— Ну что, встречаем, или притворимся, что уехали в Турцию? — Янина стояла у окна, прищурившись, глядя на припаркованную у калитки «Кию». Из машины вышла Жанна Юрьевна. Деловито, как в своё время на кафедру в университет, только теперь не с портфелем, а с чемоданом на колёсиках и двумя хозяйственными сумками. — Мама твоя приехала. Без звонка. С вещами. Кажется, на долго.
Коля вяло поднял голову от телефона:
— Ты же знаешь, она любит сюрпризы…
— Да, особенно такие, от которых хочется выть.
Она прошла в кухню, открыла холодильник, достала бутылку минералки и сделала глоток. Руки дрожали. С весны она мечтала о тишине, о своём саде, о книжке на шезлонге. Вместо этого — триллер «Свекровь возвращается».
Дверь хлопнула.
— Ой, ну слава Богу, открыли! — раздалось от порога. — А то я думала, мне тут у калитки ночевать!
Жанна Юрьевна ввалились в дом с тем самым выражением лица, которое одновременно говорило: «Я права», «Вы все не очень», и «Пожрать бы».
— Здравствуйте, — тихо сказала Янина, делая шаг назад.
— И тебе не хворать, — отмахнулась свекровь, уже разуваясь. — У вас тут как в музее! Ни тебе крошки на полу, ни тапочек у двери. Не по-человечески как-то.
— Мы тут вдвоём живём, мама, — вмешался Коля. — Нам удобно.
— А теперь нас трое, сынок. Твоя мать приехала — значит, уют будет. Я вообще подумала: зачем мне в городе жариться, когда у вас тут такой свежий воздух, дача, розы, птички… и Янина. Прямо курорт, а не жизнь.
Янина села за стол. Молча. Смотрела на розовую чашку, которую себе привезла из Праги — её любимая. В голове крутились мысли: «А что, если взять и исчезнуть? Хотя бы на день. Хотя бы в лес. С волками. Там безопаснее».
— А комнату я себе выбрала ту, где южное окно. Там лучше свет. А ты, Янина, всё равно всё время в огороде. Тебе всё равно, где спать.
— А вы у нас надолго? — спросила Янина, чуть подняв бровь.
— Как получится, — ответила свекровь с улыбкой сфинкса. — Может, на недельку. Может, на всё лето. Не гнать же родную мать? Или у вас тут что-то… вроде интимного санатория?
Коля попытался рассмеяться, но звук получился жалкий, как у сломанного принтера.
— Мам, ну ты… Ты предупреждать могла.
— Я же предупреждала! В марте ещё! На 8 марта! Я сказала: «Хочу летом на дачу!»
— Это было за бокалом шампанского… — пробормотала Янина.
— Вот именно! И это был символический момент. Семейный.
Утро следующего дня началось с запаха жареного лука.
Янина спустилась в халате, сонная, в надежде на кофе и пару минут тишины. На кухне стояла Жанна Юрьевна в фартуке с надписью «Жена лучше знает». Готовила что-то невообразимо пахучее, одновременно разговаривая по телефону.
— Да, Марин, ну они вообще никакие! Сидят, как мыши, будто я им мешаю жить. Да я тут дом поднимаю! Сад у неё — бурьян, а не сад. Я, между прочим, в Союзе три участка держала, у нас всё было по линейке! Розы она, видите ли, любит. У нас тоже была одна такая — любительница. Так дети у неё потом в интернат попали!
Янина вошла. Свекровь, не смутившись ни на секунду, подняла глаза и кивнула:
— О, проснулась! Ну как тебе мой завтрак? Лучок, печень, гречка. Питательно. Колю нужно кормить нормально, он у тебя осунулся.
— Спасибо, но я с утра кофе пью.
— Вот-вот! Я же говорю, организм твой истощён. Надо менять режим.
Вечером Янина обнаружила, что её розы подрезаны.
— Это я обрезала, — бодро сообщила Жанна Юрьевна, увидев застывшую невестку у клумбы. — Ты ж их запустила. А они у тебя страдали! Видишь, как вздохнули? Прямо жить начали.
— Они у меня не страдали, они у меня росли. Я за ними ухаживала три года.
— Неправильно ухаживала, — с улыбкой сказала свекровь. — Зато теперь — как по учебнику.
— А кто дал вам право трогать мои цветы?! — голос Янины задрожал.
— Я — часть семьи! А дача — семейная. Мы же не чужие люди, Янина. Или ты так не считаешь?
Молчание повисло между ними густое, как летняя жара. Только пчела пролетела над клумбой, как комментатор, подытоживая: «Вот это будет жара…»
К вечеру Янина заперлась в своей комнате. На столе лежал новый комплект замков, купленный ещё весной, когда она собиралась «просто заменить старые». Тогда не понадобилось. Сейчас — самое время.
За стенкой Жанна Юрьевна рассказывала Коле, какой он у неё был красивый младенец и как она за ним ухаживала, пока «другие мамаши курили на лавке».
— А теперь она тобой распоряжается, как мешком с цементом, — услышала Янина.
И добавила про себя:
— А ты рад быть этим мешком…
Утром Янина сделала два дела:
-
Поговорила с Мариной по телефону. Та выслушала и выдохнула:
— Я тебе сразу говорила: ставь границы. Мама у нас как танк. Её надо останавливать сразу.
-
Установила новые замки. И села на террасе пить кофе. В одиночестве. Впервые за четыре дня.
Когда вернулись Коля и его мама с рынка, Янина не открыла. И не собиралась.
Она услышала грохот за воротами, раздражённый голос, шепот Коли:
— Янина, открой, ну пожалуйста…
— Нет. Сегодня — нет. И завтра — под вопросом.
Глава закончилась не хлопком двери, а щелчком в замке. Таким тихим, но очень решительным.
На следующее утро Янина проснулась от лязга металлической лопатки. Кто-то чистил дорожку от несуществующей грязи. Раннее утро. В саду пахло росой и… — да, это был Жанны Юрьевны фирменный Chanel №5. Он не столько благоухал, сколько вторгался. Как и хозяйка.
— Доброе утро, Янина, — раздалось за спиной, как выстрел.
— Утро, — Янина не обернулась. Сделала вид, что не слышит.
— Знаешь, я подумала: всё это — недоразумение. Ты просто устаёшь. Живёшь в нервозности. А женщина в твоём возрасте должна быть мягче. Ну, уступчивее.
— Мне тридцать четыре. Это теперь возраст, когда надо быть мягкой и уступчивой? — Янина медленно повернулась. — Или просто «поудобнее для окружающих»?
— Я ж тебе добра желаю, — развела руками свекровь. — Вот посмотри: из-за твоей вспыльчивости Коля ночевал у друзей. Муж — не валенок. Он тоже человек. И ему нужен покой.
— А мне? — голос у Янины сорвался. — Мне не нужен?
— Ты же женщина, — многозначительно изогнула бровь свекровь. — Мы должны быть гибкими. Как ива. Не дуб, чтобы ломаться.
Это был не разговор — это было насилие вежливостью. А у Янины уже чесались руки. В метафорическом смысле. Пока.
Марина приехала днём.
— Мам? Ты серьёзно? Ты подаёшь на долю в даче?!
— А почему нет? — свекровь развела руками. — Я вложилась в обустройство: купила новую плиту, матрас, тюль…
— Стоп, тюль не трогай. Это её, — буркнула Янина.
— Да и вообще, Коля у меня один, — продолжила Жанна Юрьевна, — эта дача — семейная. Он тут столько сделал…
— Он? — Янина прыснула. — Он приезжал по выходным, с пивом. И с советами.
Марина посмотрела на мать:
— Ты сама понимаешь, как это звучит? Ты вторгаешься в их дом, в их семью, и ещё претендуешь на землю?
— А почему бы и нет, — тихо, сдержанно, почти змеино, сказала свекровь. — Я имею право.
— На что? На контроль?
Судебная повестка пришла через неделю.
Коля в разговоре по телефону смущённо сопел:
— Ян, мама… ну… она правда наняла юриста.
— Кто бы сомневался.
— Ты ведь понимаешь, что это… формальность…
— Да? Серьёзно? Знаешь, что формальность? Брак. На бумаге. А уважение — нет.
Она повесила трубку.
Всё изменила встреча с соседом.
— Игорь Васильевич. Адвокат. Семейное право. Да-да, тот самый Игорь, который в школе сидел с Жанной Юрьевной за одной партой.
— Она к вам пришла? — уточнил он, разглядывая документы, которые Янина показала. — Угу. Узнаю руку. Давит юридически, чтобы запугать, но оснований — кот наплакал.
— Спасибо, что посмотрели, — устало сказала Янина. — Просто я уже не могу. Я просыпаюсь ночью с ощущением, что задыхаюсь.
— И вы не одна такая. Знаете, сколько ко мне приходит с проблемами «свекровь решила, что она — хозяйка»?
Он сделал паузу, посмотрел ей в глаза и добавил:
— Но вы первая, кто меня попросил не решать, а понять. Это важно. Очень.
На следующий день Игорь Васильевич зашёл к Жанне Юрьевне. Не как адвокат. Как одноклассник.
— Жанн, ты помнишь, как в девятом классе ты наорала на Нинку за то, что она «не так посмотрела» на твою куртку?
— Помню, — хмыкнула она. — А чего она туда вообще лезла?
— Вот и сейчас лезешь. Только это уже не куртка, а чужая жизнь.
— Я всё делаю во благо!
— Для кого? Для себя? Или потому что не умеешь жить одна?
Жанна Юрьевна замолчала. Впервые. На долю секунды, но этого хватило, чтобы в воздухе повисло что-то новое. Разоблачённое. Уязвимое.
Но затишье продлилось недолго.
Коля приехал в субботу. С вещами.
— Мама переезжает ко мне в город. А я… останусь на даче. Если ты не против.
— Ты уверен? — спросила Янина. — Это решение или попытка загладить?
— Это попытка… начать слушать. Я слишком долго был «сыном», а не «мужем».
Янина посмотрела на него внимательно. Он устал. Видно, что всё это стоило ему немало. И всё же…
— У тебя неделя. Покажи, что ты не мамин мешок с цементом, а взрослый человек.
— Окей. Согласен. Строим с нуля?
— Посмотрим, — коротко ответила она. — Только без тюля. И без Chanel №5.
Но Жанна Юрьевна так просто не сдалась.
Через три дня она вернулась.
— У меня аллергия в городе. На бетон. И вообще — тут мой воздух. И Игорь Васильевич. Мы с ним… кофе пили.
— У вас роман? — ахнула Марина.
— У нас — дела. Но вы не волнуйтесь. Я ещё покажу, кто в этом доме главный.
Конфликт вспыхнул с новой силой.
Жанна Юрьевна вернулась на дачу в понедельник утром, когда Янина с Мариночкой (вот уж кого она искренне начала считать союзником) вышли в магазин за краской — хотели перекрасить веранду. Планы были скромные, почти примирительные. Коля с выходных стал казаться чуть менее амёбой, даже предложил построить новую клумбу под розы. Не сам, конечно — с Яндексу позвонил. Но сам факт…
И вот — на заднем крыльце снова чемодан. Фирменный, бордовый, с жёлтым бантом.
— Мать снова прибыла, как Жуков в Берлин, — сухо прокомментировала Марина. — Что, будет сражаться за почётный балкон с видом на туалет?
Янина тяжело вдохнула и вошла в дом.
— Добрый день, Янина, — свекровь сидела на кухне, заваривала жасминовый чай в Яниной кружке с котёнком.
— Жанна Юрьевна, — Янина открыла холодильник и резко его закрыла. — Где мой сыр?
— Ты же не ешь сыр после шести, я помню. Я съела. С кофе. Так вкуснее.
Вот это была кульминация утреннего ада. Приятного аппетита, называется.
— Давайте сразу, без закруток: вы зачем вернулись?
— Воздух. Тишина. А ещё — кофе с Игорем Васильевичем. Ты не представляешь, какой он стал глубокий человек. А ведь в десятом классе грыз ногти. А теперь… ммм. Он мне прямым текстом сказал, что у меня сильная энергетика. Привлекательная.
— Если он не попросил у вас соли на ночь — то это уже серьёзные отношения, — мрачно заметила Янина.
— А ты, Янина, не ревнуй. У тебя Коленька. Надеюсь, пока ещё.
Янина вдруг улыбнулась. Очень спокойно. Почти зло.
— Вы знаете, Жанна Юрьевна… у меня есть идея. Гениальная. Остаться здесь — да. Только одна проблема. Я поменяла замки. А ключ у вас остался только от старой двери.
Жанна Юрьевна встала. В голосе — металл:
— Это что, ты… меня выселяешь?
— Нет, — Янина поставила чайник. — Просто возвращаю границы. Вы всё время говорите, что я нервная, холодная, что мне надо быть мягче. А вы хоть раз задали себе вопрос, почему я с вами, как ёжик с доберманом?
— Потому что ты неблагодарная.
— Потому что вы — вторглись. И всё перепутали. Где мама, где командир взвода. Где забота, а где абьюз.
К вечеру на даче был семейный совет. В составе: Янина, Коля, Марина и… Игорь Васильевич, которого позвала Жанна Юрьевна «для конструктивного диалога». Диалог был, как шашлыки на ветру: дымно, жарко и сгорело быстро.
— Послушайте, Яна, — начал Коля, — может, правда… как-то договориться? Я же между двух огней. Мама — это мама. А ты — моя жена. Я вас люблю обеих…
— Это очень удобно — любить обеих, когда живёшь у одной, а слушаешь другую, — перебила Янина. — Я тебе не мама. Я не обязана терпеть.
— Так! — хлопнула в ладони Жанна Юрьевна. — Я устала от этих цирков. Дача — не резиновая. Я имею право быть рядом с сыном. Я одна! А ты, Яна, только и умеешь что обижаться. Всё тебе не так: тюль, чай, мои слова…
— Ваши слова, Жанна Юрьевна, как плесень. Незаметно, но разрушительно, — вставила Марина. — Вы сама понимаете, что делаете? У вас роман с соседом, вы ночуете где попало, подаёте иски и при этом орёте, что вам нужны «семейные узы».
— Я с Игорем просто общаюсь! — возмутилась Жанна.
— Ну слава богу, а то я уж испугалась, что у вас любовь, — буркнула Янина. — Потому что тогда мне точно придётся продать дом и уехать в монастырь.
И тут заговорил Игорь Васильевич.
— Дамы. Господа. Можно слово?
— Конечно, Игорь, — тут же вспыхнула Жанна.
— Я тут немного подумал. А не пошла бы ты, Жанночка, домой?
Тишина.
— Что ты сказал?
— То, что слышала. Я был дурак, когда думал, что ты изменилась. Ты не энергетика, ты саранча. Где ты — там пустыня. Я видел сотни разводов, тысячи исков. Но ты — чемпионка. Ты просто не умеешь любить. Ты умеешь владеть.
Жанна Юрьевна встала, дрожащими руками поправила бусы.
— Ну и прекрасно. Пусть все знают, кто тут кто. Не хотите по-хорошему — будет по-плохому.
— Это угроза? — Янина скрестила руки.
— Это — предупреждение. Я никуда не уйду. Это место — моё так же, как и ваше. И ты, Янина, пожалеешь, что вообще со мной связалась.
— Вот это, наконец, звучит честно, — отозвалась Марина. — Без жасминового чая.
Ночью Янина долго сидела на веранде. Коля спал в комнате, где когда-то стояли детские кроватки. Всё пахло пыльной лавандой и железом — наверное, у кого-то внутри лопнуло что-то важное.
Она больше не чувствовала страха. Только усталость. И предчувствие. Это — не конец. Это — середина. Самое интересное впереди.
На третий день после возвращения Жанны Юрьевны дача стала напоминать штаб оккупированной территории. В гостиной появился сервиз «бабушкин люкс», в холодильнике — квашеная капуста с подписью «не трогать!», в ванной — розовый халат и бигуди. Как-то внезапно Янина поняла: это не временное возвращение. Это наступление. Фаза две — окопы и укрепления.
— Ты знала, что она вчера с утра ходила по соседям и рассказывала, что вы «в разводе, но просто живёте как соседи»? — Марина ввалилась в дом с глазами по пять рублей. — А что твоя мама «алкоголичка из Норильска», и ты «взяла мужа по расчёту»?
— Она это вслух говорила?
— Она это шептала с выражением. А шёпот у неё, знаешь, как сирена воздушной тревоги.
Янина попробовала поговорить с Колей. Он сидел на веранде, читал газету.
— Нам нужно решить, как дальше жить. С мамой в одной бытовке я не собираюсь.
— Она же мать…
— Нет, Коль. Она не просто мать. Она — проект «Дом-2: Ретро-издание». С интригами, плачем и дачной драмой.
— Она говорит, что ты её выживаешь.
— А ты — молчишь.
— Потому что… я боюсь.
— Чего?
— Что если я выберу тебя, я потеряю её. А если её — то тебя.
Янина посмотрела на него, как на старую мебель — ещё не совсем развалилась, но уже просится на дачу. В гараж.
— Знаешь, Коль… я устала быть выбором между.
И тогда началось.
Первым исчез чайник. Вместо него — эмалированный ковш. Потом — любимый стул Янины, на нём вдруг «сломалась ножка». А следом — случайно заляпанная краской новая скатерть. И каждый раз Жанна Юрьевна разводила руками:
— Ну кто же знал, что так получится! Я ж только тюль встряхивала…
Марина однажды утром нашла в прихожей записку:
«Марина, у тебя такой голос грубый. Девушка должна быть звонкой. А не как домработница в цеху. С любовью, тётя Жанна».
— Она меня пассивно-агрессивно воспитывает. Я взрослая женщина! Я плачу налоги и умею парковаться с первого раза! — заорала Марина. — Если она завтра скажет, что у меня неправильная походка, я… я подожгу её тую!
— Подожди с туей. Это последняя живая вещь на участке, — хмыкнула Янина. — А у нас тут скоро экологическая катастрофа.
И тут пришла она — бумага из суда. Настоящая, с печатями.
Жанна Юрьевна подавала иск о признании пожизненного права проживания на даче.
— Она серьёзно. Она легализует своё вторжение, — пробормотала Янина. — Она хочет не жить рядом. Она хочет жить вечно. Как портрет над камином. Только ходящий и с уксусом.
Коля читал бумагу, бледнея:
— Я… не знал.
— А я знала. Потому что я не носила розовые очки, Коль. У меня они давно запотели от реальности.
— Я подам встречный иск, — сказала Янина вечером. — На выселение.
— Но… — начал Коля.
— Без «но».
— Она пожилой человек.
— Она манипулятор. Юридически подкованный.
— Она… моя мама.
— А я — твоя жена. Хотя бы пока ещё.
Суд длился два месяца. Жанна Юрьевна приходила в жемчугах и с тросточкой. На вид — вдова генерала. На деле — партизан в юбке. Она говорила, что вложила душу в участок, что дети должны уважать старших, что Янина её унижает морально.
— Ваша честь, — сказала она с надрывом, — эта женщина называла меня «шершавым апельсином»!
— Это было про вашу натёрку для овощей! — воскликнула Янина. — Она мне терла на ней сыр. И обувь.
Судья вздохнул.
— Я задам вопрос иначе. У вас есть официальное право собственности, Жанна Юрьевна?
— Нет, но я…
— Благодарю.
И вот — решение. В пользу Янины.
— У вас есть 30 дней, чтобы освободить территорию, — сказал судья, не глядя.
Вещи Жанны Юрьевны уехали через неделю. В том числе — квашеная капуста, сервиз и бигуди. А на даче вдруг стало пахнуть не духами и не капустой. А… воздухом.
— Она теперь живёт у тёти Риты. В Бутово, — сказал Коля.
— Ты тоже уезжаешь? — спросила Янина.
— Если надо…
— А если хочешь?
Он посмотрел на неё.
— Я хочу жить с женщиной. А не между женщинами.
— Тогда тебе придётся сначала стать мужчиной.
Он понял. Не обиделся. Просто кивнул.
— Я вернусь, когда смогу сам открыть банку огурцов. И не перепутать тюль с занавеской.
— Справедливые условия.
Прошёл месяц. Потом два. Однажды утром на крыльце стояла коробка с туей. На ней — записка от Марины:
«Подарок в честь деоккупации. Держись, Яна. Ты выиграла не суд. Ты выиграла себя».
И Янина улыбнулась. Впервые за долгое время — по-настоящему.
