— Я правильно понимаю, Надежда Петровна, это вы вчера сняли с моей карты сорок тысяч? — Алина стояла посреди кухни в спортивных штанах и с мокрой головой. Волосы текли по спине, и вода капала на линолеум. Она только что вышла из душа, когда увидела СМС от банка. Её голос был спокойным, почти равнодушным, и именно это насторожило Надежду Петровну больше всего.
— Ну а кто ж ещё, милая, — не моргнув, отозвалась свекровь, присаживаясь на табуретку с хрустом коленей. — Мы с Игорем поехали в «Леруа». Надо было купить плитку в ванную. У тебя ж на счёте всё равно лежат. Не пропадать же.
Алина молчала. Слишком молчала. Даже чайник замолчал, будто испугался.
— Слушайте, — тихо сказала она, — мне просто интересно. Почему вы решили, что это нормально — без спроса снимать мои деньги?
— Алиночка, ну не начинай. Мы же семья. Разве в семье кто-то кому-то что-то должен объяснять? — Надежда Петровна даже всплеснула руками, изображая святое недоумение. — Я, между прочим, плитку в твою же квартиру брала. В твою, слышишь? Где ты с моим сыном живёшь!
— С вашим сыном я, скорее, выживаю, а не живу, — процедила Алина. — И квартира, на секундочку, МОЯ. Куплена ДО свадьбы. Вы с Игорем, если забыли, в этой истории просто… пассажиры.
— Не смей так говорить! — свекровь вскочила, лицо её налилось краской. — Мы тебе помогаем, между прочим! Ты б без нас давно сдохла с этой своей работёнкой! Да кто ты такая вообще, чтобы со мной в таком тоне?..
— Женщина, которая содержит всю вашу семейку, — ответила Алина, вытирая руки о полотенце. — Включая вашего безработного сына и его гениального брата, который вчера взял у меня в долг на «новую куртку», а сегодня я вижу его в старой, но с новым телефоном в руке.
Свекровь молчала. Впервые за долгое время. Похоже, в её картотеке обидных реплик на такой случай ничего не нашлось.
На кухню вошёл Игорь. В тапках и трусах, с чашкой кофе.
— Чё орёте? Утро ж ещё…
— Орём? — Алина рассмеялась. — Твой мать сорок тысяч с моей карты сняла. Без спроса. И ещё орём.
— Ну, подумаешь, — Игорь потянулся. — Всё равно вместе живём. Она ж для нас старается. Хочет, чтоб уют был. Чтобы по-людски…
— А ты когда по-людски работать начнёшь, Игорь? — Алина наклонила голову. — Или по-людски — это когда я пашу, как лошадь, а вы втроём сидите у меня на шее и покупаете себе плитку, телефоны и «уют»?
Он посмотрел на неё, как будто впервые заметил.
— Слушай, ты начинаешь раздражать. Если тебе не нравится, можем и разъехаться.
Алина засмеялась.
— Так давай. Отличная идея. Я тебе уже год это предлагаю.
— Ой, опять разводом пугает, — встряла свекровь. — Ну подумаешь, сняла деньги. Возвращу я тебе. Чего ты как бухгалтер-то…
— Как раз бухгалтер бы уже заявление в полицию написала, — резко сказала Алина. — А я — пока только мужу скажу, чтоб начал искать квартиру. Или хотя бы работу. Потому что этот спектакль больше не работает.
Через два часа Игорь собрался и ушёл. Без скандала. Просто оделся и ушёл. Наверное, даже сам не понял, что это уже почти навсегда. Надежда Петровна хлопала дверцами в ванной, пыталась закурить на балконе, потом перешла на кухню и стала громко стучать ложками. Говорила сама с собой. В голос.
Алина сидела в спальне и смотрела в экран ноутбука. Рабочая переписка. Новый проект. От клиента пришли правки.
Но в голове крутилась только одна фраза: «Сорок тысяч — цена, за которую они продали остатки совести».
Вечером Дмитрий, младший брат Игоря, прислал голосовое:
— Алиночка, слушай, выручай. У меня долг на «СберМаркет», блокнули аккаунт. Три косаря надо. Срочно. До завтра. А то не смогу доставку делать. Я тебе потом скину.
Алина молча нажала «удалить».
Потом долго сидела и писала. Сухо. Без эмоций.
«Уважаемые господа. С настоящего момента ни один перевод с моей карты, кроме коммуналки, больше не состоится. Это касается всех. Благодарю за понимание».
Потом добавила: и никаких «спасибо» от вас не нужно. Просто — отстаньте.
На следующий день Надежда Петровна устроила концерт. С криками, битьём ложек об стол, вспоминанием своего давления, смерти мужа пятнадцатилетней давности и «жертвы, которую она принесла, вырастив таких сыновей».
— Я, между прочим, тоже вложилась в эту семью! — кричала она. — Я готовила, убирала, внука твоего нянчила! А ты что? Копейку пожалела на родную мать мужа?!
— Не родную, — спокойно сказала Алина. — И не мать. А финансового паразита.
— Ах ты… — Надежда Петровна замахнулась полотенцем. — Да чтоб ты…
— Вот только не надо проклятий, — перебила её Алина. — Мы же не в мексиканском сериале. Просто соберите вещи и уезжайте. Хоть к Дмитрию. Хоть в Анапу. Хоть на луну. Ваша миссия в моей квартире завершена.
Свекровь хлопнула дверью. Настолько сильно, что посыпалась штукатурка с верхнего угла коридора.
Вечером Алина пошла в душ. Горячая вода стекала по спине. Она смотрела на новую плитку. Белую, глянцевую, с затиркой «жемчужный серый». Смотрелась красиво. Даже отлично. Только с привкусом чужих рук. Чужих слов. И сорока тысяч рублей.
— Уют по-людски, — усмехнулась она.
Утро понедельника началось со звонка из банка. Робот голосом будто с похмелья, сообщил, что по карте «совершена операция на сумму шестьдесят четыре тысячи рублей».
Алина не сразу поняла, что это про неё. Она как раз стояла на кухне, готовя завтрак сыну — овсянку на молоке, как он любит, — и пыталась одной рукой заплести себе косу, потому что волосы опять спутались, а мыть голову не успела. Пальцы дрожали. Она подумала, что ошиблась. Что это — сбой, спам, ну или новая разводка. Но когда в приложении высветился знакомый терминал, стоящий у «Пятёрочки» рядом с домом свекрови, ей стало нехорошо.
Очень нехорошо.
— У кого есть шестьдесят четыре тысячи, чтобы тратить их в понедельник утром на неизвестно что? — произнесла она вслух, не столько удивлённо, сколько… уставше.
Игорь в это время спал. Точнее, лежал в спальне, делая вид, что спит. Или, может, и правда спал — после вчерашнего футбола с Дмитрием, где они «случайно перебрали». Пахло пивом и жареными крылышками даже сквозь закрытую дверь.
Алина подошла к двери и постучала кулаком.
— Вставай. Деньги сняли с карты. Опять.
За дверью раздался хриплый голос:
— Кто снял?
— Надежда Петровна. У терминала. На шестьдесят четыре тысячи.
— Да ну, не может быть, — пробурчал он, и послышался скрип кровати. — У неё пенсия на этой неделе только будет…
— А при чём здесь пенсия? — Алина открыла дверь, и на пороге появился Игорь — лохматый, в растянутой футболке с надписью «Живу ради выходных». — Это моя карта. У неё, прости господи, до сих пор доступ в онлайн-банк. Помнишь, мы ей устанавливали? Чтоб коммуналку оплачивать.
— Ну да, было, — он зевнул. — Но шестьдесят тысяч? Может, это ошибка?
— Ошибка — это ты. А это — кража, — холодно сказала Алина и развернулась. — Я поеду туда.
— Куда — туда?
— К твоей маме. Узнать, на что ей понадобились мои деньги. А ты пока подумай, как мне это компенсировать.
Он молчал.
Потом, уже в лифте, она успела написать короткое сообщение в чат с подругами: «Когда мать твоего безработного мужа снимает деньги с твоей карты — это комедия или уже документалка?» Ответа не ждала. Она была на взводе.
Надежда Петровна открыла дверь с таким видом, будто ждала курьера с тортом, а не разъярённую невестку.
— О, Алиночка! Заходи, дорогая. У меня как раз чайник вскипел. Ой, ты не поверишь, только что про тебя думала.
— Ага. Интересно, в каком контексте? — Алина прошла внутрь, не снимая куртки.
Надежда Петровна засуетилась:
— Чего ты такая? Устала? Или Игорь опять бездельничает?
— Деньги. Шестьдесят четыре тысячи. Сегодня. С моей карты. Ты сняла?
Свекровь чуть не выронила блюдце с лимоном.
— Ой, да что ты! Ну… я просто… Ну да, сняла. Мне надо было срочно.
— Слово «срочно» у нас в семье, похоже, стало кодом на обналичивание чужих средств. На что?
— Да что ты сразу — на что? Сыну твоему зимние ботинки купить хотела. Он же вырастет — и что, босиком в феврале пойдёт?
— У него есть ботинки. И даже кроссовки, которые вы тоже покупали на мою карту без спроса.
Надежда Петровна моргала. Потом резко поджала губы и сказала:
— Ты же семья нам. Разве деньги — главное? Мы же все — одно целое. Разве тебе жалко?
— Мне не жалко. Мне противно. Это называется — воровство.
— Ах вот как! — свекровь подняла голос. — То есть теперь я — воровка? А ты кто? Спонсорша с претензией на мораль?
— Я человек, который вкалывает с утра до ночи, чтобы вы могли сидеть по домам и обсуждать, какие у вас «тёплые полы».
— Мы ни у кого ничего не просим!
— Конечно. Вы просто снимаете.
Тонкий момент молчания завис между ними, будто затяжной вдох перед криком.
— Алина, — наконец сказала Надежда Петровна, — я всю жизнь вкалывала. И Игоря растила одна. А ты тут пришла, модная такая, с маркетингами своими, и командуешь. Сын тебе не нравится, я не нравлюсь… Так, может, тебе вообще никто не нужен?
— Возможно, — кивнула Алина. — Особенно те, кто считает, что чужая зарплата — это общак.
И она вышла. Не хлопнула дверью. Потому что силы уже не было.
— Ты серьёзно поехала ругаться? — Игорь сидел в кухне, ковыряя йогурт ложкой, как будто он оскорбил его.
— Я не ругалась. Я просто сообщила, что всё — хватит.
— Ну ты ж понимаешь, что она в возрасте. И у неё свои тараканы…
— У неё не тараканы. У неё целый склад клопов.
— Не говори так. Это всё-таки мать.
— А я тебе кто?
Он промолчал.
— Я тебе кто, Игорь? — голос сорвался. — Та, кто платит за твоё пиво, за мамину «срочную» коммуналку, за Димкины сигареты и доставки суши по акции?
— Да ты чего взъелась?
— Я не взъелась. Я устала. Ты же не работаешь.
— Так не берут пока. Кризис…
— Угу. А вчерашний «Спартак» — это тоже кризис?
Он посмотрел на неё с жалостью. Даже не с жалостью — с тем пустым взглядом, каким смотрят на микроволновку, которая перестала греть.
— Я подумаю, что можно сделать, — наконец выдавил он.
— Хорошо. Только делай это не дольше, чем возвращаются шестьдесят четыре тысячи. И заодно убери свою маму из моего онлайн-банка. Иначе я в полицию пойду. И это не угроза. Это просто конец.
Поздно вечером она стояла у окна. На улице мокрый снег таял прямо в воздухе, как если бы зима тоже не была уверена, что стоит начинать всерьёз. Сын спал, и это был единственный момент, когда можно было подумать.
Мысленно она пересчитала: шестьдесят четыре тысячи, восемь за школу, четыре за кружок, двадцать пять на кредит, еда, проезд, налоги, ЖКХ — итого: она работала за всех. А жила одна.
Только теперь это стало очевидно.
Сзади послышался голос:
— Ложись. Холодно уже.
— Правда? — Алина обернулась. — А мне вот вдруг стало жарко. Знаешь почему?
Он не ответил.
— Потому что я поняла, что больше не позволю делать из себя банкомат.
Игорь вздохнул, и в его лице вдруг мелькнула злость.
— Ну и кто тебя теперь любить будет, такая принципиальная?
— Та, которая сама себя. Этого достаточно, — Алина прошла мимо, даже не коснувшись его плеча.
Развод оформили быстро. Удивительно быстро — будто сама вселенная решила не задерживать. Судья даже поднял бровь, глядя на документы:
— Дети совершеннолетние?
— Ребёнку семь, — ровно ответила Алина. — Но с отцом он не остаётся.
— Согласие второго родителя?
— Он дал. Добровольно.
Игорь действительно подписал всё без споров. Видимо, до него всё-таки дошло. Или Надежда Петровна убедила: пусть идёт, найди себе другую спонсоршу, раз эта «слишком гордая». Неважно. Важен результат: через два месяца после инцидента с деньгами — всё было оформлено.
Алина сняла квартиру. Небольшую, на юго-западе. Без евроремонта, зато с окнами на тихий двор. Сын ходил в ту же школу, дорога занимала чуть больше времени, но он справлялся. И странным образом стал… спокойнее. Даже послушнее.
Однажды он спросил:
— Мам, а папа теперь с бабушкой живёт?
— Пока да, — ответила она, не отрываясь от утюга.
— Ну и пусть. Там воняет пельменями.
Игорь объявился через три недели. Без предупреждения. В воскресенье. Когда Алина только достала из духовки шарлотку и собиралась устроить ленивое чаепитие.
Звонок был долгим, настойчивым. Почти наглым.
Она открыла, не глядя в глазок. Ошиблась.
— Привет, — сказал он, будто это нормально — приходить вот так, после развода, с пустыми руками и красными глазами.
— Привет. Ты что-то хотел?
— Поговорить.
— Не о чем.
Он обошёл её боком и вошёл в квартиру. Как в старые времена. Только тогда у него было право. А теперь — нет.
— Ты хорошо устроилась, — он огляделся. — Светло. Чисто.
— Я стараюсь.
— Шарлотку печёшь?
— Да. Хочешь — можешь понюхать и уйти.
Он сел за стол.
— Слушай… Я тут подумал. Мы же можем начать сначала. Я уже устроился в доставку. Пока курьером, но там перспектива. У них есть программа — можно через полгода пойти в офис.
— Ты всерьёз сейчас?
— Ну да. Хочу всё исправить. Ты же знаешь — я не подарок. Но…
— Ты — не возврат. — Она подлила себе чаю. — Игорь, я не собираюсь начинать с тобой ничего. Уже не хочу.
— Ну ты же понимаешь… я просто тогда был растерян. Давление. Мать… Время было тяжёлое.
— Алина! — влетел в комнату сын. — Я сделал домашку!
— Молодец, зайка. Сейчас проверю, — она взглянула на Игоря. — У нас всё нормально. Ты здесь — лишний.
— Это ты так решила?
— Нет. Это ты решил, когда позволил матери снимать мои деньги, оправдывая это «возрастом» и «кризисом». Когда не защитил меня. Когда сидел дома месяцами и не видел в этом проблемы.
— Ну прости! — голос у него дрогнул. — Я же человек!
— А я? Я что — банкомат с ногами? — Алина встала. — Игорь, ты не злой. Ты просто слабый. И ленивый. А я больше не хочу жить с человеком, который всегда — только если прижмёт.
Он смотрел на неё, как будто впервые увидел. А потом сказал:
— Мама была права. Ты стерва.
Она кивнула.
— Да. Но стерва с планом, с квартирой, с сыном и без долгов. А ты — с мамой и перспективой «может быть, через полгода офис».
Он встал.
— Я всё равно тебя любил.
— Поздно.
Он ушёл.
Надежда Петровна позвонила на следующий день.
— Я надеюсь, ты счастлива?
Алина молчала.
— Ты разрушила семью. Моему сыну негде жить. Он ночевал у друга. Ты хоть понимаешь, что ты делаешь?
— Полностью.
— Ты оставила ребёнка без отца!
— Я оставила его без примера, как быть тряпкой. Это важно.
— Ты жестокая женщина. Прямо как твоя мать.
— Спасибо за комплимент.
— Он же тебя любил, Алина.
— А вы — нет. Поэтому всё логично.
— Ты ещё вернёшься. Запомни: никто тебя больше не полюбит с ребёнком. Только Игорь тебя терпел.
— А я — вас. Теперь терпение закончилось. До свидания, Надежда Петровна. И, пожалуйста: больше не звоните.
Она отключила. Без колебаний. Без сожалений. Без вины.
Весной она завела блокнот. Назвала его «Жизнь 2.0». На первой странице написала:
Не путать жалость с любовью. Не путать усталость с нормой. И если кто-то сидит у тебя на шее — это не объятия.
А через полгода познакомилась с человеком. Не сразу — но познакомилась. Он не был идеальным. Зато работал. Уважал границы. И никогда не называл её «слишком».
И самое главное — однажды, когда сын простыл, он сам пошёл в аптеку. Без просьб, без намёков. Просто потому что надо.
И Алина впервые за долгое время подумала: а вот это — возможно, начало. А не ошибка.
