— Ну и на кой тебе эта квартира, Лариса? Ты что, решила из семьи сбежать? — Андрей стоял на кухне, облокотившись на холодильник. Рука в руке держал вилку с недожёванной сосиской, а глаза пылали подозрением.
— А ты не прикидывайся дураком, — спокойно, но с холодом в голосе сказала Лариса, ставя на стол чашку с чаем. — Мы договаривались: мои деньги — мои. Я их десять лет копила. Без твоих «давай потом» и «нам срочно надо ещё одну плазму в спальню».
— Ой, началось. Ты опять про эту свою «финансовую независимость»? Мы, между прочим, семья. Семья, если ты вдруг забыла.
— Семья — это когда партнёрство. А не когда один пашет, а другой мечтает о джипе.
Он фыркнул, отбросил вилку в раковину. Та с грохотом зазвенела.
— Слушай, у меня идея — мы продадим эту рухлядь, доплатим из твоих и купим нормальную тачку. Я знаю парня, он возит машины из Германии…
— Прекрати, Андрей, — Лариса встала, нависнув над столом. Голос дрогнул, но взгляд остался каменным. — Это не обсуждается. Деньги уже на депозите. Я смотрела вариант в «Цветочном». Панелька, но нормальная, третий этаж, балкон застеклён. И, кстати, без тебя.
Муж подался вперёд, как кот перед прыжком.
— Без меня? Ты с ума сошла? Ты вообще слышишь, что говоришь?
— Говорю, как есть. Я устала от твоих обещаний. Устала от того, что ты живёшь в долг, а я — сжимая зубы и каждый раз откладывая впрок. Я хочу жить без твоих «давай потом».
— А мама знает, что ты такие номера устраиваешь?
Она только рассмеялась.
— Ага. Сейчас как позову её, она и разрулит. Великая Галина Петровна, защитница мужиков без спины.
И точно. В этот момент хлопнула входная дверь. Галина Петровна вошла, как будто почувствовала, что сценка разворачивается без неё.
— Ну что опять? — спросила она, не снимая куртки. — Я только до аптеки сбегала, а тут уже как на базаре.
— Мама, она хочет купить квартиру. Сама. На свои. Без меня! — Андрей повернулся к матери, как школьник, у которого отобрали игрушку.
— Лариса, это что, шутка такая? — голос Галины Петровны стал вязким и опасным. — У тебя крыша поехала? Мы же одна семья. Какие к чёрту «свои»?
— А вот такие. — Лариса устало сняла очки, протёрла и снова надела. — Потому что в нашей семье всегда всё «общее», но общее — это только мои деньги. А как до помощи — так извините, я на работе.
— Лариса, ну ты чего несёшь? — начала мать Андрея. — Я тоже копила. На зубы. А потом отдала вам на ремонт ванной. Забыла?
— Я не просила. Это вы решили. И потом — вы, между прочим, живёте у нас уже три года, не платя ни за свет, ни за газ. Я хоть раз слово сказала?
— А что, я невестка — значит, уже обуза? — у Галины Петровны в голосе зазвенела драма. — Тридцать лет сыну жила-пахала, а теперь мешаю. Вот спасибо.
Лариса стиснула зубы.
— Знаете, я ведь тоже тридцать лет живу. И тоже пахала. Только вот мне некому сказать спасибо. Ни за что. И сейчас я хочу просто пожить для себя. Без вашего контроля, без вашего «так принято». Я больше не хочу сидеть и ждать, когда Андрей решит, что я достойна нового чайника.
— О, пошло… — Андрей хмыкнул. — Всё, мама, не слушай её. Это возраст. Пятьдесят — крышу рвёт, начинается бунт и новые квартиры.
— Нет, это не возраст. Это освобождение, — тихо сказала Лариса. — Просто вы оба привыкли, что я всегда сдержанная, тихая, удобная. А я устала. Я больше не хочу быть удобной.
Наступила тишина. Только часы на стене тикали. Старые, с кукушкой — подарок от тётки Андрея. Лариса всегда ненавидела эту кукушку. Каждые пятнадцать минут — будто напоминание: не твоё. Всё — не твоё.
— Лариса, — наконец сказала свекровь. — Ты подумаешь ещё раз. Это просто кризис. Женщины в твоём возрасте…
— Нет, Галина Петровна. Это не кризис. Это — шанс. И я его не отдам.
Она встала, пошла к прихожей и достала из шкафа старую чёрную папку. Та самая, в которую она прятала все выписки с банковского счета, распечатки, копии договоров.
— Я уже оставила заявку. Агент сказал: завтра можем поехать смотреть. И да, Андрей, без тебя.
— Лариса, ты с ума сошла! — он взвился. — Я тебе запрещаю! Это не только твои деньги — ты жена!
Она посмотрела на него долго. Так, как смотрят в последний раз. Потом прошла мимо, задела плечом.
— Именно поэтому — жена. Пока ещё. Но не навсегда.
***
— Лариса, я последний раз спрашиваю: ты точно едешь смотреть эту халупу? — Андрей стоял посреди коридора в спортивных штанах и с чашкой кофе, как будто это он был жертвой предательства, а не она.
— Да, Андрей, точно. Халупу, как ты выразился, с окнами во двор, где нет твоих друзей с пивом на лавке, — холодно сказала Лариса, натягивая ветровку. Она была одета непривычно для субботнего утра — джинсы, кроссовки, уверенность в каждом движении.
— И ради этого ты гробила себя десять лет? Что бы жить… в панельке? — он хмыкнул, как будто хотел обидеть, а вышло жалко.
— Ради того, чтобы жить, как я хочу. А не как ты решил.
— Вот ты и показала, кто ты на самом деле, — рявкнул он, резко поставив чашку на тумбочку, так что кофе плеснулось на обивку. — Эгоистка. Ты разрушила семью.
— А она у нас была, Андрей? — Лариса подняла брови. — Я тебя просила помочь с ремонтом стиралки полгода назад. Ты помнишь, что ответил?
— Да отстань ты со своей бытовухой! — вспылил он. — Ты что, всю жизнь хочешь в тряпках и подгузниках тонуть?
— Знаешь, хоть в тряпках, но своих! — и в этот момент Лариса хлопнула дверцей шкафа так, что с верхней полки рухнул Андрейкин чемодан. Он отпрыгнул.
— Осторожней, психичка! — Он бросился вперёд и резко схватил её за руку. — Ты меня достала, слышишь?
— Отпусти, — прошипела она, пытаясь вырваться. — Ты трогаешь меня?!
— Да если бы ты была нормальной женой, я бы тебя на руках носил! — Он дёрнул сильнее.
Она не выдержала — толкнула его в грудь. Андрей отшатнулся, споткнулся о тот самый чемодан и упал прямо на коврик, с каким-то глухим «бух».
Из кухни донёсся возмущённый вопль:
— Что происходит?! — Галина Петровна вылетела как ураган. — Ты что, мужа бьёшь?!
— Он меня тронул! — Лариса задыхалась от злости. — Пусть спасибо скажет, что я только толкнула.
— Так-так, — хмыкнула свекровь, прищурившись. — Ну вот и показала свою сущность. Квартира ей, деньги ей, теперь ещё и мужа избивает. Прямо «женщина будущего»…
— Не передёргивайте. Лучше бы сына своего воспитывали вовремя, — бросила Лариса, вырывая руку из хватки Андрея. — Я, между прочим, к врачу записывалась тайком, чтобы в очередной раз не услышать «опять ты ноешь».
— Ой, только не начинай, — зашипела свекровь. — Ты вечно больная. То давление, то спина, то мрак в глазах. Всё сама придумала. Я в твои годы по три смены работала!
— В том-то и дело. Вы работали, а я ещё и молчала. Всё в себе. Потому и накопила. Чтобы, когда сорвёт крышу от вас обоих — уехать.
— Это ты себе придумала. Вон, дети нормальные живут — вместе, по-человечески. А ты вечно против всех. Неудивительно, что у вас детей нет — кто с такой захочет?
Наступила тишина. Даже Андрей замер.
— А вот это было лишнее, — тихо сказала Лариса. — Очень даже лишнее.
— Что, правда глаза колет? — ехидно бросила свекровь, накидывая халат на плечи, будто готовилась к генеральной битве.
— Нет, правда — это когда ты десять лет живёшь с ощущением, что все твои желания — это каприз. Что всё, что ты хочешь — это «ненормально». А потом однажды просыпаешься и понимаешь, что ты — не мебель. Что ты — человек. И имеешь право уйти.
— Куда уйти? — крикнул Андрей, всё ещё сидя на коврике. — Ты в своем уме? Кому ты нужна в пятьдесят?
— Себе. Себе я нужна. А остальное — неважно.
Она схватила ключи и двинулась к двери.
— Я сегодня смотрю квартиру. Завтра — переезжаю. А вы оба можете остаться здесь. В этой клетке из упрёков и долгих чаёв.
— А деньги? — взвизгнула свекровь. — Ты их копила, пока жила у нас. Это общее!
— Нет. Это расплата за молчание. И я её больше платить не собираюсь.
Дверь хлопнула.
Лестничная клетка пахла мокрым кафелем и зимой, хотя был май. Лариса быстро спустилась по ступеням, почти не чувствуя ног. Сердце колотилось, пальцы дрожали. Она села в автобус и смотрела в окно. Где-то далеко, за окраиной, был район с названием «Цветочный». Там ждала панелька. С застеклённым балконом.
Возможно, в ней не будет штор. Зато будет воздух.
***
— Лариса Викторовна, ключи вот здесь, документы я оставлю вам на столе, — риелторша была молода, вежлива и до неприличия бодра. В её голосе звучало: «Поскорее бы уехать на маникюр».
— Спасибо. Я сама всё посмотрю, — Лариса взяла связку ключей и прошла вглубь квартиры.
Пол скрипел, обои — бежевые, с пузырями, но было… тихо. Ни крика из кухни, ни звона кружек в стену, ни вечных маминых поучений. Она сняла куртку, прошлась по комнатам. Окна выходили во двор, где играли дети. Пахло строительной пылью и сыростью, но ей казалось — это запах свободы.
На балконе стоял облезлый табурет. Села. Просто посидела. Десять минут. Потом достала телефон.
11 пропущенных от Андрея. 7 сообщений. И одно голосовое от Галины Петровны, где она — со вздохами и всхлипами — звала её «на чашку чая поговорить как взрослые женщины». Лариса отключила звук. Она не хотела чая. Она хотела тишины.
К вечеру звонки прекратились. На следующий день приехала машина с надписью «Услуги грузчиков». Три коробки, старый торшер и чемодан — вот всё, что Лариса решила взять. Остальное она оставила им. Всё равно не её.
Через неделю она купила занавески. Нет, не «цветочек» и не «кружево» — плотные серые, как лондонское небо. Закрылись — и никого. Как броня. Она включила чайник, подключила новый тостер, который давно хотела, но «денег нет, подожди». Зашла в магазин у дома, где продавщица улыбнулась и не сказала: «Опять пришли, бабушка?»
А потом в дверь позвонили.
— Лариса, это я. — Голос был тихий. Уверенно-тихий. — Открой. Мне поговорить нужно.
Она знала этот голос. Спала с ним десять лет. Злилась на него, скучала, когда он уезжал в командировки. Это был Андрей.
— Что тебе? — сказала она, не открывая дверь.
— Я хочу извиниться.
— Поздно.
— Я идиот. Ты права. Про квартиру, про нас. Всё.
— У меня всё хорошо, Андрей. Я сейчас не хочу всё это разворачивать обратно.
— Я не прошу вернуться. Я просто… Я там без тебя, как без зубов. Пусто, тупо и мерзко. Даже мама молчит. Сидит, как пельмень.
Лариса неожиданно улыбнулась. Пельмень — это точно. Но даже это уже не грело.
— Мне тяжело, Андрей. Но я жива. И мне здесь дышится.
Он помолчал.
— Если когда-нибудь захочешь поговорить — просто скажи.
— Не захочу, — сказала она и закрыла глазок. Долго стояла, прижавшись лбом к двери. Потом вернулась в комнату.
На столе лежали документы о праве собственности. Имя: Лариса Викторовна Бахтина. Возраст: 51 год. Семейное положение: свободная.
Вечером она пошла на почту. Оформила постоянную прописку. На обратном пути купила букет роз — белых. Они напомнили ей, как когда-то в юности она мечтала жить одна в маленькой квартире с белыми шторами. Не получилось со шторами. Но получилось с остальным.
Она пришла домой, поставила розы в банку — вазы ещё не было. Села на балкон. Закурила.
— Ну что, Бахтина, — сказала себе вслух, — ты это сделала.
И впервые за много лет расплакалась. Тихо, глубоко, без истерики. Просто выпустила из себя всё. А потом улыбнулась.
На полу стояли коробки. На кухне гудел холодильник. А внутри — была весна.
