— Мам, перезвоню! — Рома сдёрнул телефон в сторону, выкрутил руль вправо и вжал тормоз.
Старенькая «Тойота» заносом ушла к кромке дороги, чиркнула по гравию и, подпрыгнув на кочке, встала у обочины. Поток машин потянулся мимо, клаксоны заорали в унисон — будто всем разом показалось, что он обязан ездить идеальнее всех.
Один водитель даже приостановился, распахнул переднюю дверь и рявкнул:
— Где права покупал, виртуоз?
— Где надо — там и брал! — бросил Рома, уже выскакивая на дорогу. Не до перепалки — секунды дороже.
Он быстрым шагом пошёл вдоль полотна, не спуская глаз с белой собаки, которая лежала на припылённой траве и тяжело хватала воздух. Шерсть на боку была пропитана красным — как будто кто-то неумело раскрасил её в самый плохой цвет.
«Чёрт… предчувствовал, что этим всё кончится», — сжалось внутри. Минутой раньше он видел, как два мужика, держась за лапы, перенесли пса к обочине, бросили, как мешок с картошкой, вскочили в чёрный внедорожник и сорвались с места. Этот же чёрный зверь минутами ранее понёсся мимо него, вылетев на встречку — Рома тогда самому себе удивился, как успел среагировать и не полез на обгон.
Он не видел удара, но был уверен: виляет хвостом тут именно тот «король трассы». Не затормозил — и точка. Печальная.
Рома присел, осторожно провёл ладонью по тёплой голове:
— Ну как же так, старушка?
Собака подняла взгляд — и в этих тёмных глазах было столько ясной, почти человеческой боли и растерянности, что у Ромы побежали мурашки. Да-да, сколько бы ни твердили, что «собака — это собака», иногда в их взгляде читаешь всё: и страх, и одиночество, и смешной, крошечный огонёк надежды — «а вдруг человек не пройдёт мимо? вдруг просто посидит рядом и скажет что-то тёплое?»
— Держись, слышишь? Я тебя тут не оставлю, — тихо сказал он. — Всё будет хорошо. Только не сдавайся.
Хвост еле-еле дёрнулся пару раз — благодарно, как показалось. И веки сомкнулись.
— Эй! Не смей, — Рома вскинулся.
Он смахнул выступившие слёзы, бегом метнулся к багажнику, выхватил чистую ветошь, вернулся, аккуратно подсунул под собаку и, взяв на руки, понёс к машине. Через мгновение уже стискивал руль до белых костяшек и держал газ, не отпуская. Обычно он свято соблюдал скоростной режим, но сейчас любые правила отступали: на заднем сиденье лежала жизнь, которую можно было успеть спасти.
«Только бы успеть…» — повторял он, косясь на навигатор. До ближайшей ветклиники оставалось чуть больше десяти километров.
Собака не открывала глаз, но грудная клетка вздымалась — тонко, прерывисто. Надежда была.
У самого въезда в город, как из-под земли, вырос инспектор с жезлом. Взмах — как фокусник палочкой. Рома сжал зубы: «Вот сейчас-то откуда ты взялся? Почему тормозишь меня, а не того лихача? И почему именно сейчас?!» Мелькнула мысль промчаться мимо, но он прекрасно понимал: усугубит.
С тяжёлым вздохом прижался к обочине.
— Капитан Соколов, — инспектор шагнул к окну. — Уважаемый, куда разогнались? Ограничения видели?
— Виноват, — коротко сказал Рома. — Ситуация… Ну правда, чрезвычайная.
— У всех «ситуация»: у кого жена рожает, у кого поезд уходит. Ваша какая? — прищурился капитан.
— На заднее сиденье гляньте.
Соколов заглянул — и брови полезли вверх. Через минуту в сторону города уже мчались две машины: патрулька с включёнными мигалками и старая «Тойота» в хвосте.
— У меня у самого пёс, — сказал капитан в пути. — Свои своих не бросают.
У входа в «ДоброВет» Соколов придержал стеклянную дверь, пока Рома выносил собаку. На прощанье хлопнул по плечу:
— А джипера я отыщу. Камеры не слепые.
— Спасибо, — выдохнул Рома и почти бегом нырнул в коридор клиники, цепляясь за одну мысль: «только бы успеть».
С тех пор прошло несколько месяцев. Врачи, разглядывая снимки, сказали: повезло невероятно. Переломов нет, позвоночник цел. Зверский ушиб, да, но жить будет. Только добавили: если бы осталась на обочине, шанс стремился бы к нулю.
Две недели Белка (так её назвали в клинике — за белоснежную шерсть) провела под наблюдением. Когда стало спокойнее, Рома забрал её домой — долечиваться.
— Лиз, — сказал он жене. — Если уж я влез в это до конца — доведём. Ей надо время. Ты не против?
— Я-то душой «за», — вздохнула Лиза. — Но кто будет сидеть с ней днём? Я на работе, ты в вечных разъездах.
— Что-нибудь придумаем. Мы же не кинем её сейчас. Кроме нас, у неё никого.
— Конечно, не кинем.
Белка тянулась к жизни, но медленно. Врач предупредил: возраст выше десяти — не девчонка. Без тяжёлых травм, и то счастье, но восстановление будет тянуться. «Наберитесь терпения», — сказал он, и Рома кивал, уже в уме раскладывая графики.
Отпуск за свой счёт они взять не могли. Ипотека год как на плечах — работать приходилось с утра и до позднего вечера. Хотелось быстрее расплатиться, а там уже и о детях думать. Им обоим было под тридцать — «пора шевелиться», как любил повторять Ромин отец. И они шевелились.
Рома даже к маме в село почти не заезжал — всё «некогда». Мать звонила, звала:
— Сынок, а может, на выходных ко мне? Я уже пельменей налепила. Борща сварить? Рыбных котлет пожарить?
— Мам, прости, на этих выходных никак. И на следующих, похоже, тоже. Работы тьма.
— Жаль, — голос у Нины Петровны смягчался и чуть дрожал. — Я вас так жду. Ты только заранее предупреди, когда поедете, стол накрою как надо.
— Обязательно, мам.
Недели сменялись месяцами, и разговоры сводились к короткому: «как ты? поел? не болеешь?». А однажды мама попросила привезти стеклянные банки:
— Мне консервы делать, вам же потом передавать.
Рома пообещал, да собака расставила приоритеты — отвёз банки через таксиста. Мама поблагодарила, но расстроилась: банка банкой, а сын — живой, настоящий — дороже. Почти год они так и не виделись.
Рома клялся приехать «в ближайшее время», да опять срывалось. Белку нельзя было надолго оставлять: нужно менять одноразовые пелёнки, варить жидкую еду — челюсти ещё слабые. Хорошо, что Лизина работа была рядом: днём забегала, проверяла, как дела. Если не получалось — подменял Рома. Иногда на машине, иногда в метро — лишь бы быстрее.
Понемногу Белка окрепла, стала ходить. Тогда Рома начал искать ей дом. Привязался — скрывать бессмысленно. Но понимал: сидеть весь день одной — не собачье счастье. «Может, найдётся кто-то, кто будет рядом чаще, чем мы?» — надеялся он, раскладывая посты по группам и чатам.
Ответы приходили такие себе: кому-то было жалко, но «не потяну», у кого-то и так «трудные» хвосты. Прямо говорили: «Старую, да ещё после ДТП — не возьмём». На работе советовали проще: «Отпусти на волю. Жила же где-то». Рома только мотал головой: «Не выживет. Не та молодость, да и травма свежая».
Белка, как ни странно, всё чувствовала. В глазах поселилась тихая грусть — легко заметная тем, кто вглядывается. Но при этом она радовалась каждому дню у Ромы и Лизы так, будто получила вторую жизнь. Собственно, так и было.
— Ром, — как-то сказала Лиза, входя в гостиную. — А если Белку к твоей маме? Ей в селе лучше будет. И маме — отрада.
— К маме? — Рома даже хлопнул себя по лбу. — Слушай, и правда, почему я сразу об этом не подумал!
В ближайший выходной они втроём поехали к Нине Петровне. А мама тем временем суетилась на кухне, как в молодости: борщ, пельмени, рыбные котлеты — как просила когда-то Лиза «из детства». Белку принять согласилась с радостью. Но ещё больше радовалась тому, что наконец увидит сына с невесткой.
Планировали остаться на день, а задержались на три. Пахло яблоками, огородом, свежим хлебом и покоем. Они гуляли по тропинкам, разговаривали ни о чём, дышали. И, кажется, оба впервые за долгое время выдохнули по-настоящему.
Когда пришла пора уезжать, мама вышла за калитку вместе с Белкой. Долго стояли, глядя вслед. Рома, уже отъехав, поймал взглядом их отражение в зеркале: две пары глаз — мамины и собачьи — говорили одно и то же: «Будем ждать». И стало так тепло, что захотелось разворачивать машину обратно.
— Лиз, а давай устроим маме сюрприз? — предложил он через неделю.
— Какой?
— Приедем без предупреждения. Возьмём мяса, устроим шашлыки во дворе. Представляю, как обрадуется. И Белка — тоже.
— Идея шикарная, — улыбнулась Лиза. — Тебя только отпустят?
— Я договорился. По деньгам чуть просядем, но… счастье же не в них.
— Согласна, — кивнула она. — Тогда я свои смены тоже раскидаю.
Они подъезжали к дому и обомлели: у калитки уже стояли мама и Белка. Будто ждали именно эту машину.
— Мам, всё в порядке? — Рома выскочил, тревожно оглядываясь.
— Всё, сынок, прекрасно, — рассмеялась Нина Петровна. — Мы вас встречаем.
— Но как ты… — он переглянулся с Лизой. Никто не звонил, не предупреждал — это было точно.
— Белка сказала, — мама кивнула на собаку. — Утром вышла — она сидит у калитки и смотрит вон туда, — махнула по дороге, откуда как раз въехала их машина. «Поняла, — думаю, — ждём наших».
— Вот артистка, — Рома присел, почесал Белку за ухом. — Мы сюрприз, а вы нас раскусили. Мясо привезли, шашлыки пожарим — как обещал.
— Пожарим, конечно, — улыбнулась мама. — Но к вечеру. А сейчас — к столу. Я тут такого наготовила…
С тех пор они приезжали в село каждую неделю. Роме было стыдно, что понял простые вещи только теперь. За последнее время произошло многое, и, кажется, главное — он наконец увидел, что не бывает «заработаем — потом поживём». Пока близкие «старушки» — мама и собака — здесь, рядом, нужно быть рядом тоже. Они ждут. И ждут именно его.
Иногда один резкий поворот меняет не только маршрут, но и жизнь: чьё-то «сейчас» становится твоим «навсегда». Белка осталась в семье — у мамы, как дома. А Рома с Лизой перестали жить «после ипотеки» и начали жить «сейчас»: с поездками по выходным, с шашлыками на траве, с белой мордой у колен и маминой фразой «я вам пельменей налепила».
Скажите честно: у вас бывало, что спасённый хвостатый кто-то спасал в итоге вас — от спешки, от бесконечной гонки, от привычки откладывать любовь «на потом»? 💛
