— Представляешь, мне сегодня премию выдали. Совершенно не ожидала, но безумно приятно, — Марина с нескрываемым удовольствием подцепила на вилку лист хрустящего салата и кусочек тёплой куриной грудки. — Шеф отметил, что наш последний квартальный проект «выстрелил» благодаря моим доработкам. Будет на что наконец-то поехать в отпуск по-человечески, а не так, как мы перебивались прошлый раз.
Виктор кивнул, но как-то очень рассеянно, механически пережёвывая свой ужин. Свет на их небольшой, очень уютной кухне был тёплым, в воздухе витал приятный аромат чеснока и запечённых трав. Обычный вечер. Один из сотен спокойных, совершенно предсказуемых вечеров, из которых, словно из кирпичиков, и строится семейная жизнь. Он отодвинул свою тарелку, хотя съел едва ли половину.
— Марин, я хотел с тобой поговорить. Тут такое дело… В общем, Ирина с работы уволилась.
Марина проглотила салат и посмотрела на мужа с долей дежурного сочувствия. Ирина, младшая сестра Виктора, была девушкой, безусловно, увлекающейся, но крайне непостоянной. Её трудовая книжка скорее напоминала сборник коротких рассказов, чем серьёзный документ, подтверждающий стаж.
— Да что ты? Очень жаль, конечно. Нашла уже что-то другое или просто решила отдохнуть?
— Не то чтобы надоело, — Виктор тщательно подбирал слова, двигаясь очень осторожно, словно шёл по минному полю. — Говорит, что работа её морально истощила. Творческий кризис, эмоциональное выгорание. Ты же знаешь, она натура тонкая, ранимая. Ей необходимо время, чтобы прийти в себя, найти свой истинный путь, как она говорит.
Марина кивнула, но уже с заметно меньшим энтузиазмом. Все эти разговоры про «тонкую натуру» и «поиски себя» она слышала уже далеко не в первый раз. Обычно они заканчивались тем, что Виктор «входил в положение» и подкидывал сестре деньги до её следующего мимолётного увлечения.
— Ну, поиски себя — дело хорошее, — дипломатично заметила она, возвращаясь к еде. — Главное, чтобы поиски эти не затянулись. У неё же ипотека в Киеве, как она планирует платить?
Виктор воспринял этот вопрос как идеальный мостик для своей главной новости. Он даже слегка подался вперёд, его лицо приняло серьёзное, почти торжественное выражение.
— Вот об этом я и хотел поговорить. Я тут подумал… В общем, я решил ей помочь.
Воздух на кухне словно сгустился. Марина замерла с вилкой в руке, в сантиметре ото рта. Она медленно опустила её обратно на тарелку, лёгкий звон фарфора прозвучал оглушительно на фоне внезапно оборвавшегося разговора. Она смотрела на мужа внимательно, изучающе, словно видела его впервые.
— В каком смысле, поможешь? — уточнила она ровным, лишённым эмоций голосом. — Ты ей просто займёшь деньги, что ли?
Виктор махнул рукой с такой беззаботностью, будто речь шла о покупке пачки чая.
— Нет, зачем эти сложности с займами? Я просто буду ей свою зарплату отдавать. Всю. Пока она находится в поиске себя, ну, чтобы её из квартиры в Днепре не выставили за неуплату.
Он произнёс это так просто, так обыденно, что на мгновение Марине показалось, что она ослышалась. Что это какая-то глупая, совершенно неуместная шутка. Но выражение лица Виктора было абсолютно серьёзным. Он смотрел на неё с ожиданием, словно ждал похвалы за своё благородство и невероятную щедрость.
— А что тут такого? — добавил он, видя её замешательство и, очевидно, неверно его истолковав. — Мы же на твою пока проживём. Тебе же как раз премию дали, ты сама сказала. Денег хватит.
Марина медленно поставила тарелку на стол. Фарфор тихо стукнул о дерево скатерти, и этот звук показался громче выстрела. Она не отводила от мужа взгляда, но глаза её были пустыми, словно она смотрела не на него, а сквозь него, на уродливую правду, которая внезапно вылезла наружу и уселась между ними за ужином. Его слова не укладывались в голове. Они были настолько абсурдными, настолько чудовищно нелогичными, что мозг отказывался их принимать.
— Повтори, — попросила она. Голос был тихим, но в нём не было ни капли мягкости. Он был как тонкий слой льда над бездонной пропастью. — Я хочу убедиться, что правильно тебя поняла. Ты собираешься отдать всю свою зарплату Ирине. А мы, наша семья, будем жить на мою. Я правильно всё поняла?
Виктор заёрзал на стуле. Он ожидал чего угодно — удивления, может быть, лёгкого недовольства, которое можно было бы погасить парой фраз о семейном долге. Но этот ледяной, почти клинический допрос выбивал его из колеи. Он попытался улыбнуться, смягчить обстановку.
— Ну да. Марин, ну что ты так напряглась? Это же временно. Месяц, два, ну три максимум. Она найдёт себя, найдёт новую работу, и всё вернётся на круги своя. Это же Ирина, моя родная сестра! Кровь родная! Я не могу просто стоять и смотреть, как она тонет. Семья должна помогать друг другу, разве не так?
Он говорил правильные, красивые слова. Но в контексте сложившейся ситуации они звучали фальшиво и оскорбительно. Марина видела, как он ловко подменяет понятия: помощь превращалась в полное содержание, поддержка — в перекладывание ответственности. Её премия, её усталость после сложного квартала, их общие планы на отпуск — всё это обесценивалось, превращалось в ресурс для «поиска себя» его сестры.
— Наша семья, Виктор, — она произнесла это словосочетание так, будто пробовала его на вкус, и оно оказалось горьким. — Наша семья — это ты и я. И у нашей семьи есть свои планы, свои нужды, свой бюджет. Моя премия — это не манна небесная, это результат моей работы. Мы хотели поехать на море. Помнишь? Мы откладывали, выбирали отель. Или это уже неважно? Творческий кризис Ирины отменяет наш отпуск?
Он нахмурился. Разговор шёл совершенно не по его сценарию. Он хотел быть благородным рыцарем, спасающим сестру, а его превращали в мелочного бухгалтера.
— При чём тут отпуск? Нельзя же быть такой эгоисткой! Речь идёт о человеке, о родном человеке, который в беде! А ты мне про море! У тебя что, совсем нет сострадания? Деньги для тебя важнее всего?
И это стало последней каплей. Обвинение в бессердечии от человека, который только что без зазрения совести предложил ей в одиночку тащить их обоих, взорвало её изнутри. Она немного наклонилась вперёд, и её голос, до этого ровный и тихий, обрёл металлическую жёсткость.
— Да что ты говоришь? Это я должна обеспечивать нашу семью, а ты будешь все свои зарплаты спускать в это время на ипотеку своей сестры? Серьёзно?!
Вопрос прозвучал как пощёчина. В нём смешались ярость, недоумение и горькое разочарование. Виктор вздрогнул от этой внезапной силы в её голосе.
— Прекрати! Ты всё только усложняешь! Это моя сестра и ты должна это понимать! Я не могу её оставить в таком положении! Если ты со своими родственниками так можешь поступать, то я нет! И это не «спускать», а помогать!
— Помогать — это одолжить пару тысяч гривен до зарплаты! Помогать — это привезти продуктов! А то, что предлагаешь ты, называется по-другому. Ты предлагаешь мне взять на содержание взрослую, трудоспособную женщину, которая просто устала работать! А сам при этом умываешь руки. Ты просто перевесил свою сестру с её ипотекой на меня! Это гениально, Виктор. Просто гениально.
Утро не принесло облегчения. Оно пришло пропитанное вчерашним скандалом, как старая одежда — запахом костра. Не было ни криков, ни битья посуды, только густое, вязкое молчание, которое обволакивало все предметы в квартире, делая их тяжелее и уродливее. Виктор собирался на работу демонстративно громко: вот звякнули ключи, вот хлопнула дверца шкафа, вот он нарочито бодро прошагал в коридор. Он был уверен в своей правоте, в своей моральной силе. Марина, по его мнению, просто устроила вчера сцену из женской вредности, переспала с этой мыслью и сегодня, как и положено разумной женщине, смирится. Он даже не сомневался в этом. Ведь он поступал правильно, по-семейному.
— Я ушёл, — бросил он в сторону спальни, не заглядывая внутрь.
Ответа не последовало. Ну и ладно. Подуется и перестанет. Он закрыл за собой входную дверь, унося с собой свою непоколебимую уверенность в том, что мир устроен просто и правильно, а он в этом мире — благородный герой.
Марина лежала в кровати ещё минут десять, прислушиваясь к затихающим в подъезде шагам мужа. Затем она села. В её движениях не было ни обиды, ни суеты. Только холодная, целеустремлённая решимость. Она открыла ноутбук, зашла в свой онлайн-банк и совершила несколько переводов. Затем начала методично собираться на работу.
Прошло три дня. Три бесконечных, тягучих дня, похожих на плохой сон. Квартира, некогда бывшая их крепостью, превратилась в нейтральную территорию, разделённую невидимой демаркационной линией. Они передвигались по ней как призраки, стараясь не пересекаться. Виктор уходил на работу рано, возвращался поздно. Он надеялся, что время и его молчаливое осуждение сломят Марину. Но она не ломалась. Она продолжала свой тихий, изматывающий саботаж. По утрам она не спеша пила кофе, читая книгу, пока он метался по квартире, опаздывая. Днём заказывала еду из дорогих ресторанов, оставляя на кухонном столе чеки и пустые контейнеры. Она не смотрела ему в глаза, не отвечала на вопросы по существу, её вежливая отстранённость выводила из себя куда больше, чем открытый скандал.
Вечером четвёртого дня Виктор вернулся домой окончательно разбитым. На работе он был рассеян, днём ему дважды звонила Ирина, её голос с каждым разом становился всё более требовательным и паническим — дата платежа по ипотеке неумолимо приближалась. Он вошёл в квартиру и замер. Музыка не играла, на столе не было следов очередного гастрономического изыска. Марина сидела в кресле в гостиной и спокойно смотрела в окно. В тишине раздался резкий звонок в дверь.
Марина не пошевелилась. Виктор, тяжело вздохнув, пошёл открывать. Он уже знал, кто там. На пороге стояла Ирина. Вид у неё был трагический: бледное лицо, подчёркнуто тёмные круги под глазами и дрожащие уголки губ.
— Виктюша, я больше не могу, — с порога запричитала она, бросаясь ему на шею. — Этот банк… они мне звонят, угрожают! Я не сплю ночами! У меня нервы на пределе!
Она прошла в квартиру, как к себе домой, и только тогда как бы заметила Марину. Её взгляд скользнул по жене брата с плохо скрываемым презрением. Виктор закрыл дверь и встал рядом с сестрой, словно образуя с ней единый фронт.
— Вот, Марин, посмотри! Посмотри, до чего ты человека довела! — с надрывом в голосе воскликнул он. — Я же тебе говорил, что ей плохо! Ей нужна помощь, а ты устроила этот цирк!
Ирина подхватила его тон.
— Я не понимаю, Марина, что я тебе сделала? Я думала, мы семья. Я думала, ты войдёшь в положение. Неужели тебе жалко помочь? Я же не чужой тебе человек! Я сестра твоего мужа и он обязан мне помогать, собственно, как и ты! Ты же знаешь, как мне тяжело, я ищу себя, мне нужно восстановиться…
Они говорили вдвоём, перебивая друг друга, поддакивая и дополняя. Их голоса сливались в один обвинительный гул. Виктор рассказывал, как они прекрасно проживут на зарплату Марины, а Ирина жаловалась на бездушных работодателей и своё хрупкое душевное равновесие. Они стояли посреди гостиной, брат и сестра, объединённые общей целью — заставить, сломить, продавить ту, что сидела в кресле.
Марина молчала. Она дала им выговориться. Она смотрела, как её муж, человек, с которым она делила постель и планы на будущее, превращается в жалкого просителя для своей сестры, готового предать их собственную семью. Когда их поток красноречия иссяк, она медленно поднялась.
— Сядьте. Оба, — её голос был спокойным, но в нём появилась такая власть, что они инстинктивно подчинились, опустившись на диван.
Марина подошла к комоду, достала какие-то бумаги и положила их на журнальный столик.
— Ты говорил про сострадание, Виктор. И про деньги. Так вот, слушайте оба. Моя премия, на которую вы так рассчитывали, действительно потрачена. Вчера я внесла полную оплату за курс реабилитации для своей матери. У неё проблемы со спиной, ты знаешь. Она терпела несколько лет, потому что это дорого. Теперь не будет.
На лицах Виктора и Ирины отразилось недоумение, сменившееся шоком.
— А теперь простая арифметика для тебя, гений, — она повернулась к мужу. — Моей зарплаты, после оплаты счетов за эту квартиру и покупки еды, теперь будет хватать ровно на меня. На мои нужды. На мой обед, который я не обязана готовить для тебя. На мою одежду. На мою жизнь.
Она сделала паузу, давая словам впитаться в воздух комнаты. Ирина открыла рот, чтобы что-то возразить, но Марина остановила её ледяным взглядом.
— А вы… — она обвела их обоих одним долгим, тяжёлым взглядом, в котором не было ни ненависти, ни обиды, только констатация факта. — Вы теперь семья. У вас общие проблемы. Общие финансовые обязательства. Он обещал тебе помочь. Вот и пусть помогает. Разбирайтесь.
— Но как же так? — разочарованно выдохнула Ирина.
— А вот так! Можете вместе собрать его вещи, — Марина указала головой на мужа. — И катиться жить к тебе! Платить за ипотеку, покупать всё, что тебе, Ирина, нужно! А вот меня в этом всём не будет, как и моего участия! Я вам не банкомат, я не спонсор, так что всё! Разбирайтесь со своими поисками, со своими ипотеками самостоятельно и как хотите!
Она пошла в спальню, но почти сразу же вернулась со словами:
— А, да, милый! Не забудь, когда будешь уходить, оставить ключи от моего дома тут, потому что больше ты тут не живёшь! А я и без тебя справлюсь! Без тебя, наверное, даже будет проще! Ну, всё, счастливой вам жизни и хороших сборов.
Теперь она действительно ушла в спальню, оставив брата и сестру в полном недоумении…
