чтобы всё принадлежало только тебе. Рыжик был просто последним бастионом. И ты решил его уничтожить. Не наказать, а именно уничтожить. Выставив его в тот день на балкон, ты показал мне не то, как ты относишься к коту. Ты показал, как ты будешь относиться ко мне, если я перестану быть удобной.
Она сделала ещё один шаг к нему. Теперь их разделяла всего пара метров.
— Я не стала кричать тогда. Потому что кричать на тебя — это всё равно что спорить со стеной. Я решила показать тебе. Показать, каково это, когда тебя не замечают. Когда твои чувства, твоё присутствие, твоё само существование ничего не значат. Когда ты просто… шум. Неприятный, раздражающий шум. Ну что, тебе понравилось?
Игорь смотрел на неё, и ярость медленно уступала место холодному, липкому осознанию. Он проиграл. Не сейчас, круша мебель, а тогда, в тот самый день, когда захлопнул дверь балкона. Он смотрел на эту женщину, которую, как ему казалось, он знал, и видел перед собой абсолютно чужого, незнакомого человека. Сильного, жестокого в своём спокойствии и абсолютно правого.
— Собирай вещи, — её голос не дрогнул. — Прямо сейчас.
— Алиса… Ты что, променяешь меня на него? Ты вообще понимаешь, что ты творишь?
— Да я лучше со своим котом буду жить одна, чем с тобой! Он хотя бы действительно меня любит! Так что собирай свои манатки и вали из моей квартиры! Приживала!
— Это мой дом! Мой! А ты моя жена! И ты должна…
— Это больше не твой дом. Ты сам превратил его в чужой. Уходи.
Он стоял посреди разгрома, который сам же и учинил, и понимал, что это конец. Не было смысла спорить, умолять или угрожать. Его только что выписали из этой жизни. Он молча развернулся, пошёл в спальню и начал бросать вещи в спортивную сумку. Через пятнадцать минут он стоял в коридоре. Алиса сидела на корточках на кухне и гладила кота, который наконец выбрался из своего укрытия. Она даже не посмотрела в его сторону.
Он открыл входную дверь.
— Прощай, — бросил он в тишину. В ответ раздалось тихое, умиротворённое мурчание. Он вышел и закрыл за собой дверь. В квартире воцарилась тишина. Но теперь она была другой. Лёгкой, чистой, наполненной покоем. Алиса подняла Рыжика на руки, прижалась щекой к его рыжей шерсти. — Всё, мой хороший, — прошептала она. — Шум закончился…
