Мужские ботинки у порога. Сорок пятый размер, минимум. Наташа застыла с пакетами в руках — творог для мамы уже начал протекать через полиэтилен.
— Мам? — она толкнула дверь кухни.
На лестнице, ведущей на чердак, стоял мужчина. Седой, загорелый, в клетчатой рубашке с закатанными рукавями. В руках — молоток.
— Вы к Галине Петровне? — он улыбнулся. — Она в огороде, сейчас позову.
— Не надо. Я сама.
Наташа выгрузила пакеты на стол, стараясь не смотреть на чужую кружку рядом с маминой. На веранде пахло свежими досками и ещё чем-то — мужским одеколоном. Не папиным.
— Наташенька! — мама вошла с охапкой укропа, щёки раскраснелись. — Ты рано сегодня. Познакомься, это Виктор. Виктор, моя дочь.
Рукопожатие было крепким. Наташа машинально отметила — ногти чистые, мозолей нет. Не работяга.
— Крышу помогаю починить, — Виктор кивнул на лестницу. — После дождей потекла.
— Спасибо. Я бы сама вызвала мастеров.
— Да что вы, какие мастера между соседями.
Соседями. Наташа прикусила язык. Пять лет езжу каждые выходные, всех тут знаю. Никакого Виктора не было.
За ужином он рассказывал про внуков в Канаде, про то, как учился класть печи. Мама смеялась — звонко, как девчонка. Когда она так смеялась в последний раз? Наташа ковыряла салат и считала минуты.
— Ну что, я пойду, — Виктор встал после чая. — Галина Петровна, завтра с утра продолжу, если позволите.
— Конечно, Витя. Спасибо за помощь.
Витя. Мама проводила его до калитки. Наташа видела в окно, как они о чём-то говорят у забора. Мама поправила волосы — жест, который Наташа помнила с детства. Так она делала, когда папа приходил с работы.
— Давно знакомы? — спросила Наташа, когда мама вернулась.
— Два месяца. — Галина Петровна собирала посуду, не глядя на дочь. — В магазине познакомились, я сумки уронила, он помог.
— Два месяца? И ты молчала?
— А что такого? Просто… помогает по хозяйству. Одной тяжело стало.
— Мам, я же приезжаю. Всё делаю.
— Знаю, доченька. Но ты же не можешь быть здесь всегда.
Галина Петровна села напротив, сложила руки на коленях — как на родительском собрании, когда Наташу вызывали за двойки.
— Мы… мы думаем жить вместе.
Творог в холодильнике, наверное, уже испортился. Надо было сразу убрать. Наташа встала, открыла дверцу, переставила банки.
— Наташ?
— Где он живёт?
— В Сосновке. У него там дом.
— Один?
— Вдовец. Три года назад жена умерла.
— Дети?
— Двое сыновей. В Канаде оба, я же говорила.
— И он хочет переехать сюда?
Мама помолчала.
— Мы ещё не решили. Может, я к нему.
Наташа резко захлопнула холодильник. На магнитике — её фото десятилетней давности, с медицинского выпускного — задрожало и съехало вниз.
— Ты с ума сошла? Какой «к нему»? Ты его знаешь два месяца!
— Наташенька…
— Нет, мам, послушай. Помнишь, что было с папой? Помнишь, как он ушёл? Тоже ведь «помогал» той, из бухгалтерии. Компьютер ей настраивал!
Галина Петровна встала, прошла к окну. За стеклом темнел огород — грядки с помидорами, которые она выращивала одна двадцать лет.
— Твой отец ушёл не поэтому. Мы просто… остыли друг к другу. Бывает.
— Бывает? Мам, он бросил нас!
— Он бросил меня. Тебя не бросал. Алименты платил исправно, на выпускной приехал.
— Не защищай его!
— Я не защищаю. Просто прошло двадцать лет, Наташ. Двадцать лет я одна. Думаешь, легко?
Наташа молчала. Мама повернулась к ней — в полумраке кухни морщины казались глубже.
— Я не молодею. Мне шестьдесят восемь. Может, это последний шанс не умереть в одиночестве.
— У тебя есть я!
— У тебя своя жизнь должна быть. Семья, дети…
— Мам, не начинай.
— Хорошо. Но я имею право на свою жизнь тоже. Или нет?
Наташа уехала затемно, не дожидаясь утра. Всю дорогу в маршрутке пахло укропом — застрял где-то в сумке.
Понедельник начался с истерики пациентки. Давление под двести, а она таблетки не пьёт — «химия же». Наташа выписывала направления и думала о Викторе. Сосновка — это сорок минут на автобусе. Завтра выходной, съездить?
— Марина Николаевна, препарат надо принимать постоянно. Каждый день. Иначе инсульт.
— Да знаю я! Просто забываю иногда. Дочка должна напоминать, а она…
— Поставьте будильник на телефоне.
Пациентка ушла, хлопнув дверью. Наташа потёрла виски. В ординаторской Ленка разогревала в микроволновке котлеты.
— Чего злая как чёрт? — спросила она, протягивая Наташе чай.
— Мама… встречается с кем-то.
— О! И что, не князь?
— Не знаю. Вдовец какой-то, из соседнего посёлка. Два месяца знакомы, а уже о совместной жизни говорят.
— Ну и? Не подростки же.
— Лен, ты не понимаешь. А вдруг он…
— Альфонс? — Ленка хихикнула. — Твоя мама, конечно, красавица, но какое наследство? Дача в Малиновке?
— Дача в хорошем месте. Участок большой.
— Наташ, ты гонишь. Ну познакомились старички, ну нравятся друг другу. Радоваться надо.
— Старички. Моей маме шестьдесят восемь!
— И что? Любви все возрасты покорны и всё такое. Слушай, а может, ты просто ревнуешь?
Наташа поставила кружку так резко, что чай выплеснулся на стол.
— К вечернему приёму готова? У тебя кабинет пять минут.
До конца смены она больше не заходила в ординаторскую.
В интернет-кафе у вокзала пахло дешёвым кофе и пылью. Наташа забила в поисковик: «Виктор Сосновка вдовец». Ничего. «Смерть жена Сосновка 2021». Пара некрологов из районной газеты.
«Ушла из жизни Петрова Антонина Михайловна, 1958 г.р. Любящая мать и бабушка…»
Петров. Виктор Петров? Наташа открыла соцсети. Профиль нашёлся с третьей попытки — фото старое, лет десять назад. Виктор с женой на фоне моря. Она — полная, улыбчивая. Счастливые.
В друзьях — два профиля с канадскими флагами. Сыновья. На стенах — редкие поздравления с праздниками. «Папа, с днём рождения! Целуем, скучаем!»
Наташа листала фото. Вот Виктор с внуками — качает на руках малыша. Вот на даче, показывает помидоры. Вот… стоп. Наташа приблизила фото. Похороны. Виктор в чёрном костюме, осунувшийся. Подпись: «Простите, что редко отвечаю. Тяжело».
Три года назад. Последний пост — месяц назад. «Посадил яблоню, как мечтала Тоня».
В комментариях соседи советовали держаться. Кто-то предлагал познакомить с подругой — «хорошая женщина, тоже одна».
Наташа закрыла ноутбук. В горле стоял ком. Она набрала мамин номер.
— Алло? Наташенька, что-то случилось?
— Мам… я насчёт Виктора. Послушай, я нашла информацию. Его жена умерла три года назад. В завещании…
— Наташа, — голос мамы стал жёстким. — Что ты делаешь?
— Я беспокоюсь о тебе!
— Ты копаешься в прошлом человека, которого не знаешь. Это… это низко.
— Мам, я же не…
— Всё оставила детям? Это ты хотела сказать? Что он теперь ищет, к кому бы присосаться?
— Я не так…
— Именно так. Знаешь что? Я не хочу это обсуждать. И не звони мне с такими… расследованиями.
Гудки. Наташа сидела в полутёмном зале, где подростки резались в стрелялки. На экране высвечивалось: «Сеанс окончен. Оплатите дополнительное время».
Две недели они не разговаривали. Наташа звонила — мама сбрасывала. Писала сообщения — односложные ответы. «Всё хорошо». «Не волнуйся». «Занята».
В субботу не выдержала. Купила маминых любимых эклеров, села в маршрутку. Всю дорогу репетировала: спокойно, без обвинений. Просто поговорить. Выяснить.
Виктор красил забор. Увидев Наташу, кивнул, продолжил работать. Мама возилась с рассадой на веранде.
— Приехала всё-таки, — сказала, не поднимая головы.
— Мам, давай поговорим. Нормально.
— О чём? О том, что ты в интернете про Виктора искала? Он мне рассказал. Соседка видела тебя в том кафе у вокзала, позвонила ему — не про него ли расспрашиваешь.
Наташа покраснела. Деревня, все всё про всех знают.
— Я волнуюсь.
— Ты контролируешь. Это разные вещи.
Галина Петровна наконец подняла голову. Глаза красные — плакала? Или от земли?
— Что ты хочешь услышать? Что я старая дура? Что он обманщик? Что использует меня?
— Мам…
— Нет, скажи! Вот прямо скажи, что думаешь!
— Я думаю, что ты можешь ошибаться! Что он может… что людям в этом возрасте одиноко, и они цепляются за любого!
Мама медленно встала, отряхнула руки. Земля осыпалась на дощатый пол.
— Знаешь, что сказал твой отец, когда уходил? «Галя, ты задушила меня своей правильностью». Двадцать лет я думала — он сволочь, предатель. А теперь смотрю на тебя и понимаю. Я вырастила свою копию. Которая душит правильностью уже меня.
— Это нечестно!
— Что нечестно? Что я хочу быть счастливой? Что мне нравится просыпаться и знать — сегодня придёт Виктор, мы будем пить чай и говорить о всякой ерунде? Что я снова чувствую себя женщиной, а не приложением к твоей жизни?
— Я никогда…
— «Мам, я привезла творог». «Мам, выпей таблетки». «Мам, не забудь закрыть теплицу». А просто посидеть, поговорить? Когда мы последний раз просто разговаривали, а?
Наташа молчала. Мама права. Они не разговаривали. Она приезжала с пакетами, с лекарствами, с готовыми решениями. Дочь-врач, дочь-опора. Идеальная дочь для одинокой матери.
— Он хороший человек, Наташ. Просто хороший. Не идеальный, не принц. Храпит, между прочим. И чай пьёт с пятью ложками сахара. Но когда я рассказываю про школу, где работала, он слушает. По-настоящему слушает. А ты когда последний раз спрашивала про мою школу?
Школу закрыли пять лет назад. Наташа тогда сказала: «Ну и правильно, тебе пора на пенсию».
— Прости меня, — тихо сказала Наташа.
— Я не обижаюсь. Просто… дай мне пожить. Для себя. Хоть немного.
Виктор появился на пороге, вытирая руки о тряпку.
— Галина Петровна, я, пожалуй, сегодня пойду. Вы тут… поговорите.
— Останьтесь, — вдруг сказала Наташа. — Я купила эклеры. На троих хватит.
Он посмотрел на Галину Петровну. Та кивнула.
За чаем говорили о ерунде. Виктор рассказывал, как учил внуков ловить рыбу по скайпу. Мама смеялась. У неё появились новые морщинки у глаз — от улыбки.
— Жена моя тоже учительницей была, — сказал Виктор. — Математика. Царствие небесное. Строгая была, ух! Я двоечником был, она меня после школы заставляла задачки решать. Так и женились — над тетрадкой.
Он улыбнулся чему-то своему. Наташа видела — это не игра. Не маска. Просто человек, который любил жену и теперь учится жить дальше.
— У вас дети в Канаде? — спросила она.
— Старший в Торонто, младший в Ванкувере. Зовут переехать, да куда мне в мои годы? Тут могила Тони. Тут дом, который мы строили. Раз в год прилетают с внуками, хватит.
— Одиноко, наверное.
— Было. — Он посмотрел на Галину Петровну. — Сейчас полегче.
Наташа уезжала на закате. Мама проводила до калитки, обняла — крепко, как в детстве.
— Приезжай на следующих выходных. Виктор грибные места знает, сходим втроём?
— Мам… а если вы решите жить вместе… где?
— Не знаю ещё. Может, тут. Может, у него. Может, будем ездить туда-сюда. Какая разница?
— Просто… предупреди, ладно? Чтобы я не приехала, а тут замок новый.
Мама засмеялась:
— Договорились. И Наташ… спасибо. За эклеры.
В маршрутке Наташа достала телефон. Открыла чат с двоюродной сестрой, где две недели назад писала гневные сообщения про «мамину глупость».
«Всё нормально. Правда нормально. Приезжай в гости, посмотришь сама».
Ответ пришёл быстро:
«Ну слава богу! А то я уж думала, ты там устроишь итальянскую драму. Кстати, а он симпатичный?»
Наташа улыбнулась. За окном мелькали дачи. В некоторых окнах уже горел свет. Обычные люди заканчивали обычный день. Варили ужин, смотрели телевизор, были рядом друг с другом. Как мама с Виктором.
Как могла бы и она. Если бы не боялась.
Звонок раздался в половине одиннадцатого вечера. Наташа дремала над медицинским журналом.
— Наташенька? — голос мамы дрожал. — Виктор… у него… скорая говорит, инфаркт. Мы в больнице. В первой горбольнице.
Наташа вскочила, роняя журнал.
— Еду. Мам, всё будет хорошо. Слышишь? Я еду!
Больничный коридор пах хлоркой и бедой. Мама сидела на кушетке — маленькая, растерянная. Увидев Наташу, бросилась к ней.
— Они ничего не говорят! Увезли в реанимацию и всё! Я даже…
— Тихо, тихо. Сейчас узнаю.
Дежурный реаниматолог оказался знакомым — вместе интернатуру проходили.
— Инфаркт, обширный. Делаем что можем. Возраст не молодой, но шансы есть. Родственники есть?
— Сыновья в Канаде. Это… подруга его.
— Понятно. Пусть ждёт. К утру яснее будет.
Наташа вернулась к маме. Та сжимала в руках какую-то бумагу.
— Что это?
— Он… мы документы оформляли. Дарственную. Он хотел дом младшему сыну оставить. Я помогала, у меня почерк лучше. А потом ему плохо стало. Я испугалась, Наташ. Так испугалась.
Наташа обняла её. Держала и чувствовала, как мама дрожит — мелко, как осиновый лист.
— Если он… если с ним что-то…
— Не будет. Тут хорошие врачи.
— Я говорила гадости. Про таблетки, что много пьёт. Про храп смеялась. А он обижался и молчал. Наташ, я не успела сказать…
— Успеешь. Всё скажешь.
Они сидели в коридоре до утра. Наташа сбегала за чаем, нашла где-то плед. Мама задремала у неё на плече. В шесть утра вышел реаниматолог.
— Стабилизировали. Критический период прошёл. Можете передать — пусть борется. Есть за что.
Мама заплакала. Наташа плакала вместе с ней — от облегчения, от усталости, от понимания. Что вот оно — настоящее. Когда готов сидеть в больничном коридоре всю ночь. Когда «если с ним что-то» страшнее собственной смерти.
— Поехали домой, — сказала Наташа. — Отдохнёшь, переоденешься. Вечером приедем, может, пустят повидаться.
— А ты… ты не против?
— Мам. Я за. Правда за.
Виктор выписался через три недели. Наташа приехала помочь с вещами. Он похудел, двигался осторожно. Но улыбался.
— Спасибо, — сказал, пожимая руку. — Галина Петровна рассказывала, как вы её поддержали.
— Да ладно. Мама бы и без меня справилась.
— Нет. Ей было важно, что вы рядом. Что вы… приняли. Это много значит.
Мама засуетилась с пакетами — лекарства, диета, направления на анализы. Наташа смотрела и узнавала себя. Вот она, наследственность. Забота через контроль. Любовь через тревогу.
— Мам, — позвала она. — Можно вас на минутку? Вдвоём?
Они вышли в больничный садик. Май цвёл сиренью.
— Я тут подумала, — начала Наташа. — Насчёт документов. Если хотите, могу помочь. Ну, с юридической стороны. Чтобы всё правильно оформить. Совместное проживание, медицинские решения. Мало ли что.
Мама остановилась.
— Ты серьёзно?
— Абсолютно. Знаешь, я тут в реанимации начиталась всякого. Если человек без сознания, решения принимают родственники. А вы друг другу формально никто. Это неправильно.
— Наташенька…
— И ещё. Я хочу познакомиться с его сыновьями. По скайпу там или как. Всё-таки… семья же. Ну, в каком-то смысле.
Мама обняла её прямо посреди дорожки. Пахло сиренью и маминым шампунем — тем же, что в детстве.
— Знаешь, а может, это к лучшему? — сказала мама. — Этот инфаркт. Мы поняли… что время не бесконечное. Что глупо ждать и сомневаться.
Виктор стоял у машины, держался за дверцу. Мама бросилась к нему — он же не должен напрягаться, садись скорее, зачем встал?
Наташа шла следом и думала — надо будет заехать на дачу. Проверить ту крышу, которую он чинил. И забор покрасить до конца. И рассаду, которую мама бросила, когда случился инфаркт.
Не одной же ей теперь обо всём заботиться. Семья же. В каком-то смысле.
В августе справляли новоселье. Не переезд — просто день рождения отремонтированной веранды. Виктор настоял, чтобы сделать пандус — Галина Петровна пока резво бегала по лестницам, но надо думать о будущем.
Собрались соседи, приехала двоюродная сестра с семьёй. Виктор жарил шашлыки — врачи разрешили немного, по праздникам. Мама носилась с салатами.
— А вы молодцы, — сказала соседка тётя Клава. — Нашли друг друга. В наши годы это редкость.
— Да какие наши годы! — отмахнулась мама. — Жизнь только начинается.
Наташа помогала накрывать на стол и краем глаза следила за Виктором. Не перетруждается ли? Но он выглядел счастливым. Показывал племяннику Наташи, как правильно нанизывать мясо.
Вечером, когда гости разошлись, они втроём пили чай на новой веранде. Виктор достал альбом — привёз из своего дома.
— Вот, смотрите. Это мы с Тоней в Крыму. Восемьдесят пятый год. Это старший родился. А это — строим дом.
Мама листала фотографии, расспрашивала. Наташа ждала ревности, неловкости — ничего. Просто история жизни. Которая не закончилась со смертью жены. Продолжилась — по-другому, с другим человеком.
— Знаете, — сказал Виктор, закрывая альбом. — Тоня бы вас одобрила. Обеих. Она говорила — я засохну один. Что мне нужен кто-то, кто будет ругаться за лишнюю ложку сахара.
— Пять ложек, между прочим! — возмутилась мама.
— Вот! Именно это она имела в виду.
Они засмеялись. Наташа встала, поставила чашки на поднос.
— Я, пожалуй, поеду. Завтра рано на работу.
— Оставайся, — попросила мама. — Комната твоя готова.
— Нет, правда поеду. Вы тут… обживайтесь.
На крыльце Виктор пожал ей руку. Крепко, по-мужски.
— Спасибо. За всё.
— Вам спасибо. Что появились.
Мама проводила до калитки. Постояли, глядя на звёзды. Где-то пел соловей — надрывно, самозабвенно.
— Будешь счастлива? — спросила Наташа.
— Буду стараться. А ты?
— И я буду.
— Может, познакомить тебя с кем-нибудь? У Виктора племянник есть в городе. Врач, кстати.
— Мам!
— Ладно, ладно. Но подумай. Время-то идёт.
