— Передай своей бабушке, что она может забыть мой номер, — Алексей нервно постукивал пальцами по кожаному рулю внедорожника. — Мне плевать на её квартиру.
— Но Лёш, она же совсем одна. И здоровье уже не то, — племянница Анны Ивановны мялась на пассажирском сидении. — Может, всё-таки стоит поговорить?
— Знаешь, Марин, я двадцать восемь лет прожил без её участия. И как-то справился. Так что давай закроем эту тему.
Алексей резко затормозил у бизнес-центра, непроизвольно дёрнув шеей – старое напоминание о школьных временах, когда приходилось таскать тяжеленные сумки с продуктами в общагу к матери. Шейный остеохондроз – не самое страшное наследство нищего детства.
— Извини, мне пора. Совещание через десять минут.
Марина вышла из машины, неловко попрощавшись. Чувство вины смешивалось с обидой – она пыталась сделать как лучше, но в очередной раз напоролась на глухую стену.
Алексей откинулся на сиденье, закрыл глаза. Звонок Марины с утра выбил его из колеи. Вот уже целый месяц родственники Анны настойчиво пытались организовать их встречу. Как будто семьдесят пять лет без внука – это недостаточный срок, чтобы наконец захотеть его увидеть.
Перед глазами всплыли обрывки воспоминаний: маленькая комната в общежитии, где они с мамой ютились после ухода от отца; запах дешёвых макарон; мамины покрасневшие от работы руки; её слёзы по ночам, когда она думала, что он уже спит.
— Зачем мне это? — процедил он сквозь зубы и завёл машину.
Елена Михайловна бережно раскладывала купленные внукам игрушки по пакетам. В свои сорок девять она выглядела моложе, но годы тяжелой работы всё же оставили след: натруженные руки выдавали в ней швею с двадцатилетним стажем.
Телефон зазвонил, когда она уже собиралась уходить из торгового центра.
— Мам, ты сидишь? — голос сына звучал встревоженно.
— Что случилось, Лёш?
— Марина приезжала. Снова насчёт бабушки.
Елена нахмурилась и опустилась на скамейку у фонтана. Эта тема в последнее время возникала слишком часто.
— И что ты ей сказал?
— То же, что и всегда. Но она не отстаёт. Говорит, Анна плоха совсем. Квартиру мне после смерти хочет оставить.
Елена горько усмехнулась. Двадцать восемь лет назад эта же квартира стала местом её унижений и боли. Там, в комнате с обшарпанными обоями и продавленным диваном, Сергей, напившись, впервые поднял на неё руку. Теперь эти стены должны стать наследством для её сына?
— Ты же понимаешь, что это всё не просто так, — тихо сказала она. — Они просто хотят, чтобы ты забрал её к себе. Сами возиться не хотят.
— Да понимаю я. Но почему именно сейчас? Где она была, когда тебя из дома выгнали? Когда ты на трёх работах пахала, чтобы меня прокормить?
В голосе Алексея звенела такая боль, что у Елены сжалось сердце. Она помнила, как маленький Лёша каждый вечер выглядывал её из окна общежития. Как в школе стеснялся своей штопаной одежды. Как отказывался от школьных экскурсий, потому что на них нужны были деньги.
— Сынок, это всё в прошлом. Мы справились.
— Да, справились. Без неё, — отрезал Алексей. — Встречаемся вечером дома? Я после работы заеду.
— Конечно. Я пирог испеку, — улыбнулась Елена, хотя сын не мог видеть её улыбки.
Повесив трубку, она ещё немного посидела у фонтана. Вода разбивалась о камни, как когда-то разбились её надежды на счастливую семейную жизнь.
Двадцать девять лет назад она, двадцатилетняя девчонка из деревни, влюбилась в Сергея без памяти. Высокий, с открытой улыбкой, он казался ей идеальным. Они поженились быстро, почти сразу после знакомства. Тогда, в девяносто шестом, никто особо не планировал будущее – выжить бы в настоящем.
Первые признаки неладного появились сразу после свадьбы. Сергей стал выпивать, сначала по выходным, потом всё чаще. Елена была беременна, работала на швейной фабрике, уставала смертельно. А ещё была Анна Ивановна, свекровь, в чьей квартире они жили.
— Нечего было за алкоголика замуж выскакивать, — бросала она Елене, когда та плакала после очередного скандала с мужем. — Сама виновата.
А потом случилось страшное. Елена до сих пор помнила тот вечер во всех подробностях. Беременность была на восьмом месяце, живот огромный, а Сергей пришёл домой пьяный. Слово за слово – и он ударил её. Сильно, наотмашь.
— Сынок, успокойся! — крикнула тогда Анна Ивановна, но не к Елене бросилась, а к нему.
Елена помнила, как сидела на полу, прижимая руки к животу, боясь шевельнуться, а свекровь уводила сына на кухню, где наливала ему чай с мёдом, приговаривая: «Ну что ты нервничаешь, она же беременная, нельзя так».
В ту ночь Елена приняла решение уйти. Родив Алексея, она собрала немногочисленные вещи и уехала в родную деревню к матери. А потом – в город, в общежитие. Швейный комбинат давал крышу над головой и копейки зарплаты. Но это была свобода.
Сергей умер в 2000-м, не дожив до двадцати пяти. Алкоголь и дешёвые суррогаты сделали своё дело. Елена оформила пенсию по потере кормильца – жалкие копейки, которые, впрочем, тогда казались спасением.
Жизнь медленно, но верно налаживалась. Елена росла по карьерной лестнице: от простой швеи до мастера цеха. Алексей учился хорошо, проявил способности к математике и программированию. В 2015-м поступил в институт на бюджет, а потом его жизнь совершила крутой поворот – работа в IT-компании, хорошая зарплата, перспективы.
В 2020-м Алексей женился на Кате, девушке из обеспеченной семьи. Родились дети – Миша и Соня. Жизнь, наконец, стала такой, о какой Елена когда-то мечтала.
И вот теперь прошлое снова стучалось в их двери.
Вечером в большом загородном доме Алексея собралась вся семья. Пока дети возились в игровой комнате под присмотром няни, взрослые сидели на просторной кухне.
— Я не понимаю, почему мы должны это обсуждать, — Катя, жена Алексея, разливала чай по чашкам. — Лёш, это твоя семья, тебе решать. Но я не хочу, чтобы пожилой человек с деменцией жил с нами и пугал детей.
— Про деменцию Марина точно преувеличивает, — отмахнулся Алексей. — Это просто манипуляция.
— А может, стоит просто встретиться с ней? — предложила Катя. — Не обязательно забирать её к нам. Хотя бы узнать, как она.
— Зачем? — жёстко спросил Алексей. — Что я ей скажу? «Привет, бабуль, давно не виделись — лет двадцать восемь, да?»
Елена сидела молча, помешивая ложечкой чай. Она понимала обиду сына, но что-то внутри неё дрогнуло. Может, возраст, может, усталость от старых обид.
— Знаешь, Лёша, я ведь тоже не святая, — наконец произнесла она. — Когда-то я просто забрала тебя и ушла. Может, нужно было попытаться наладить отношения? Ради тебя?
— Мам, ты серьёзно? — Алексей даже отодвинул чашку. — После того, как она сидела на кухне и пила чай, пока отец избивал тебя беременную?
— Про избиение она тогда сказала, что «вечно я его довожу», — тихо добавила Елена, но тут же пожалела о сказанном. Сын и так знал больше, чем следовало бы.
— И теперь ты предлагаешь ей всё простить? — в глазах Алексея читался неподдельный гнев.
— Я не знаю, Лёш. Правда не знаю, — Елена потёрла виски. — Ей семьдесят пять. Она совсем одна. Может, она действительно раскаивается?
Алексей резко встал, прошёлся по кухне.
— Помнишь, как мы жили в общаге? Помнишь, как ты сидела ночами, обшивая чужих детей, чтобы я мог купить школьную форму? Где она была тогда, эта раскаявшаяся бабушка?
— Я помню всё, сынок. Каждый день помню.
— А ты помнишь, как я просил у тебя денег на экскурсию в третьем классе? А ты плакала, потому что тебе нечем было заплатить? — Алексей говорил всё громче, годами копившаяся боль рвалась наружу. — А как ты заболела и лежала с температурой, а я, девятилетний пацан, варил тебе суп? Где была бабушка?
— Достаточно! — Катя встала между мужем и свекровью. — Лёша, ты делаешь ей больно.
Елена подняла руку, останавливая невестку.
— Всё в порядке, Катюша. Лёша имеет право злиться. И на Анну, и на меня.
Алексей сел обратно за стол, обхватив голову руками.
— Я не злюсь на тебя, мам. Никогда. Ты всегда была рядом. А она… Она дала мне понять, что я – никто.
Елена пересела ближе к сыну, обняла его за плечи.
— Я понимаю. И не давлю. Просто подумай: может, стоит дать ей шанс уйти с миром? Не ради неё — ради себя.
На следующий день Алексей не мог сосредоточиться на работе. Мысли постоянно возвращались к вчерашнему разговору.
Его накрыл внезапный приступ детских воспоминаний: вот они с матерью идут из общежития в продуктовый магазин, экономя каждую копейку; вот он стоит в стороне на школьном празднике, потому что у него нет нарядной одежды; вот мать засыпает прямо за швейной машинкой, не добравшись до кровати…
— Алексей Сергеевич, вы с нами? — голос директора по развитию вернул его в конференц-зал.
— Да, прошу прощения, — он встряхнулся и вернулся к обсуждению нового проекта.
После работы, вместо того чтобы поехать домой, Алексей направил машину в район, где когда-то прошло его детство. Старое общежитие комбината всё ещё стояло на месте, хоть и обветшало ещё сильнее.
Он припарковался и некоторое время сидел, глядя на облупившуюся пятиэтажку. Там, на четвёртом этаже, окна их бывшей комнаты. Девять квадратных метров на двоих, общая кухня, вечно занятый туалет.
В кармане завибрировал телефон. Звонила мать.
— Лёш, ты где? Катя беспокоится.
— Я у нашей общаги, мам, — честно ответил он.
На том конце провода повисла тишина.
— Зачем, сынок? — наконец спросила Елена.
— Сам не знаю. Хотел что-то понять, наверное.
— И как, понял?
Алексей смотрел на окна, за которыми прошло его детство, и внезапно ощутил странное чувство – не гнев, не обиду, а усталость. Тяжелую, выматывающую усталость от груза прошлого.
— Мам, а ты её ненавидишь? Анну Ивановну?
Елена вздохнула.
— Знаешь, сначала да. Очень. А потом… потом стало всё равно. Я была слишком занята, чтобы ненавидеть.
— А если бы она попросила прощения у тебя? Ты бы простила?
— Наверное, да, — после паузы ответила Елена. — Не ради неё. Ради себя. Чтобы не нести эту тяжесть дальше.
Алексей закрыл глаза. Внутри что-то отпускало, медленно, болезненно.
— Пусть Марина даст мне её адрес, — наконец сказал он. — Я навещу её завтра.
Квартира Анны Ивановны пахла лекарствами, старостью и одиночеством. Алексей стоял в прихожей, собираясь с мыслями. Марина, открывшая ему дверь, смотрела с надеждой и тревогой.
— Она в спальне. Очень слаба, но в сознании. Последние дни часто тебя вспоминает.
— Последние? Всё так плохо? — Алексей непроизвольно понизил голос.
— Врачи говорят, счёт идёт на недели. Сердце совсем слабое.
Алексей кивнул и прошёл в комнату. На кровати лежала маленькая сухая старушка, мало похожая на властную женщину, которую он смутно помнил из раннего детства.
Анна Ивановна повернула голову и всмотрелась в вошедшего. Глаза её, мутные от старости, вдруг прояснились.
— Алёшенька, — прошептала она. — Пришёл всё-таки.
Алексей остановился у кровати, не зная, что сказать. Все заготовленные слова вдруг испарились.
— Садись, — она указала дрожащей рукой на стул рядом. — Я так рада, что ты пришёл. Думала, не успею увидеть.
Он сел, всё ещё молча. Столько лет боли, обиды, гнева – и вот перед ним беспомощная старая женщина, которая вот-вот покинет этот мир.
— Ты маму не привёл? — спросила Анна Ивановна.
— Нет, она не знает, что я здесь.
Старушка кивнула, словно ожидала такого ответа.
— Я понимаю. Она хорошая. Сильная. Не то что я, — голос её дрожал. — Знаешь, я всё думала – за что мне такое наказание? Сын пьёт, невестка ушла, внука не видела. А потом поняла – это не наказание. Это расплата.
Алексей молчал, глядя на худые руки, бессильно лежащие на одеяле.
— Я виновата перед твоей мамой. И перед тобой, — продолжила Анна Ивановна. — Могла помочь, но не помогла. Гордость не позволила. Все эти годы жила одна, с этой гордостью вместо семьи.
Женщина закашлялась, и Алексей машинально подал ей стакан воды со столика. Она сделала глоток и благодарно кивнула.
— Квартиру я на тебя переписала. Вы с мамой её заслужили. Хоть что-то от меня останется.
— Нам не нужна ваша квартира, — тихо ответил Алексей.
— Знаю. Но больше у меня ничего нет, — она попыталась улыбнуться. — Прости меня, если сможешь. И маму… передай ей, что я прошу прощения. Хотя вряд ли она простит.
Что-то дрогнуло в душе Алексея. Не жалость, нет. Скорее понимание, что перед ним не злодейка из детских кошмаров, а просто слабая женщина, сделавшая много ошибок.
— Бабушка, — впервые в жизни это слово далось ему с трудом, — я не могу говорить за маму. Но думаю, она давно вас простила.
Анна Ивановна закрыла глаза, из-под век потекли слёзы.
— А ты? Ты простишь?
Алексей долго молчал. Внутри шла борьба между обиженным мальчиком, выросшим без бабушки, и взрослым мужчиной, понимающим тщетность старых обид.
— Я постараюсь, — наконец ответил он, взяв сухую старческую руку в свою. — Правда постараюсь.
Две недели спустя они стояли на кладбище – Елена, Алексей, Катя, Марина и ещё несколько дальних родственников. Могила Анны Ивановны, свежая и покрытая скромными венками, казалась неуместно яркой в серый октябрьский день.
— Она ушла спокойно, — тихо сказала Марина, когда они отошли от могилы. — После твоего визита словно отпустила что-то. Даже улыбалась в последние дни.
Алексей кивнул, глядя куда-то вдаль. Он сдержал обещание – навещал бабушку каждый день до самого конца. Они мало говорили – сил у неё почти не оставалось. Но этого, кажется, было достаточно.
— Знаешь, мам, — сказал он, когда они с Еленой шли к машине, — когда я сидел рядом с ней в последние дни, я думал не о прошлом. Я думал о том, как легко потерять драгоценное время.
Елена взяла сына под руку.
— Ты сделал всё правильно, Лёшенька. Я горжусь тобой.
— А ты? Ты простила её?
Елена остановилась, посмотрела на сына долгим взглядом.
— Знаешь, я поняла одну вещь. Прощение – это не оправдание чужих ошибок. Это свобода от них. И да, я простила. Давно.
Они подошли к машине, где ждали Катя и дети. Пятилетний Миша настойчиво дёргал мать за рукав, что-то спрашивая.
— Пап, а правда, что это была твоя бабушка? — спросил он, увидев отца. — А почему я её раньше не видел?
Алексей поднял сына на руки, крепко обнял.
— Иногда, сынок, взрослые совершают ошибки. И потом очень долго не знают, как их исправить.
— А ты тоже совершаешь ошибки? — серьёзно спросил Миша.
— Конечно. Все люди их совершают.
— И что тогда делать?
Алексей посмотрел на мать, на жену, на маленькую дочку в коляске. На свою семью, которую он любил больше всего на свете.
— Исправлять, пока не стало слишком поздно, — ответил он. — И обязательно просить прощения.
По дороге домой Елена смотрела в окно на проплывающий мимо город. Столько лет прошло – целая жизнь. Сколько трудностей, сколько боли, сколько радости.
Прощение не стирает прошлого, думала она. Но оно даёт силы жить дальше, не оглядываясь постоянно назад. И, может быть, в этом его главная ценность.
В конце концов, каждый выбирает сам – держаться за обиды или отпустить их. Простить или забыть. Что труднее? Наверное, у каждого свой ответ.
